В коридоре в луже крови лежала женщина примерно одного возраста с мужчиной, что был в багажнике.
Перешагнув через нее, он лоб в лоб столкнулся с Курмачовым, которого схвативший за волосы Витас выводил из дома.
– Сваливаем. Видишь, собаки как всех переполошили?
– Ты не наследил? – хватая доктора под локоть, спросил Витаса Лучок.
– Вроде нет.
Они поволокли Эдуарда Юрьевича к машине.
Через несколько минут «Нива» уже несла их по трассе, а еще через час они вновь свернули на ту же дорогу, где встречались с Коробком и Жгутом.
На этот раз они значительно дальше отъехали от трассы.
Когда Лучок заглушил двигатель, уже начало сереть небо, а на востоке его нижний край порозовел.
Курмачов всю дорогу молчал. Он сидел на заднем сиденье со связанными руками, отрешенно глядя перед собой. Ехавший рядом с ним Пасесеев потянулся, хрустнув суставами, и неожиданно врезал ему по лицу.
– На хрена так далеко забрался? – Он с ненавистью уставился в лицо Эдуарда Юрьевича, наблюдая, как у того набухает поврежденное веко. – Мы, пидор, из-за тебя сегодня бессонную ночь провели.
Выбравшийся из машины Витас, слегка поеживаясь от предутренней свежести, открыв дверцу, бесцеремонно выволок Курмачова из машины. Присев над свалившимся на землю, словно мешок с картошкой, мужчиной, он потрепал его по щеке:
– Колись, сука, почему прятаться от нас вздумал. С кем снюхался? – С этими словами он приподнял его за волосы и усадил, прислонив спиной к колесу.
– Никуда бы я не сбегал, если бы ваш хозяин сам договор не нарушил. Я честно выполнял все, что мне говорили…
– Ну-ка, ну-ка, – подошел Лучок, услышавший ответ. – С этого момента поподробнее. Кто договор нарушал и вообще о каких договоренностях ты лопочешь? У тебя, насколько я помню, только обязанности были. – Он злорадно улыбнулся и провел только что снятым с машины номером по его лбу, убирая упавшие на глаза волосы. – При полном отсутствии прав.
– Вы бы все равно меня убили…
– Кто тебе это сказал? – удивился Лучок.
– Человек, который должен был это сделать после того, как я закончу со Скоробогатовым. – Курмачов облизнул пересохшие губы.
– Какой человек? – опешил Лузин.
Бобров не говорил, что собирался замочить доктора.
Лучок удивленно посмотрел на Витаса:
– Ты что-нибудь понимаешь?
– А Скорого кто тебе велел мочить? – неожиданно толкнул врача в плечо Витас.
Лучок почувствовал, как, задав этот вопрос, он напрягся и краем глаза наблюдает за его реакцией. «Не верит», – мелькнуло у него в голове.
– Как кто? – удивился доктор. – Александр Михайлович.
– Бобер, что ли? – захлопал глазами Витас, не знавший имени-отчества Боброва.
Курмачов утвердительно кивнул головой.
Витас облегченно вздохнул и виновато посмотрел на Игоря:
– Ну, извини, брат…
Но Лучку было не до извинений. Он никак не мог понять, о каком киллере говорит Курмачов.
– Слушай, ты давай поподробнее, со всеми деталями. Что за киллер, откуда он взялся, как зовут? – Лучок усмехнулся. – Все от размера обуви до объема желудка.
– Он поступил под видом больного…
– Алкаша, – уточнил Витас.
– Ну да, – Курмачов торопливо закивал головой. – Фамилия у него Ковалев, зовут Данила… Прошел курс лечения и потом был назначен санитаром. В последнее дежурство со мной заступил… Он же и за Скоробогатовым ездил…
– Постой, постой, – заволновался Лучок. – Здоровый такой, волосы светлые…
Курмачов кивнул головой.
– Так я его видел! То-то мне его любопытство не понравилось…
Он ненадолго задумался, затем посмотрел в сторону Пасесеева, который неподалеку от них рыл яму:
– Ты там сильно не распыляйся, рой пока на одного. – И вновь повернулся к доктору: – Значит, этот самый Ковалев и сорвал все планы со Скорым.
– Он что, мент? – вмешался в разговор Витас, вопросительно посмотрев на Лучка.
– Наверное. Не мешай, пусть расскажет все по порядку.
Догадавшись по фразе, брошенной копающему яму парню, что пока она нужна только для того, чтобы спрятать труп дяди, лежащий в багажнике, Эдуард Юрьевич воспрянул духом и стал более словоохотлив.
Он рассказал все до мельчайших подробностей о событиях, произошедших той злополучной ночью в его последнее дежурство.
