Глезденев заболел Афганом сразу и навсегда. «Афганцы» были для него если и не святые, то все почти герои, люди, которые живут по высшей шкале. И для Валерки, который очень ценил дружбу и всегда был надежным как друг, фронтовое братство являлось священным и высокочтимым. Он хотел быть, как «афганцы». Вскоре он пробил себе командировку, спешно экипировался в полевую форму с портупеей, получил у своего подчиненного Саши Краузе пистолет Макарова с патронами (тот заведовал выдачей оружия), выслушал наставления Юры Попова: «Выбери один гарнизон. Стань там своим человеком». И рано утром отправился на военный аэродром.
О дальнейших событиях мне рассказал Николай Иванов, который в то время служил в десантной дивизионке в качестве ответственного секретаря.
– Получилось так, что я прибыл в Афганистан, а через пару месяцев в Ташкент распределился Глезденев.
Потом произошла наша встреча… Позже я просмотрел свои дневниковые записи. И вот нашел фразу: «Прилетел Валерка…» Это было 4 декабря 1981 года, пятница…
Сам же я прибыл в ДРА 24 июня 1981 года. Помню, мы летели через Ташкент. В Тузеле у нас была посадка – всего на два часа для заправки, поэтому Валеру я не увидел. Вылетали же мы с чкаловского аэродрома под Москвой. Это была как раз первая замена. Мы меняли тех, кто первым входил в Афганистан. Шла эта кампания централизованно, собрали около 300 офицеров, объяснили ситуацию, что, как и почему. Меня вызвали из Прибалтики, где я служил ответсекретарем.
И вот тот день 4 декабря.
Встреча произошла, как сейчас помню, у палаток комендантской роты. Обнялись, сразу град вопросов: куда, насколько… У Глезденева, как всегда, конечно, тысяча планов: побывать, полетать, посмотреть. И уже на следующий день он отправился с вертолетчиками на боевой вылет. И вот такое получилось совпадение: первый бой был на вертолете и последний тоже на вертолете. Причем летал оба раза с вертолетчиками одного и того же полка.
Я волновался за него, но не отговаривал, потому что нельзя отговаривать журналиста, который специально прилетел сюда, чтобы увидеть Афганистан воочию, а не отсиживаться в холодке. Хотя были и такие журналисты, которые отсиживались в модулях, наши офицеры на них косо смотрели. У Валеры же характер был не такой. Я знал, что он полетит в любом случае, обязательно пойдет туда, где жарко. Улетел он утром, часов в 10, а появился, как и всегда, внезапно, к обеду. Разреженность воздуха была большая, и днем особо не летали. У меня как гора с плеч свалилась, мы снова обнялись. И первое, что он показал мне, – это свои руки. Они были исцарапаны, в крови. «Как это у тебя получилось?» – спрашиваю. «Коля, я стрелял!» – выпалил он. «Подожди, где стрелял, как?» Оказалось, когда они летели над горами, по вертолету открыли огонь. Они открыли ответный. Борттехник стрелял из пулемета, который, как обычно, устанавливается в проеме двери или в хвосте, а Валера помогал снаряжать пулемет лентами, подавал их, затем сам стрелял и вот этими лентами в суматохе исцарапал себе руки.
Немного придя в себя от возбуждения, он достал блокнот и показал какие-то торопливые записи.
Еще не остыв, он отправился в модуль: «Погоди, Коля, я все это сейчас запишу, чтобы не забыть». Полтора часа он не показывался, набрасывал, расшифровывал свои торопливые записи. Потом уже пошли на обед… Вот так состоялось у него боевое крещение – 5 декабря, в субботу. Он был страшно доволен этой вылазкой. Потом Глезденев поехал в штаб армии представляться, ездил по Кабулу. Жил он с нами в комнате и потом, когда приезжал, останавливался всегда у нас. Летал он в командировки в одной и той же полевой форме, в фуражке, портупее с пистолетом. Когда же вылетал на операции – получал у нас в дивизии автомат и всюду ходил с ним.
Он был безотказен: если его просили взять передачу, посылку, письма и переправить потом домой – никогда не отказывал. Валеру нагружали, как афганского ишака, по самую макушку. Сохранился снимок: мы вдвоем с Валерой стоим возле нашей редакции в Кабуле. Я держу его военное пальто, а он с двумя свертками – вечными передачами.
У него было много друзей в дивизии. Я кого-то еще не знал, а он уже махал рукой, кричал: «Здорово!»
Когда я летал в командировки через Ташкент, естественно, тоже заходил во «Фрунзевец» и останавливался у Глезденева.
