В комнате было прохладно и сухо. Он припомнил, что в старом сельском доме, где довелось жить в детстве, тоже было такое помещение. В нем семья хранила урожай овощей и зерновых посевов — для них данные условия были в самый раз. Правда, утром и вечером отцу приходилось открывать дверь и проветривать комнату…
Уснул Сайнак часа в четыре. А около шести дверь снова шумно распахнулась.
Утром пленников покормили. Во время завтрака лейтенант снял с плеча бинт и прикопал его в земляном полу. То же самое приказал сделать и Такалю. Кем бы ни был тот таинственный человек, подкинувший таблетки с бинтом, но подставлять его Сайнаку не хотелось.
Затем его опять поволокли на допрос.
После вчерашней «обработки» он едва стоял на ногах — кровоподтеки на лице и шее, боль в плечах, спине и грудной клетке, саднившая рана на затылке. Тем не менее, до заднего двора он доковылял сам.
На ковре, как и прежде, сидели знакомые мужчины. Перед ними стояли блюда с фруктами и свежими лепешками, бутылка вина, лежали пачки сигарет, зажигалки и мобильные телефоны.
— Ну что, лейтенант, — подмигнул один из них, — сегодня говорить будешь или приказать, чтобы тебе сразу сломали ребра?
— Пусть сразу ломают, — тихо сказал Сайнак.
Тот, которого рядовые боевики называли Ахмадом, нахмурил брови.
— Тебе могут не только сломать ребра. Я ведь могу приказать казнить тебя.
— На все воля Аллаха, — тяжело выдохнув, посмотрел вверх лейтенант.
— Это верно. Но, прежде чем отправиться к нему на суд, ответь на один вопрос: тебе известно, когда планируется наступление ваших войск на Ракку?
— Нет.
— Ты не знаешь этого или не хочешь отвечать?
— Не знаю. Я всего лишь лейтенант, командир взвода. Такие чины не участвуют в принятии стратегических решений. Это, во-первых. А во-вторых, даже если бы я знал дату, то от меня ты бы ее не услышал.
Сверкнув злобным взглядом, Ахмад кивнул помощникам, и те, взмахнув палками, приступили к экзекуции…
До камеры лейтенант дойти не смог — его отволокли туда под руки два боевика. До самого вечера он лежал на прохладном полу и время от времени впадал в беспамятство.
И снова сознание уносило Фарида в далекое детство — в глухой проулок, где он вступался за слабого товарища. И снова толпа крепких парней нападала на него со всех сторон, нанося болезненные удары по лицу, груди, животу…
Очнулся лейтенант оттого, что кто-то поливал на его голову холодную воду. Открыв глаза, он в слабом свете электрического фонаря увидел склонившегося над ним боевика. Того самого, что прошлым вечером незаметно передал лекарство.
Вчера он едва разглядел его лицо, обрамленное ровной черной бородкой. Сейчас увидел вблизи и подивился правильности черт. Высокий лоб, густые темные брови, прямой нос, тонкие губы. И проницательный взгляд карих глаз.
— Ты кто? — прошептал разбитыми губами Сайнак.
— Не важно, — шепотом ответил тот. — Мое имя — Вадид, но его лучше никогда не произносить. Я — ваш друг, и этого достаточно.
Приподняв голову, офицер посмотрел по сторонам. В камере кроме, него, двух товарищей и этого странного мужчины больше никого. Дверь была слегка приоткрыта, и в общем «предбаннике» слышалась чья-то речь.
— Я принес вам ужин, — сказал мужчина. — У меня есть ровно полторы минуты.
Сайнак кое-как принял сидячее положение, прислонив спину к каменной стене.
— Где мы находимся? — спросил он.
— В Джадине. В штабе известного полевого командира Ахмада Хамани.
— Доводилось слышать о таком. Джадин — это город недалеко от турецкой границы?
— Да.
— Ты поможешь нам бежать?
— Нет. Это сделать невозможно — вас слишком хорошо охраняют, а я один.
— Тогда зачем ты помогаешь, если нас все равно казнят?
— Возможно, так и будет, — сказал мужчина, разламывая лепешку и подавая пленным по куску. — Но я сообщил о вас командованию сирийских вооруженных сил.
— У тебя есть с ним связь? — удивился лейтенант.
— Есть. И, надеюсь, они что-нибудь придумают.
— Хорошо бы поскорее им придумать, а то завтра я могу не выдержать пыток и отправлюсь на небо к Аллаху.
— Нужно продержаться, лейтенант. И прошу: обо мне ни слова.
