Родриго Сервантес давно ждал настоящего дела и, хотя имел за спиной шесть трупов, не считал это серьезной заслугой. Убитые им люди были всего лишь недобросовестными толкачами или наркоманами, не желавшими расплатиться за товар. И хотя, убивая их, он подражал героям тарантиновских фильмов, держа пистолет боком и произнося короткие прощальные фразы типа «адьос, амиго», он не ощущал настоящей опасности и не чувствовал себя победителем.
И вот наконец настал тот день, когда сеньор Кордова поручил ему настоящее дело. Теперь Сервантесу предстояло поднять оружие не на дрожащее от предсмертного страха ничтожество, а на настоящего русского гангстера. Русские бандиты, которых еще десять лет назад никто не принимал всерьез, теперь стали такой силой, не считаться с которой мог попробовать только полный идиот. Сервантес чувствовал настоящее волнение, потому что от русских можно было ожидать чего угодно и они сами могли хладнокровно убить любого, кто встанет на их пути, и это волнение было приятным.
В джипе сидели четверо. Сервантес и трое его друзей были одинаково безжалостными и опасными людьми и гордились этим. Каждый из них был готов убивать, и каждый без страха смотрел в неясное будущее, которое могло ответить им взглядом из ствола пистолета, зажатого в руке врага.
Только что все они дернули колумбийского кокаина высшего качества, и ледяной сверкающий вихрь наполнил их смелостью и презрением к опасности. Сам Сервантес кроме того, что был торговцем наркотиками, увлекался революционными идеями. В его комнате висели плакаты с изображениями Маркса, Троцкого и Че Гевары. Также он уважал Фиделя Кастро и Ленина, но считал, что всем революционерам прошлого не хватало жестокости и безжалостности к врагам революции. Революция, как полагал Сервантес, – это уничтожение всего, что стоит на пути светлого будущего. Что оно из себя представляет, Сервантис не имел ни малейшего понятия, зато ясно видел, что многие люди относятся к революционерам без особой симпатии, а значит, все они враги революции. А врагов нужно уничтожать.
Революция – это не результат, это процесс.
Сервантес твердо помнил знаменитые слова Троцкого, и этот процесс Родриго Сервантесу нравился. И еще он хотел побольше узнать об этом выдающемся революционере, который наверняка собственноручно уничтожил множество врагов революции, не случайно же ему дали прозвище Лео – Лев. Красиво звучит: Лев Троцкий. Родриго хотел, чтобы ему тоже дали потом какое-нибудь звучное прозвище. Оцелот, ягуар и пума ему не нравились, других достойных и гордых хищников в голову пока не приходило, а настоящий революционер обязательно должен быть хищником, безжалостным и кровожадным…
Поэтому Сервантес твердо стоял на позициях террора, а поскольку для этого нужны деньги, и много денег, добывать их приходилось, торгуя наркотиками. Кроме того, Сервантес сам был наркоманом, и участие в этом бизнесе делало для него наркотики доступнее спичек. А еще он просто любил убивать. Ему нравилось видеть, как жертва, содрогнувшись от удара пули, бессильно валится к ногам настоящего мужчины Родриго Сервантеса и испускает дух в луже крови. А над ним, с большим дымящимся пистолетом в руках, стоит великий революционер Родриго «Лев» Сервантес, а вдали, невидимое для всех, реет окрашенное кровью красное знамя борьбы…
Под сиденьями джипа были спрятаны несколько автоматов «Узи».
Латинские наркоторговцы предпочитали именно это оружие для разборок с конкурентами, потому что одиночная стрельба из пистолетов была малоэффективна, зато из «Узи» пули летели, как струя воды из садового шланга, и это значительно повышало шансы на победу.
Полчаса назад сеньор Кордова сказал Сервантесу, что сегодня пятеро русских бандитов, несколько дней назад уничтоживших банду Хорхе Пьяницы, приедут по своим делам в спортивный магазин, владелец которого, тоже русский, связан с русским крестным отцом по имени Знакар. А этот Знакар хочет сильно подвинуть представителей колумбийских кланов, и его нужно прищемить.
До самого Знакара добраться было невозможно, но отказываться от того, чтобы уложить несколько его людей, сеньор Кордова не хотел. Эти русские потеряли всякое уважение к американцам, и их нужно было поставить на место. Поэтому Сервантесу следовало поехать со своими ребятами в этот русский магазин и уложить там всех, кроме владельца. Его нужно было взять живым и привезти на загородную виллу сеньора Кордовы.
Такие дела.
* * *
Леха Карапуз сидел за рулем большого черного «БМВ» с затемненными стеклами и жевал резинку. Кроме него в машине были Пинцет, Валёк, Барыга и Фюрер.