У него постоянно кто-то жил, останавливался по пути. Квартира его была чем-то вроде перевалочной базы для его многочисленных друзей и знакомых. Однажды на каком-то празднике собралось у него, наверное, семей восемь – товарищей по работе. Спросил тогда у Наташи, его жены: «Тяжело тебе с такой компанией?» А она мне: «Такое очень часто бывает. И пусть, лишь бы приходили люди в этот дом…»
К Глезденеву, как уже говорилось, постоянно кто-то приезжал; он постоянно о ком-то заботился, беспокоился, ссуживал деньгами, доставал билеты… Кстати, до тех пор, пока не открыли на военном аэродроме специальную кассу для «афганцев», их беззастенчиво, нагло обирали подонки обоего пола из касс «Аэрофлота», проходимцы и мерзавцы, спекулирующие на билетах, – знали ведь, как рвались домой люди, пришедшие с войны…
Однажды Глезденев буквально ворвался в редакцию – взъерошенный, от волнения заикается:
– Представляешь, до какого свинства дошли! Сволочи! Стоит в очереди раненый из Афгана, на костылях, его, бедного, оттерли, затолкали, а он, бедняга, стоит, мнется. Я растолкал всех: совесть есть у вас? Человек раненый! Повел его без очереди к окошку: бери билет!
Был случай, когда Глезденев вступился за пожилого человека, на которого напали грабители. Дело было ночью. Глезденев возвращался с дежурства, услышал крики о помощи. Как всегда, не раздумывал: человек в беде. Хулиганам пришлось ретироваться. Потерпевшим оказался отставной полковник. 14 мая 1982 года капитан Глезденев вылетел в Кабул. Днем раньше в Афганистан вылетел я и майор Эдуард Беляев, в то время начальник отдела боевой подготовки нашей газеты. Он направился к десантникам, мне же был предписан Кундуз. Бортов не было, на почтовый вертолет меня не взяли. Попутчик мой – пожилой майор – посоветовал не расстраиваться, вытащил из чемодана 0,75-литровую бутылку водки, тут же, на ребристой взлетке, налил, выпил, крякнул, плеснул и мне. Я не отказался.
На следующий день, переночевав на знаменитой пересылке, отправился на аэродром ждать самолет. Там неожиданно встретил Глезденева. Он был вместе с редактором десантной газеты майором Макаровым. Накоротке перебросились вопросами: «Куда? Откуда?» Он собирался в Шинданд, и я показал на только что отъехавший грузовик с людьми: они как раз ехали к самолету. «Попробуй, может, успеешь!» Макаров тут же остановил какую-то машину, и они помчали к самолету. Позже узнал, что Глезденев успел. Не знаю, сколько он пробыл в Шинданде, но в Баграме, где во время операции располагался штаб армии, Глезденев появился раньше меня. Там он сразу направился в авиаполк, в который приезжал в свою первую командировку.
Панджшерская операция мая 1982 года была одной из кровопролитнейших за всю историю афганской войны. Своей целью операция ставила разгром самых крупных сил мятежников – по данным того времени, до 75 процентов от всех формирований. Помимо этого, войска должны были овладеть рудниками: алмазными, лазуритовыми, золотыми приисками. Разгром группировки и тыловой базы открывал возможность установления прочной правительственной власти в районе. Ущелье, где были сосредоточены склады, укрепрайоны, базы продовольствия и вооружения, тянулось на протяжении 120 километров. Его поделили на основные направления ударов. Витебские десантники высадились на востоке, с запада шла бронегруппа, а в центре были усажены мотострелковые подразделения, а также командос, пехота афганских вооруженных сил.
В репортаже «Десант в горах», опубликованном позже в «Красной звезде», Глезденев, насколько позволяла цензура, рассказал о тех днях, о встречах с летчиками, с командиром полка полковником Виталием Егоровичем Павловым, будущим Героем Советского Союза, генералом.
Погода в тот день неожиданно испортилась. Задул резкий горячий ветер, все заволокло пылью. Павлов обеспокоенно посматривал на часы: операция развернулась полным ходом, горы требовали подкрепления. За пыльной пеленой горы были почти не видны.
Глезденев представился Павлову, тот коротко кивнул, как старому знакомому, пожал на ходу руку, мол, смотри все сам, а мне недосуг.
«Наблюдаю за Виталием Егоровичем, – писал позже в репортаже Глезденев, – вспоминаю первую с ним встречу. Тогда так же дул свирепый ветер, пылью хлестал по палатке, в которой собрались авиаторы. В тот день отличившимся вручали награды… Построение из-за непогоды отменили. Но в брезентовом "актовом зале" обстановка была приподнятой, торжественной. Когда назвали фамилию первого награжденного, в палатке негромко зазвучала магнитофонная запись фронтовых песен. Под волнующие, дорогие сердцу мелодии вручали награды майорам Н. Полянскому, А. Сурцукову, П. Луговскому, капитану А. Садохину, И. Ульяновичу, А. Ибрагимову. Запомнилось мне, как после вручения наград выступал Павлов. Он говорил о преемственности славных боевых традиций, о верности молодых авиаторов делу отцов и дедов. Говорил взволнованно, горячо. Чувствовались в его словах твердая командирская воля, бойцовский характер советского летчика».
