– Что с ним будет, как вы думаете? – искоса глянув на Романа, задала Эдвардс первый неприятный вопрос.
– Трудно сказать, – осторожно заметил Роман.
– Его расстреляют?
Роман лишь тихонько вздохнул.
Объяснить ей, что расстрел был бы лучшим исходом для сержанта? Роман уже начал подбирать в уме подходящие фразы, но, взглянув на взволнованное лицо Эдвардс, счел за лучшее промолчать. Как оно там дальше сложится, жизнь покажет, а пока он раздумал выступать в роли пророка. Мало ли чем его пророчество ему в дальнейшем отольется?
– Вы в самом деле искали встречи с талибами? – после минутной паузы последовал второй неприятный вопрос.
– Что бы, интересно, вы хотели услышать в ответ? – вопросом на вопрос ответил Роман.
– Правду, – немедленно отозвалась Эдвардс.
– Извольте, – пожал плечами Роман. – Я действительно предполагал, что такая встреча возможна. Но я бы не стал утверждать, что стремился попасть в плен. Как вы сами видите, удовольствие это не из приятных, один запах в этом милом сарайчике чего стоит…
– Вот вы шутите! – вдруг звенящим шепотом зашипела Эдвардс. – А по вашей вине между тем погибли люди! А сержант Хук будет казнен! Это тоже вам кажется смешным?!
Роман позабавило, что, несмотря на весь свой гнев, Эдвардс не рискует повысить голос.
– Нет, не кажется. Если хотите знать, мне жаль ваших ребят и жаль сержанта Хука. Но мы находимся на войне, хотел бы вам напомнить, а на войне иногда убивают. И вы, как военный человек, должны это понимать. Но какие претензии могут быть лично ко мне? Я получил задание, замечу, непростое задание… Ведь вы делали попытки выйти на контакт с генералом Фахимом, но все они потерпели неудачу. Разве не ваш полковник сам мне об этом говорил?
Эдвардс лишь угрюмо промолчала в ответ.
– Ну вот, – продолжал Роман. – Я понял, что нужно применить какой-то нестандартный ход. Вы знаете этот цирковой трюк, когда дрессировщик сует голову в пасть ко льву? Вижу, знаете. Признаться, я не придумал ничего лучше, как воспользоваться этим трюком. Шансы, правда, были мизерны, но все-таки попытаться стоило.
– Вы могли хотя бы предупредить о вашем замысле, – проворчала Эдвардс.
– Зачем? – пожал плечами Роман. – Чтобы операцию тут же забраковали? Ваш милейший полковник и так с трудом отпустил нас, поэтому я не мог рисковать, делясь с ним своими планами.
– И потащили нас в пасть ко льву?
– Вам понравилась моя метафора? – улыбнулся Роман.
– Нет, не понравилась.
– Мне, если честно, тоже, – признался Роман. – Будем считать, что мы ловили на живца, выступая сами в качестве такового. Но если говорить по существу, я руководствовался следующими соображениями. Этот район контролируется боевиками генерала Фахима. Значит, окажись мы подальше от базы, да еще малыми силами, и обнаружь себя каким-либо способом, люди Фахима обязательно выйдут на нас, рано или поздно. Резонно?
– Допустим. Но ведь вы шли на колоссальный риск! Неужели вы этого не понимали?
– Конечно, понимал. Я же не идиот. Но, да будет вам известно, я сторонник решительных действий. Ну, начал бы я искать встречи с Фахимом обходными путями. Во-первых, это заняло бы много времени. Во-вторых, меня подвергли бы многочисленным проверкам, что, по сути, тождественно сегодняшнему плену. В-третьих, действуя слишком осторожно, да еще от вашего имени, я навлек бы на себя подозрения Фахима. А это наверняка уменьшило бы его степень доверия ко мне, столь необходимого для откровенного разговора.
– Я вижу, вы все продумали, – проворчала Эдвардс.
– О чем я вам и толкую, – энергично кивнул Роман. – Теперь вы видите, что лучшим вариантом был именно тот, который избрал я. Да, рискованно. Но зато максимально быстро и результативно.
– Почему вы так решили? Ведь встреча с генералом Фахимом еще не состоялась.
– Да, не состоялась, – спохватился Роман. – Но мне кажется, Али-хан, наш хозяин, сообщит ему…
– Наш – кто? Хозяин? – поразилась Эдвардс.
– Ну да. А что вас удивляет? Раз мы его пленники, он может делать с нами все, что ему заблагорассудится. Он может подвергнуть нас пыткам, а может накормить и отпустить с миром…
Словно в подтверждение его слов двери сарая открылись, и молодая женщина внесла поднос с большой плоской лепешкой и кувшинчиком воды. Поставив поднос на пол, он тут же удалилась.
