— Да не собираюсь я никого сыпать. Я решил окрутить следователя. Темнуху напороть. Пусть поищет по всем лагерям.
— Зачем тебе это надо? Зачем тебе следователь? Почему ты его звал, не посоветовавшись со всеми?! — бледнел «президент».
— Бондарев Гному сказал, что тряхнут кентов, оставшихся на воле. Они отколовшиеся, но знают слишком много. Мне нужно, чтобы он их не трогал. Так лучше для нас всех. А обговаривать с вами уже не было времени, когда он в барак пришел. Тут не советоваться, тут самому ушами хлопать нельзя было. Если мы допустим, чтобы следователь взялся за отколовшихся, они нас с головой продадут.
— Что им есть сказать о тебе? — глянул в упор на Шило «президент».
— Мокрые дела мои знают.
— И все?
— Все. Клянись башкой!
— Если сблефуешь, сам задавлю! — Приказал «президент».
Шило замялся.
— Клянись!
— Еще кое-что припрятано. От прежнего. Гнида знает. Выдаст.
— То-то! Так и говори! За свое дрожишь! — не выдержал Мавр.
— Не только для себя. Общак это. Вместе с Шефом сколачивали. Для всех. А насчет мокрого — так не только меня, но и Дубину под новый срок могут подвести.
— Сколько в общаке? — повеселел «президент».
— Немало, — опустил голову Шило. — Деньги, золотишко имеются…
— Так бы и говорил.
— Надо от Гниды уберечь…
— Кроме него, кто об этом знает? — спрашивал «президент».
— Больше некому. Шефа угрохал Дядя.
— Точно?
— Конечно.
— Значит, следователя надо от отколовшихся увести. Нельзя подпускать их друг к другу, — оглядел всех «президент». — Гнида мог трепнуть про общак Дяде. И оба, чтоб сознательность свою доказать, могут расколоться.
— Вот и я думаю сбить его со следов. Пусть ищет жмурика, пока не надоест. А то ненароком на другие дела выйдет…
— Значит, темнуху предлагаешь?
— Да.
— Садись. Мавр, говори!
— Шило тут много напорол. Все в кучу свалил. А нам во всем детально разобраться надо. Коли собрались мы все вместе, — заговорил Мавр.
«Президент», слушая его, одобрительно головой кивал. По душе ему был этот вор. Умен, упрям, смел. Вот такого бы «бугром» поставить над бараком, был бы толк. А Мавр продолжал, не торопясь, взвешивать каждое слово:
— Я не уверен, что «суку», пусть даже сидевшую в нашем лагере, убил душегуб с Колымы. Это не обязательно. Зэк любого лагеря, завидев «суку», старается ее пришить. Виновна она перед ним или нет, — значения не имеет. Знаем, что они по лагерям творили. Но если это знаем мы, об этом знает и следователь. Разве я не прав?
— Прав! — поддержал «президент».
— А раз так, он и сам знает, где надо искать душегуба. Ведь «сука» убит не в лагере — на воле. А значит, у всех кто сидит, — алиби. А все, кто отсюда вышел, — подозреваемые. А отколовшиеся — наводчики на след убийцы. Следователь в этом не хуже нас разбирается. А может и получше некоторых фартовых, — глянул Мавр на Шило и продолжил: — Все он тут брехал. Вам всем известно не хуже меня, что отколовшийся— раз и навсегда теряет право жить за счет общака. Если он посягнет на него — карается смертью. И Гнида это знает. Потому либо общака не существует, и Шило нужно убрать Гниду, либо общак имеется, но в нем половина принадлежит Гниде. А поскольку он на воле и может забрать себе псе, Шило опять же должен убрать его. Но не своими, нашими руками. Чтоб самому чистеньким остаться. И жмурик здесь ни при чем. Я слышал весь разговор нашего «бугра» со следователем. Шило перегнул. Мол, мы сами себя гробим. Какое тебе дело? Разве это разговор? А если душегуб наш? Его выручать надо. Но не так, как Шило.
— А что ты предлагаешь? — хмурился «президент».
— Опознать личность жмурика. Но точно. Без лажи. С доказательствами. А вот с убийцей — запутать. Убедившись на жмурике, ему проще будет поверить нам со вторым.
— А зачем нам это нужно? — рявкнул одноглазый «бугор» барака душегубов. Его одернули. Заставили замолчать.
— Ну, во-первых, — ответил душегубу Мавр, — отколовшиеся всегда много знают и все помнят. Они легко предают. Это на своей шкуре знаю. Лучше пусть следователь по нашей подсказке ищет, чем по ихней. Иначе не сдобровать всем, кто там на свободе остался. О них надо думать. Отколовшиеся продадут всех. Какой нам с этого понт? Зашьются оставшиеся кенты — не с кем будет работать по выходу. И не только мне, а всем. Вот так я думаю.