— Само собой. Спасибо…
Кивнув, мужчина покинул подвал, оставив для пленников уже ставший привычным ужин: кувшин с водой, кукурузную лепешку и тарелку с финиками…
Вадид Садри был давно завербован сирийской разведкой и служил рядовым боевиком в крупной банде под началом полевого командира Ахмада Хамани. Проживал он в Джадине, в собственном доме на улице Азиза. Был давно женат, имел двух сыновей и поначалу работал обыкновенным пекарем, обеспечивая хлебом и лепешками два ближайших квартала. Убеждений боевиков из ИГИЛ категорически не разделял и хотел пойти добровольцем в сирийскую армию, но в последний момент попал в поле зрения разведки. Ее сотрудники переубедили его и предложили помогать правительству другим путем. Так он и оказался в банде Хамани в роли тайного агента.
Разговаривая с пленным лейтенантом, Вадид сказал многое, но умолчал о главном — о казни, которую полевой командир назначил на послезавтра. Убедившись, что никакой полезной информации из лейтенанта и его заместителя не выбить, Хамани решил устроить очередную показательную казнь с записью на видео.
В своем сообщении агент сирийской разведки передал и координаты дома, где содержатся пленники, и примерный состав охраны, и дату, на которую полевой командир назначил казнь.
Теперь оставалось только надеяться и ждать…
Сирия, российская авиабаза Хмеймим — селение Таиф — город Джадин Наше время
— Ну, с моей-то семьей все понятно. А ты, касатик наш, когда женишься? — ласково посмотрел на молодого товарища прапорщик.
— Ты спрашиваешь об этом в сорок девятый раз, — проворчал Женька. — Пробовал уже. Не понравилось.
— Это когда ж успел?
— С год назад. Разве не рассказывал?
— Не припомню.
Поерзав в кресле, старлей устроился поудобнее.
— Жил я себе преспокойно бобылем, горя не знал. Без проблем знакомился с клевыми телками, ходил в крутые кабаки, отмечал с вами «святую пятницу»… — начал он. — И вдруг так мне наскучила подобная жизнь, что завел я с горя себе в пару интересного зверька. Вначале было интересно и даже прикольно. Пахнет зверек необычно и вкусно. Смешные вещички раскладывает по углам моей квартиры, кучу странных баночек в сортире по полкам выставляет. Но самое главное — каждую ночь открывает доступ к вожделенной «норке». Ни напрягаться не надо, ни в клуб вести. Все, вроде, нормально: жизнь наладилась, стабильность поперла. Проходит неделя, вторая… И начинаю потихоньку прозревать. Раньше я кем был?
— Кем? — не понял Грид.
— Гордым зверем! — с выражением произнес Суров. — Жрал мясо, когда захочется. Систематически топтал залетных курочек без обязательств и условий. Без проблем бухал, с кем и где вздумается. И в одном и том же месте находил свои носки. Потом я взял и добровольно от всего этого отказался. А что получил взамен?
— Что?
— Мясо мне, оказывается, есть вредно. Вместо него надо грызть семечки злаков и жевать непонятную траву. Да и то не каждый день, потому как зверек бывает страшно занят и не успевает ничего приготовить. Друзья у меня «тупое быдло» — «Дом-2» и упырей из «Камеди-клаб» не смотрят, а безголосых дур, выдавливающих из себя на сцене фальшивые ноты, не слушают. «Святые пятницы» притупляют наши возвышенные чувства друг к другу. Носки на полу — это вообще преступление против нравственности. Но стирать их зверек маленькими ручонками не может, поэтому закидывает в стиралку, откуда они бесследно исчезают.
— Знакомо, — рассмеялся Валера.
— Позже выясняется, что готовка с уборкой тоже в обязанности зверька не входят. И, наконец, приготовься услышать главное.
— Готов.
— «Норка»! За все эти лишения меня допускают к «норке», которую зверек берег для меня аж с самого рождения! Вот так, Валера, я чуть было не поставил штамп в паспорт. Дебил… Начитался в детстве сказок про горящую избу, про коня, про детей «напоит-накормит», про опрятного и обласканного мужа… Нет уж! Не для такого «счастья» меня мама вырастила.
— Тебе просто не повезло с человеком, — заключил прапорщик. И посоветовал: — В следующий раз не торопись звать бабу под общую крышу. Присмотрись хорошенько, к ней в гости напросись — погляди, как живет. Да и с родителями пообщаться не помешает. Дети, за редким исключением, — копия своих родителей. Ежели те нормальные, работящие люди, то и она не подведет.
— Я подумаю, — буркнул Суров. — Но в ближайшие год-два экспериментировать точно не стану…
На исходе первого часа перелета Грид с Суровым исчерпали запас жизненных историй и примолкли. Удалось прикорнуть под мерный гул турбин и Андрееву. Но ненадолго.