– Вот видите, – торжествующе сказал Роман. – Я был прав. Наши шансы растут. Предлагаю вам на время отбросить сомнения и перекусить.
Он разломил только что испеченный нан – афганский хлеб и протянул половину Эдвардс.
– Прошу, капитан.
Эдвардс, казалось, раздумывала, стоит брать пищу из его рук или нет.
– Еще горячая. Берите же.
Запах свежего хлеба, перебив навозный дух, коснулся ноздрей англичанки. Нормально она ела только утром, а потом лишь сжевала сухарик на ходу. Надвигался вечер, и молодой организм потребовал дозаправки, напоминая о себе некоторыми не совсем музыкальными звуками в области желудка. Оставив колебания, Эдвардс поспешно схватила лепешку и впилась в нее крепкими зубами.
– Осторожней, – предупредил Роман, знавший особенности местного хлеба, печенного в открытой глиняной печке, – если вы не хотите попасть на прием к стоматологу.
– Вы думаете, когда-нибудь я смогу попасть на прием к стоматологу? – спросила Эдвардс, прожевав первый кусок.
– Не все так плохо, уважаемая коллега, – улыбнулся Роман. – Приятного аппетита.
Они съели свой хлеб, по очереди запивая его водой из кувшина. Трапеза была не бог весть какой, но червячка заморили, утолив заодно и жажду, и в этом смысле жаловаться на судьбу пока было грех.
Зашла давешняя молодайка, забрала поднос и кувшин. Дверь закрылась, с силой брякнув железным засовом. Эдвардс вздрогнула, что не укрылось от глаз Романа.
– Придется ждать утра, – изрек он, чтобы звуком своего голоса приободрить девушку.
– Да, – только и сказала та.
Нельзя сказать, что, насытившись, англичанка стала относиться к Роману мягче. Но хоть перестала допекать его разговорами, и то ладно.
Зная по опыту, что на Востоке дела решаются не так быстро, как того хотелось бы западному человеку, Роман начал укладываться спать. Утро вечера мудренее, это знают и на западе, и на востоке, и нечего мучить голову разными, преимущественно беспокойными мыслями. Куда лучше вздремнуть покрепче, пока розовоперстая Аврора не возвестит начало нового дня. Глядишь, там что-нибудь и откроется утешительное.
Эдвардс тихо возилась в своем углу. Роман подумал, не предложить ли коллеге использовать его ноги в качестве подушки. Все удобнее, чем елозить ухом по земле. Или, может, она будет так любезна, что позволит ему примоститься на своих бедрах? А еще можно спать на коленях друг друга поочередно, это так романтично.
Но, взглянув на темнеющий в двух метрах от него облик англичанки, решил, что его предложение вряд ли встретит понимание. Мысли она параллельным курсом, не отползла бы в дальний угол. А то вон только шуршит да сопит сердито. Договорись с такой. Нет уж, лучше не трогать ее вовсе. Так оно даже и спокойнее как-то.
Роман лег на бок, положив под голову согнутую руку. Эх, соломки бы под бочок. Ну да ничего, сойдет и так. В тепле да при сытом желудке можно и на голой землице ночь провести.
– Спокойной ночи, – сказал Роман в угол.
Эдвардс ответила тихим смешком. Видно, чувство юмора возобладало над неприязнью, которую она по вполне объяснимым причинам питала к своему российскому коллеге.
Это хорошо, что смеется, решил Роман, закрывая глаза. Поспит, совсем в норму придет.
Однако время спать еще не наступило.
В большом помещении, отделанном ноздреватыми звукопоглощающими панелями, из мебели были только железный стол и пара стульев.
На одном из них сидел полный человек не старше сорока лет. Его жидкие волосы были сильно взъерошены, отчего казалось, что они стоят дыбом. На висках и плешивом темени волосы потемнели и слиплись потными прядками. Лицо со щеками сластены и губами гурмана обвисало левой стороной к плечу. Человек сидел на стуле так, точно у него болели все кости. Его круглая голова не без усилий удерживалась в вертикальном положении.
Кроме него в помещении находились двое мужчин средних лет. Оба были худощавы и широкоплечи. У обоих были мускулистые руки и цепкие глаза. И оба пристально смотрели в перепуганное насмерть лицо сидящего перед ними человека.
– Скажите, Джон, – заговорил один из них, повыше и стриженный под «бобрик», – когда к вам пришла мысль продать имеющуюся у вас информацию?
– После того, как мы побывали в Ираке, – помолчав довольно длительное время, выдавил толстяк.
Он был измучен до крайности, но ничем не проявлял своего недовольства. Он лишь старался как можно точнее отвечать на поставленные вопросы, для чего всякий раз прилежно задумывался, выискивая в памяти малейшие детали, могущие пригодиться этим двоим.