— Неплохо. Все рассчитано, но объясни, почему ты считаешь, что Шило не для всех, а для себя старался. Насчет Гниды? — нажал «президент».
— Очень просто. Про общак он сказал не сразу. Значит, или скрыл, или выдумал. Что одинаково хреново. А с Гнидой у него свои счеты есть. Тот его бабой был. А потом переметнулся к другому. При чем тут общак? Хотел с ним рассчитаться руками первого же честного вора, который вышел бы на свободу первым после схода. Чтоб тот его по твоему слову пришиб. Вот и все. И воры тут ни при чем, — закончил Мавр.
— Вор в законе — педераст?! — побледнел «президент». И, глянув на Шило, гаркнул:
— Отвечай, падла, как было.
— Виноват. Был с Гнидой. Но не я один. Весь барак. Давно это… Все позабыли… В остальном — набрехал Мавр. Хочет «бугром» стать.
— Заткнись! А про общак я с тобой еще потолкую… Скорпионы проклятые! — «президент», оглядев всех потемневшим взглядом, сказал «бугру» душегубов:
— Давай ты, Циклоп.
— Я думаю, что, дав следователю один конец, веревки, мы; поможем ему во всем деле и этим самым своими руками выдадим ему своего кента. А может, он, убивец тот, покрупнее, чем все мы тут сидящие. Какое нам дело до чьих-то забот? Распутает следователь дело — его счастье. Нет — наша удача. Что касается нашего или чужого кента на свободе, так вот что я думаю: сумел пришить — сумеет и концы спрятать. Нам его не учить. Мы здесь, а он на воле. Ему и козыри в руки. А нам тут нечего думать, как его от подозрений спасти. Нечего головы ломать. Во всяком случае я не намерен никому задницу лизать. А если у Шило и Мавра есть понт, пусть они следователя ублажают. Ему только дай палец. Знаем мы таких, — «бугор» поправил черную повязку на глазу.
— Все сказал? — спросил «президент».
— Да. Все.
— Садись! Ну, а ты, Дубина, что скажешь? Давай, — поднял его «президент». Тот подошел к столу. Положил руку перед «президентом».
— Клянусь говорить правду и только правду!
— Говори!
Дубина отступил. Оглядел всех.
— Говорить-то я не обучен. Не языком работал. Сами знаете. И нынче подкову согнуть могу. Никто меня не осилил. Никто, кроме этих нынешних. Боюсь я их. Просто они говорят. Тихо. Но громко ловят нас. Нынче всех к рукам прибрали. Они у теперешних — крепкие. Со всеми справились. Вот и этот из таких. Узнал я его. И он — меня. Только виду не подали. Яровой это. Не поможем мы ему — сам распутает. Но тогда и нам не сдобровать. По выходе за каждым шагом следить станет. Дыхнуть не даст.Яего знаю хорошо. Может, для всех нас лучше сказать ему все, что знаем. От нас отвяжется и кентов невинных трясти не будет. Ведь может и убийца не наш. Жмурик не ножом убит. Не по нашему. Интеллигент какой-то работал. Гном, когда наколки разглядывал, углядел, что нет ран никаких. А на что нам всяких психов выгораживать? Головы свои подставлять. Яровой, когда за дело берется, все размотает. И побочное. Чего мы не можем знать. Так всегда у него бывало. По своему опыту знаю. Когда я после отсидки на Сахалине вернулся, он уже через год на меня дело в трех томах имел. С ним лучше на чистую… Может, кто знает жмура?
— Сядь, сволочь! — рявкнул «президент». — Заложим давайте! А вдруг его убил такой же мокрожопый, как ты, по слову сильного вора! А мы давайте продадим обоих! Так, что ли? Давайте чужие головы под топор сунем. Так, может, ты волоса с этой головы не стоишь, баба! — разозлился «президент». И, подняв разгоряченную голову, сказал: — Давай ты, Лимузин!
Рыжий, как огненное облако, встал известный всему лагерю разбойник. Он подошел к столу:
— Клянусь говорить правду и только правду!
— Говори!
— О Яровом я тут в лагере от ереванцев много чего наслышался. Но, несмотря ни на что, скажу, что не так страшен черт, как его малюют. Возможно, что словил он вас потому, что свой кент у него в нашей малине имелся. И еще — хреновы воры, не сумевшие пришить следователя. Вы могли только дрожать перед ним. Так вот почему п засыпались. Но при чем здесь душегуб, какого вы желаете увидеть вскоре рядом с собой? Он убил — и на свободе! И не дрожит перед Яровым. И вас ему не закладывал. Ни в чем перед вами не провинился. А вы хотите его продать Яровому. Он вам за это сроки срежет, да? По половинке выпустит! Держите карман шире! Хрен вам всем в зубы! Расплакались тут! Боимся! Ухи вянут слушать! О себе говорите, а не о кентах! Попался сам — о другом ни слова! Сами знаете, что положено за такое, — кипятился Лимузин, прозванный так за то, что имел на воле свою машину.
