– Видишь, это все, что я могу. Ты пойдешь один – мне недолго осталось. И запомни, если попадешься, второй раз не убежишь. По себе знаю… Перелез через забор – а дальше не ушел. Поймали, а что потом… Посмотри на мою спину.
– Лежи, – сдавленно произнес я – в горле забух тугой комок, я еле сдерживал слезы бессилия и горечи.
– Переверни меня и посмотри, – приказал Скоков.
Я подчинился, осторожно повернул его на живот, задрал куртку. По всей спине, видно, штыком или ножом была вырезана звезда. Глубокие кровавые борозды распухли, еще не зарубцевались, сочились сукровицей. Я осторожно опустил куртку.
– Скоты… Ничего, попадутся мне – текст конституции пропишу, со всеми главами, сделаю карту звездного неба…
– Ладно, раздухарился… Завтра к Федулу пойдешь, расскажешь… ему…
– Кто он?
– Командир бригады полиции особого назначения. Здесь в округе, до самых Дубоссар, он главное лицо, все схвачено. Фамилия его – Петреску, стопроцентный румын. Хоменко и Борис Лукичек якшались с ним еще до боев. Первый получает через него оружие, второй снабжает Федула запчастями, товаром конъюнктурным. И все трое, как мне пришлось убедиться, в конце концов прекрасно ладят. Когда я вскрыл эту параллельную цепочку, я просто ошалел. Все знали, что Хоменко и Лукичек готовы в глотку вцепиться друг другу, что так и есть, но втихаря давно работают вместе…
Говорил Скоков с трудом, с остановками, вконец устал и прикрыл глаза. Я не стал его тревожить и сел на соcедние пустующие нары. Голова продолжала болеть, я тоже попытался задремать, но сон не шел. Не верю, что человек, который попал за решетку и участь его неизвестна, сможет в первую ночь спокойно спать. Разве что какой-нибудь замшелый, древний аксакал, который потерял ощущение реальности и грань между сном и бодрствованием. Таким все по фигу. Лишь бы не забывали покормить. Мне же есть не хотелось. И спать тоже. С каждой минутой я все больше погружался в состояние отупения. И может быть, вскоре тоже стану аксакалом, буду мочиться под себя, одновременно вяло пережевывая лепешку. Стояла такая тишина, что звуки моего урчащего желудка, несогласного с голодом, наверное, были слышны на улице, мне же его страдания были до лампочки. «Где ты, Леночка? – подумал я с похоронной печалью. – Помнишь ли обо мне? Кто целует тебя в маленькое ушко, пытливо заглядывая в глаза? Кто изгаляется в остроумии, чтобы услышать твой звонкий смех?» Тут я вспомнил: ведь ее увезли на машине ребята из команды Бориса! Все ясно, счастливчик, у которого все схвачено. Кто разменяется на жалкого арестанта без роду и племени! Женщины выбирают сильных. Слабым же удел – тешить себя надеждой, что в душе женщина продолжает любить только тебя. Жалкие бредни висельника… Все мои последние годы, наверное, с Афганистана, я живу исключительно неправильно. Участвую в преступной войне, развожусь с женой, хотя и не по своей вине, отказываюсь принимать вторую присягу на верность Незалежной Республике, вылетаю из войск, пью горькую, выполняю работу, от которой меня тошнит, наконец, еду на войну с противоположного конца света, веду себя некорректно с местной знатью, выслушиваю смертные приговоры, опять пью горькую… Да, кроме того, еще и ворую самым аморальным образом шашку героя Гражданской войны Г. И. Котовского. Леночка, милая, если бог смилостивится надо мной и я выйду из этих стен, – забудь мое имя, отвернись при случайной встрече и постарайся никогда не вспоминать о никчемном и непутевом человеке, на роду которого быть каторжником… Я расчувствовался от самоуничижительных мыслей, встал и начал мерно ходить по камере: три с половиной шага вперед и три с половиной шага назад. Эта половинка все время сбивала меня с ритма, но в конце концов я приловчился, и получилось что-то вроде вывихнутого вальса. Так я вальсировал где-то целый час, пока не почувствовал, что на меня смотрит Валера. Я остановился.
– Сядь, – сказал он.
Я подчинился, опустился рядом с ним на нары.
– Завтра тебя скорей всего переведут в другую камеру. Я хотел спросить, говорил ли ты Хоменко обо мне?
– Да, был разговор, я сказал ему, что ищу пропавшего товарища…
– И больше ничего?
Я напряг память и неуверенно пробормотал:
– Кажется, еще спрашивал его про Петра Свиридова и сказал, что обязательно раскручу все это дело.
Скоков закрыл глаза и, не изменившись в лице, вынес мне приговор:
– Из всех возможных вариантов ты умудрился выбрать худший: стал расспрашивать Хоменко. Поэтому он тебя и сдал. Поздравляю.
