Стрелять в ответ я не стал, чтобы не будить Шерифа, но он проснулся сам, когда мы рванули в погоню с крейсерской скоростью сто километров в час, стукнулся башкой о плафон и стал лаять, упрекая меня, что я еду не то слишком медленно, не то слишком быстро. За перекрестком я. добавил до ста восьмидесяти, и расстояние между «шоколадкой» и «Жигулями» стало сокращаться. Назвать неизвестного стрелка гонщиком можно было с большой натяжкой — так, не выше первого юношеского разряда, — а «Жигули» хоть и хорошая машина, но далеко не автомобиль. При каждом торможении его заносило, светофоров он уже не видел — опоздал перед поворотом нажать на педаль, колеса проскользили юзом; чудом избежав столкновения с какой-то иномаркой, он промчал по Хабаровской к Лосиноостровскому парку, но за Кольцевую, однако, не выскочил — опасался постов или вообще не знал, куда едет.
Я догонять его не спешил, держал дистанцию метров в сто пятьдесят, рассчитывая, что он успокоится и продолжит движение целенаправленно. Перед очередным поворотом он занял правый ряд, показал правый же поворот, а сам поехал налево — трюк, который я видел в кино в босоногом детстве. Преподав мне еще несколько уроков на тему «Как не надо делать», он свернул к Гольяновскому кладбищу и затрясся на колдобинах разбитого двухполосного тракта, лавируя между деревьями, что было явно противопоказано при таком мастерстве фигурного вождения. Мне было наплевать на «Жигули» — мои они, что ли? — но когда он, не вписавшись в поворот, выбрался из-под обломков и стал стрелять, я рассердился не на шутку: кто же у Толи Квинта купит дырявую машину? Слава Богу, в пистолете кончились патроны и ни одна пуля не оставила на «шоколадке» следа.
Я остановился и распахнул пассажирскую дверцу.
— Поди подержи его, Шериф, — сказал напарнику, — а то заблудится.
Старый волкодав и скорохват, урча от удовольствия, убежал на работу в ночную смену. Огни Москвы оставались где-то позади, слой черной, набрякшей ваты облаков плотно закрывал окно в космос, и заброшенный уголок густого парка, кроме моего фонарика-авторучки, ничем не освещался. Я подбежал к стрелку-водителю, когда основная частъ работы была уже сделана: Шериф держал в разинутой пасти его шею. «Давай, Столетник, соображай быстрее — откусывать голову ему или не надо?» — вопрошал его взгляд исподлобья.
— Фу, Шериф!
«Ну так чего было огород городить!» — недовольно прорычал он и уселся рядом.
Поднять поверженного за волосы мне не удалось — он оказался лысым; тогда я воспользовался его галстуком. Он сел, дрожа от страха и негодования, отвернул в сторону круглое, гладко выбритое лицо с блеклыми глазами-пуговками, подпорченное кровавыми подтеками от удара лбом в ветровое стекло.
— Кто ты такой? — спросил я у него доверительно и даже участливо, как положено врачу разговаривать с пострадавшим.
Он пытался разглядеть меня, но я решил, что это совсем необязательно и фонарика не убирал: лучших в мире батареек «Дура Сэл» должно было хватить минут на тридцать допроса.
— А ты кто? — ответил он вопросом на вопрос.
— Меня ты знаешь. Я тот самый Козел — из басни про Бугая и убитого тобой Рябчика.
— Какого еще Рябчика? — презрительно хмыкнул он. — Вешай лапшу, мусор!
— Шериф, подними его!
Он обхватил руками надкусанную шею прежде, чем мой разленившийся напарник оторвал от земли отяжелевшую задницу.
— Убери собаку! — крикнул он грозно, «…баку!., аку!.. ку-ку», — отозвалось эхо.
Я убрал фонарик — пусть разбираются в темноте, и пока из кустов доносилось злобное рычание и крики о помощи, занялся поисками пистолета.
— Сам он вздернулся! Сам!.. — кричал кусаемый.
По иронии судьбы пистолет оказался китайским аналогом «ТТ» — он лежал на песчаной дорожке в трех метрах от разбитых «Жигулей». Я поднял его носовым платком, отнес в разбитую машину и положил под водительское сиденье. Осмотр салона ничего интересного не выявил, разве что техпаспорт на «Жигули» модели 21063 с адресом владельца — Матюшина Алексея Петровича, недопитую бутылку водки, а еще — фотографию Илоны Ямковецкой на спортивном велосипеде и адрес: Сиреневый бульвар, дом 1, кв. 5, записанный на обороте карандашом. Фотографию я забрал себе, адрес Матюшина в Серебряном Бору запомнил.
— Да убери пса… мать!.. Скажу я, скажу…
— Шериф, фу! — пришлось повторить команду из опасения, что напарник переутомится.
Левая рука покусанного висела плетью, рукав синего пиджака был слегка разодран.
— Так я не расслышал, кто ты?
