— А каковы ваши планы, полковник? — спросила сестра Мария Тереза.
— Они сама простота, — устало улыбнулся он. — Я иду договариваться о мире с хуна. На этом настаивает мое начальство, которое сейчас сидит в своих креслах за столами в доброй тысяче миль отсюда.
— Вы не одобряете такое решение?
— Скажем так, я не строю никаких иллюзий насчет результата. Их делегация — один вождь и пятеро старейшин — согласилась встретиться со мной при условии, что я приду один, не считая переводчика, и абсолютно безоружен. Будет только одно изменение в нашей договоренности: сеньор Мэллори, который знает индейцев больше, чем любой из знакомых мне людей, согласился сопровождать меня.
Сестра Мария Тереза затихла и замерла, не донеся чашечку кофе до рта. Потом она обернулась и, слегка нахмурившись, внимательно посмотрела на меня.
— Вас ждет длинная прогулка, сеньор Мэллори, — произнесла она.
Хэннах в гневе, диким взором посмотрел сначала на меня, а потом на Джоанну Мартин. Ему не хотелось говорить того, что у него вертелось на языке, но если он этого не сделает сам, то я скажу за него.
— Вы можете включить меня тоже, полковник.
— Не будьте дураком, — вмешался я. — Кто же, черт побери, отвезет дам на "Хейли", если с нами что-нибудь случится?
Спорить было не о чем, и он знал это. Сэм сердито повернулся и ушел, а сестра Мария Тереза продолжила:
— Судя по моему опыту в прошлом, индейцы не рассматривают группу, в которой есть женщина, как угрозу для себя. Разве не так, мистер Мэллори?
Альберто, встревоженный, посмотрел на меня, да и мне что-то показалось странным в ее словах.
— Да, в общем, верно. Они в самом деле не берут на войну своих женщин, но я не стал бы полагаться на столь сомнительное обстоятельство.
— А я готова взять на себя риск, — просто сказала она.
Последовало короткое молчание.
Альберто покачал головой:
— Невозможно, сестра. Вы сами должны понимать. Как часто такая святая наивность приводит человека в бешенство! С обезоруживающей улыбкой она настаивала:
— Я так же за мир, как и вы, полковник. Но помните, что у меня там есть и особый интерес. Судьба сестры Анны Жозефы и ее подруги.
— Мне казалось, что у церкви и без того достаточное число мучеников, сестра, — ответил он.
Джоанна Мартин поднялась:
— Для меня ваши слова звучат как признание того, что вы и на самом деле не рассчитываете вернуться обратно. Я права?
— Все в руках Божьих, сеньорита.
— Да вы просто сошли с ума! Что вы собираетесь доказать?
— А вы хотели бы знать, жива ли ваша сестра? — спросил я.
Она ушла в салон, хлопнув дверью. Сестра Мария Тереза терпеливо произнесла:
— Я так должна понимать, что вы отказываетесь взять меня с собой, полковник?
— Без всяких сомнений, сестра. — Он сделал решительный жест. — Тысяча сожалений, но командую здесь я, и волен поступать по своему усмотрению.
— Даже вопреки моим полномочиям?
— Сестра, сам Папа Римский не смог бы заставить меня взять вас с собой сегодня.
Думаю, что только теперь она осознала всю опасность предстоящего мероприятия и тяжело вздохнула:
— Я как-то не все раньше понимала. А теперь, кажется, поняла. Вы оба — храбрые люди.
— Я только выполняю свой долг, сестра, — поклонился он. — Но я благодарю вас.
Она повернулась ко мне:
— А вы, мистер Мэллори, тоже должны идти?
— Знаете, как говорят, — пожал я плечами, — иду просто за компанию.
Но здесь скрывалась иная причина, я знал ее и по глазам монахини понял, что и ей она известна. Мне показалось, что она хочет сказать что-то важное. Но вместо этого повернулась и пошла в салон к Джоанне.
Хэннах сердитым жестом бросил свою сигарету за поручень.
— Так вы оба уже ходячие мертвецы. Каждому из вас уготована дюжина стрел.
— Вполне возможно. — Альберто повернулся ко мне: — По условиям мы должны быть совершенно безоружными. Что вы думаете на сей счет?
— Что это прекрасный способ самоубийства.
— Вы не доверяете им?
— А можно ли доверять ветру? — Я покачал головой. — Все, что они делают, подчиняется только их настроению. Если они убьют нас вместо того, чтобы вести переговоры, то сделают это не по заранее спланированному злому умыслу, а просто потому, что такая идея им вдруг покажется лучше, чем та, которой они руководствовались.
— Понимаю. А скажите мне, как Карл Бубер относился к оружию?