На улице стояла жара, но в просторном салоне «БМВ» царила ощутимая прохлада. Пинцет, сидевший впереди, рядом с Карапузом, чихнул и сказал:
– Слышь, Карапуз, я понимаю, кондишен вещь хорошая. Но надо же и меру знать! Сделай потеплее, а то я, видишь, уже чихать начал.
Барыга, сидевший за его спиной, заржал и ответил:
– Да ты не от холода чихаешь. Я же тебе говорил, что эти долбаные латиносы бодяжат нормальный кокаин каким-то дерьмом. У меня тоже в носу свербит. А вообще-то ты прав – не мешало бы действительно сделать чуток потеплее. Давай, Карапуз, нажми там чего надо.
Карапуз посмотрел в зеркало и, усмехнувшись, повернул регулятор.
В салоне быстро потеплело, и довольный Пинцет сказал:
– Во, другое дело! А то сидишь, как пингвин в холодильнике. Мы же в Калифорнии все-таки!
Полчаса назад Карапуз со своими бойцами серьезно отделали троих мелких наркоторговцев, которые вздумали торговать кокаином неподалеку от спортзала, принадлежавшего русским. Толкачи после этой разборки валялись в тесном переулке с переломанными носами и руками, но живые. А все зелье, которое они имели при себе, естественным образом перекочевало в карманы защитников русских национальных интересов.
Отряхивая ладони и потирая кулаки после трудов праведных, братки забрались в «БМВ» и отчалили, а латиносы, ругаясь на своем латиноамериканском языке, корчились на асфальте и грозили русской мафии страшными карами. Но русская мафия в это время уже была далеко и нюхала их разбавленный каким-то белым порошком кокаин.
– Слышь, Карапуз, – снова обратился к своему бригадиру Пинцет, – а этот, к которому мы едем, как его…
– Шапиро его фамилия, – подал голос Фюрер.
– Еврей, что ли? – поморщившись, спросил Пинцет.
– Ага, – ответил Фюрер, – их тут знаешь сколько?
– Ну и что, что еврей? – вступил в беседу Барыга, – они тут все евреи. А так – обычные русские. Нормальные ребята, каждый свое дело знает. И среди здешней братвы они тоже есть. Вот, например, Беня Штифт, которого недавно в Нью-Йорке грохнули, он что – татарин был?
– Гы-ы! Татарин! – засмеялся Фюрер, – таких татар в Тель-Авиве знаешь сколько?
– Ладно, пусть себе еврей, – махнул рукой Пинцет, – не в этом дело. Что там за дела у этого Шапиро?
– Разные там дела, – ответил Карапуз, – во-первых, надо деньги получить…
– А он что, не платит, что ли? – кровожадно поинтересовался Пинцет, любивший выбивать долги из неплательщиков.
– Он-то как раз платит, и всегда вовремя. Уважаемый человек. У него еще свой спортзал есть, так там наша братва тренируется.
– А-а… – Пинцет, похоже, был разочарован, – ну тогда другое дело.
Он приехал в Лос-Анджелес совсем недавно, и поэтому его приходилось вводить в курс дела, рассказывая о вещах, которые для остальных были понятными и простыми.
– А во-вторых, – продолжил Карапуз, – на него латиносы наезжают, и это уже гораздо серьезнее.
– Латиносы? И что им нужно?
– По большому счету – ничего, но русских стало теперь так много, что они боятся, как бы у них не отобрали поляну. Вот они и наезжают. Просто приедут, нахамят, сломают что-нибудь… В общем – организовывают беспокойство.
– Понятно, – кивнул Пинцет, – хотят, чтобы мы испугались и убрались подальше отсюда.
– Примерно так. Ну а мы, стало быть, их тормозим.
– Ага! – заржал Барыга, – этих мы ништяк затормозили!
– Ништяк, – согласился Карапуз, – но будем тормозить еще больше. Слышал, что Знахарь говорит?
– Не, не слышал, – Барыга сделал заинтересованное лицо.
– А я слышал, что этот Знахарь, – Пинцет помялся, – ну, в общем, это…
– Что – это? – нетерпеливо спросил Карапуз.
– Ну, это… Еврей он будто бы, вот что.
От удивления Карапуз прозевал поворот, и «БМВ» выскочил на газон.
Скорость была невелика, и пропахав в зеленой траве две короткие черные борозды, машина остановилась.
Карапуз повернулся к Пинцету и, давясь от смеха, спросил:
– Это кто же тебе такую херню прогнал?
Сидевшие на заднем сиденье братки ржали, а Пинцет, обиженно задрав подбородок, неохотно ответил:
– Ну, кто-кто… Менты рассказали, когда я в прошлом году под амнистию попал.
– И что же они тебе рассказали?