– После твоих рассказов я уверен, что не обошлось и без Бориса. Хоменко сочинил для меня суперзадание: задержать машину с контрабандными запчастями для автомобилей. Говорил, тут замешан Борис, его делишки… Даже разыграл перехват радиосвязи: «Передай Федулу, что действуем по первому варианту».
– Вот они и передали, – тихо продолжил Валера. – По первому варианту берут дурачка, по второму – ждут контрабандный товар.
– Да, Валера, ты видишь перед собой идиота. В чистом виде.
– Не расстраивайся. Меня тоже как котенка взяли. Двое подручных комбата подошли, вокруг никого, стукнули по голове и в машину. Не успел очухаться – уже на эту сторону передали.
– А кто те двое? – спросил я, уже догадываясь.
– Петя Сокирчук и этот… Шарин.
– Лошадиная рожа с желтыми усами, а второй – лысый?
– Они.
– А я еще и подраться успел с выродком этим президентским, – не к месту вспомнил я.
– Где?
– В кабаке…
– Узнаю тебя.
– Он первый начал. На девчонку мою права стал качать. Я его через стол и прокатил.
– Смотрика-ка, и девочкой обзавелся. Вот только опять вариант с дракой неудачный выбрал. Мало ханыг было – подавай тебе президентского охранника.
– Я вот только одного не пойму, Валера, может, растолкуешь, на кой черт им понадобилось сдавать нас Федулу, если проще было пришлепнуть на месте?
– Я его тоже не понял – пока не увидел этого самого Федула. Его, кроме бизнеса, еще служебные показатели интересуют – для отчета перед начальством.
– Два человек – две «птички»?
Он не ответил, задумался. Я не стал его тревожить, донимать вопросами – сам почувствовал, как навалилась усталость. Уже накатывался рассвет, и решетчатое оконце под потолком забагровело еле ощутимым мазком…
Через несколько часов меня поведут к командиру бригады, а что будет дальше – известно только ему. Что ж, каждый подписывается на свою судьбу в одиночку. Правда, иногда бывает трудно с точностью определить тот роковой день, когда ты сделал бездумно или расчетливо осмысленный шаг. Что касается меня, я болтался на волнах непознанных водоворотов, как пустая бутылка, имея одинаковый шанс прибиться к утру к берегу или затонуть еще до рассвета.
– Гляди-ка, уже светает, – нарушил молчание Валера. – Садись-ка поближе, я тебе хочу кое-что сказать. Если ты отсюда выберешься…
– Мы будем уходить вдвоем.
– Не перебивай. Если сбежишь и доберешься до наших, обещай мне убрать Хоменко. Если не в тюрьму или лучше – на тот свет, то хотя бы с батальона… Оружие его люди везут из Горбовца, это в Румынии, там капитальная база. Переходят границу, она чисто условная. Потом его переправляют азермянам и армеджанцам, тем и другим. У меня спрятана уникальная кассета, я сам ухитрился заснять Хоменко с закупщиком оружия той и другой сторон. Одного кличка Кассир, второго – Двуногий. Рядом – несколько автоматов и «дипломат». Все улыбались, жали руки. Пленка не проявлена – не успел. Спрятал ее в отделе контрразведки, но не в своем сейфе, а в старом шкафу на третьей полке, там сто лет какие-то бумаги валяются ненужные… Запомнил? Дальше. В Одессе живет человек по имени Женя Яковлев. Хоменко подключал его к переправке оружия из Румынии, пока Женя не разобрался, куда оно потом идет. Высказал шефу претензии, потом уже понял, что надо уносить ноги. Он многое может рассказать. Спросить его можно в ресторане «Море» – там скажут, где его найти… И последнее. Как только я перешел в контрразведку, вместе с помощником прокурора устроил внезапную проверку в батальоне – обнаружили десять неучтенных стволов румынского производства. Все новенькие, в смазке. Сокирчук, этот, с желтыми усами, ляпнул: мол, в бою отбили. А из них ни разу не стреляли. Потом Хоменко приехал, с ходу другую легенду: склад нашли. Короче, протокол должен быть у прокурора или помощника, а копия, со всеми подписями, у моей знакомой. Знаешь, где музей Котовского?
– Знаю. И девушку звать Лена? – мрачно спросил я, хотя нет ничего смешнее делить далекую женщину, находясь в камере смертников.
– Почему Лена?.. Ольга. Недалеко от музея – коньячный завод «Квинт». Спросишь на проходной Нестерову.
– Я вижу, ты тоже время зря не терял.
– В общем, это все. Уцелеешь, постарайся это использовать. В одиночку не действуй, свяжись с прокуратурой, с командующим гвардией, с военной контрразведкой. И смотри: второй раз Хоменко живым тебя не выпустит.