— Он никогда не носил его на виду, если вы это имеете в виду. Лесные индейцы боятся оружия больше всего на свете. Вовсе не значит, что они не нападут на вас, но все же дважды подумают, если вы вооружены. Они до сих пор уверены, что в оружии заключена какая-то таинственная сила.
— Поэтому они потребовали, чтобы мы пришли безоружными. — Он вздохнул. — Боюсь, что это дурной знак.
— Согласен с вами. Но с другой стороны, то, что не видит глаз...
— Должен признаться, что такие же мысли возникли и у меня. Например, ваш дождевик достаточно обширен, чтобы под ним скрыть кое-что.
И он сразу же увидел перспективу нашей миссии в более приятном свете, потому что получал шанс для борьбы.
— Я хочу сделать некоторые приготовления. — Он поднялся. — Мы еще обсудим все, когда придет время.
Полковник ушел вдоль палубы к рубке, оставив меня один на один с Хэннахом. Он был бледен, и глаза его горели. Мне казалось, что он вот-вот бросится на меня. Сэм не получил такой возможности только потому, что именно этот момент выбрала Джоанна Мартин, чтобы выйти из салона.
Глянув на ее глаза, я мог поклясться, что она плакала, хотя такой поворот казался мне совершенно невозможным, но на щеках лежала свежая пудра, и губы только что были подкрашены яркой оранжевой помадой.
Она заговорила с Хэннахом, не глядя на него:
— Вы не могли бы оказать мне любезность и убраться отсюда к чертям, Сэм? Мне хотелось бы с глазу на глаз поговорить с этим благородным рыцарем Галаадом.
Хэннах посмотрел сперва на нее, потом на меня и покинул нас, не вступая в спор, что, как я полагал, являлось мерой ее влияния на него.
Она придвинулась ко мне так близко, чтобы я мог физически ощутить ее присутствие.
— Вы поступаете так ради меня?
— Вовсе нет, — ответил я. — Я просто люблю хорошо провести время.
Она залепила мне пощечину, достаточно сильную, чтобы моя голова свихнулась набок.
— Черт вас побери, Мэллори! — закричала она. — Я ничего вам не должна.
И она сделала такое, чего я никак не мог от нее ожидать: обняла меня за шею и прижалась губами ко моим. Все ее тело забилось в конвульсиях, и я не понимал, что происходит. Но она тут же освободилась от меня, повернулась и побежала в салон.
Ее поступок мне показался лишенным смысла, впрочем, как и многие действия человека.
Пройдя по правому борту на нос, я закурил сигарету, задержавшись у пулемета "льюис" в его укрытии из мешков.
Рядом лежала стопка дисковых магазинов на сорок семь патронов каждый, и я присел на мешок с песком, чтобы рассмотреть столь грозное оружие.
— Первый пулемет, когда-либо установленный на аэроплане, — заметил Хэннах, появившись с другой стороны рубки. — 7 июня 1912 года. Как долго он продержался!
— Держится и теперь, — согласился я. — Мы использовали их и в "Уэпитис".
Он кивнул:
— Бельгийская гремучая змея, так называли его немцы во время войны. Лучший легкий воздушный пулемет, который мы имели.
Наступило молчание. Струи дождя секли поверхность реки, вода стекала с широких полей моего соломенного сомбреро. Я не знал, что говорить, и не очень понимал, чего он от меня хочет. И все же он удивил меня, сказав как раз обратное тому, что я от него ожидал:
— Слушай, парень, поговорим начистоту. Эта женщина для меня. Ты увидел ее первым, но я был там последним. Убери свои руки, слышишь?
Его выпад означал прежде всего, что он предполагал, будто я выживу в том испытании, которое мне сегодня предстояло. Как ни странно, его уверенность придала мне силы, и я улыбнулся, глядя прямо в ему в лицо. Бедный Сэм! На какое-то мгновение мне снова показалось, что он бросится на меня. Но он повернулся и поспешил прочь.
* * *
Матаморос, место, куда мы направлялись, значилось на карте крупного масштаба, и мы без труда нашли его, увидев старый деревянный причал, полусгнивший в реке, и почти заросшую посадочную площадку. Да и путь к домику, достаточно широкий, чтобы по нему проехать в экипаже, все еще сохранился.
Катер крадучись приближался к причалу. Двое солдат лежали наготове у своих пулеметов "льюис", остальные десять с винтовками притаились за полотняным занавесом по правому борту. Ими командовал мой старый друг по оружию, сержант Лима.
Мы ткнулись в причал, всего в двадцати ярдах от зеленой стены леса. Двое солдат перескочили через поручни и удерживали катер канатами, а машина понемногу сбавляла обороты, готовая, если потребуется, унести нас от беды, включив полную мощность.