До конца выслушав Курмачова, Витас и Лучок присоединились к Пасику. Чтобы не испачкать багажник кровью во время пути, на голову трупа, как только отъехали от деревни, надели пластиковый пакет, замотав его горловину на шее куском проволоки. Несмотря на это, даже при тусклом освещении салона были заметны пятна крови на обшивке.
Удрученно вздохнув, изредка поглядывая на Пасесеева и Витаса, закапывающих труп, Лучок протер багажник.
Сильно клонило в сон. Всех одолевала страшная усталость, сменившая многочасовое напряжение.
Когда окончательно рассвело, а труп безвинно пострадавшего был надежно захоронен, Лучок поднял за шиворот доктора:
– Пасик, ты с машиной побудь, а ты, – он перевел взгляд на Витаса, – возьми веревку и скотч в багажнике и пойдем со мной.
Пройдя несколько десятков метров, Курмачов вдруг промычал что-то нечленораздельное и повалился на землю.
– Что это он? – удивился Витас.
– Жить хочет, – вздохнул Лузин и, оглядев место вынужденной остановки, наткнулся взглядом на огромный муравейник. Тут же появилась идея. Поначалу он хотел, связав доктора, оставить в лесу до того, как его судьбу решит Бобер: тот, узнав о новости, которую они услышали из уст врача, наверняка захочет сам увидеть его. Теперь же у него появилась возможность продемонстрировать перед дружками хладнокровие.
– Вставай. – Он пнул Курмачова. – Уже почти пришли.
Развязав ему руки, Лучок заставил его полностью раздеться. После этого они привязали доктора к дереву, стоящему прямо у муравейника. Чтобы он не смог позвать на помощь за время их отсутствия, ему заклеили скотчем рот.
Витас сходил за «Сникерсами», которые они взяли в дорогу. Разогрев и размяв их как пластилин, они старательно намазали лицо, живот, ноги несчастного, не оставив без внимания и мужское достоинство.
С первыми лучами солнца все было готово. Придирчиво оглядев результаты своего труда, Лучок вытер о траву руки.
– Ну, братан, знаешь, что за пару дней сделают из тебя эти рыжие гады? Нет? – Он расплылся в улыбке. – Они перенесут тебя по частям в свой муравейник.
Не имеющий возможности говорить, доктор лишь вращал готовыми вылететь из орбит глазами. По его щекам катились слезы.
Вернувшись с утренней пробежки, Антон заглянул в спальню. Регина спала, положив рядом с собой Олега, который перед его уходом почивал в своей кроватке.
«Видимо, когда уходил, он проснулся», – подумал Антон, вспомнив, как предательски грохнула входная дверь, которую он неосторожно захлопнул. Упрекнув себя, осторожно подошел к кровати со стороны малыша и невольно улыбнулся.
Сын спал, раскинув на огромной отцовской подушке ручонки, смешно сжав их в кулачки, беззвучно шевеля губами.
«Наверное, снится, как лакомится мамкиным молоком», – предположил он и беззвучно рассмеялся.
Регина среагировала незамедлительно, ее сон можно было сравнить по чуткости со сном спецназовца в тылу врага. Она открыла глаза.
– Ты чего? Опять разбудишь. – Поправив одеяло, которое беспокойный во сне малыш спихнул с себя, посучив ножками в ползунках, она осторожно встала. – Готовь завтрак, спортсмен.
– Слушаюсь и повинуюсь. – Он сложил ладони на уровне груди лодочкой, отвесил полупоклон и, не выпрямляясь, попятился к выходу.
Сварив кофе и разогрев в микроволновке пиццу, Антон накрыл на стол.
Регина вошла на кухню и, остановившись в дверях, изучающе посмотрела на него.
– Садись, кофе остынет, – поторопил он ее.
Присев напротив него на краешек стула, она вновь внимательно взглянула ему в глаза и вздохнула:
– Дай мне слово, что с этой минуты не будешь мне врать.
Антон застыл с куском пиццы у рта, удивленно уставившись в ответ. Вообще-то, таким только хотелось ему казаться. Он понимал, что выглядит глупо.
– Даю, – он положил пиццу обратно на тарелку, придя к окончательному выводу – Регину не удалось обмануть.
– Ты стал наркоманом?
Антон ожидал чего угодно. Она уличит его в том, что он не ездил ни в какое Лазаревское, в том, что, вопреки обещаниям, вновь полез в криминал, наконец, его меньше удивило бы обвинение в сотрудничестве с израильской разведкой «Моссад». Но только не такое.
– Почему ты так решила?
– Я понимаю тебя. – Регина, всхлипнув, отвела взгляд в сторону. – Сейчас много говорят о том, что людей после войны преследуют страхи, фобии, они не могут найти себя в этом обществе. Но у нас же все нормально. Ты пойми, я не хочу тебя укорить этим. Ради тебя я готова на любые жертвы, я никого так не любила. Ни один человек во всей Вселенной не дорог мне так…