— Рыжий Стас! — буркнул он нехотя.
При ближайшем рассмотрении признаков шатена не выявилось, и мне пришлось уточнить:
— Фамилия как?
— Я же сказал! — зло выкрикнул он. — Ну Рыжий! Рыжий! Дальше что?!
— Дальше стань лицом к дереву и подними руки!
Я обыскал его. В нагрудном кармане рубашки нашел паспорт на имя Рыжего Анастаса Владимировича, пачку сигарет «Винстон», спички, обойму от «ТТ» без патронов, семьсот тысяч рублей и нож с кнопкой. Эта последняя находка подняла в моих глазах авторитет Шерифа, не позволившего Рыжему вынуть из кармана нож, и сориентировала в предстоящем разговоре: был бы передо мной серьезный урка, он бы собаки не испугался.
— Опусти руки и сядь, — разрешил я. — На землю садись.
Он безвольно опустился на мокрую траву.
— Где Ямковецкий? — спросил я прежде, чем он открыл рот, и предупредил: — Скажешь «не знаю» — мы тебя съедим.
— Не знаю, — сказал он упавшим голосом. — Правда не знаю! Я должен был ему позвонить.
— Назови телефон!
Он помедлил, но назвал.
— Он сам должен подойти?
— Нет. Женщина какая-то, диспетчер.
— Что ты ему должен был передать?
— Должен был… должен был…
— Шериф, голос!
Напарник троекратно напомнил о своем существовании.
— Проверить он меня послал! — подражая ему, прогавкал Рыжий. — Кто охраняет Илону — сколько их, когда меняются, кто к ней приезжает.
— Давно ты ее пасешь?
— Пять дней.
— Значит, успел примелькаться? И чтобы не мозолить глаза охране, нанял Бугая и этого Рябчика. Так?
Он кивнул.
— Когда освободился Ямковецкий?
— Не знаю. Меня он нашел пятого.
— Вместе тянули?
— Я на два месяца раньше откинулся. Он велел узнать что-нибудь о дочери и отписать ему. Съездил я в Кимры, но ее…
— Куда?!
— В Кимры, на Волгу. Там она жила с тещей Ямковецкого.
— Ну и?..
— Теща сказала, будто загуляла Илона, колоться начала, а после в Москву подалась, и больше она ее не видела. Я все, как она сказала, отписал и забыл, а пятого он объявился у меня дома. Просил ее поводить, телефон дал.
— Адрес в Кимрах?
Он наморщил лоб, помотал головой:
— Не помню, — посмотрел вначале на Шерифа, потом на меня. — В июне дело было, забыл… Где-то на берегу… Розы Люксембург… дом не знаю. Деревянный такой, одноэтажный.
— По какой статье сидел?
— По сто пятьдесят шестой, часть пятая.
Вопрос был вовсе не праздным. Меня сразу удивило, что Ямковецкий — судя по его действиям, хитрый и скрытный человек, который ведет большую игру с Майвиным, — поставив на кон собственную дочь, обратился за помощью к такому трусоватому олуху, как этот Рыжий. Статья предусматривала наказание за нарушение правил торговли.
— Почему он к тебе пришел?
— Он меня пару раз на зоне крепко выручал. Я у него вроде как должник.
По паспорту Рыжему было сорок пять лет. Рыхлый, нетренированный, с расшатанными нервами, он поначалу петушился в запале, а теперь потух. Я догадывался, о чем он думает: если Ямковецкий узнает, что он раскололся, его постигнет участь Рябчика. Жалости к этому дерьму у меня не было никакой: только что он пытался меня убить и, вне сомнения, сделал бы это, если бы умел стрелять.
— Кто такой Матюшин? Чья машина?
— Знакомый одолжил.
— Пистолет тоже его?
— Нет. Бугая.
— Рябчика Бугай задушил?
— Да не знаю я! Не было меня там!
Я намотал на руку его галстук, заставил встать.
— Врешь, сволочь! Ты же Рябчика с Бугаем на это дело подписал, велел им мой адрес выяснить! Докладывал Ямковецкому, что Илона в сыскную контору обращалась? Говори, тварь, докладывал?!
Он хрипел, мотал головой, скрипел зубами от злобы и бессилия.
— Нет… нет… я не… диспетчеру…
Я поймал себя на том, что нервничаю и задаю ненужные вопросы: конечно, он сообщил мои координаты, отрабатывая полученные сребреники! Видимо, у Ямковецкого в отношении Илоны были серьезные намерения, и Рыжего он знал слишком хорошо, чтобы посвящать его в подробности их отношений.
— Слушай меня внимательно, Рыжий! — тихо, но внятно сказал я, не ослабляя удавки. — Сейчас ты позвонишь этой диспетчерше и скажешь: охрана у Илоны из пяти человек; трое в квартире, двое во дворе, но самой ее там нет. Майвин перевез ее в гостиницу «Байкал». Запомнил? «Бай-кал» — есть такое озеро.
