Внушительный двуспальный «сексодром» хозяин воспринял как вызов и покушение на личную свободу. Этим делом Кинжал теперь занимался где угодно, но только не в постели, с которой были связаны травмирующие воспоминания о супружеской жизни.
Его покоробило то, что возвращённый отцовский кортик Ликуша положила не на столе в кабинете, а на атласное покрывало в спальне, – тут же неприятно вспомнился «господин с длинным кортиком».
Он прохаживался по дорогому паркету, смотрел на идеальной белизны потолок и думал: «Там – «жучок» от холдинга. Здесь «жучок» – от Шкипера. Рядом – Жучка от Палыча. Кто я теперь на самом деле? Кинжал? Оса?»
Но одно он знал точно – не Чекашкин: «Прости меня, батя, – так вышло».
Ужинали при свечах, молча.
Ликуша знала, – когда любимый такой, его лучше не трогать.
Кинжал был бледен. Он не чувствовал вкуса любимого глинтвейна, а кусочки нежнейшего ягнёнка по-шотландски глотал целиком. Желваки на скулах заметно вспухли.
Когда Ликуша засобиралась, он даже не встал из-за стола, чтобы её проводить.
Тихо сработал английский замок – на металлической, отделанной красным деревом входной двери.
Кинжал подождал пару минут и развернул подарок деда Вано.
Это был изящный кастет с богатым орнаментом, ударно-раздробляющее оружие, граммов пятьсот золота 750?й пробы.
Он надел его на руку, зажал в кулаке; удивился – в самый раз.
На кастете была выгравирована надпись:
Я видел смерть – благодаренье Богу,
Омылся кровью – тоже не роптал.
От надгробий на Старом Кунцевском кладбище – тесно.
Только сейчас Желвак вдруг обратил внимание на большое количество упокоившихся здесь военных.
Направляясь к могиле Алёнки, он встретился взглядом с Кимом Филби.
Желваку рассказывали, что этот советский агент был одним из руководителей британской разведки и отвечал там, ни много ни мало, за координацию с американским Центральным разведывательным управлением. Со своего высокого постамента наш знаменитый шпион, как показалось Желваку, многозначительно кивнул.
Он долго всматривался в смеющееся лицо Алёны Уробовой и никак не мог вспомнить, кто предложил для памятника именно эту фотографию? А откуда вообще «прилетела» идея с этим кладбищем, где столько военачальников и разведчиков?
– Алёнушка, счастье моё недолгое! Всё, что ты завещала, я исполнил.
Покончить с собой старший научный сотрудник НИИ эконометрики Дмитрий Астрыкин решил прямо в институте, над своим рабочим местом.
Особняк на Морской – это его жизнь, пусть теперь будет и смерть. Двенадцать лет он служил здесь науке; боролся, сколько мог.
8 марта 1998 года ему исполнилось тридцать четыре года, и он, по общему мнению, лучший математик и статистик в институте – после исчезновения Чекашкина – высчитал, что всё, достаточно.
С детства цифры были его единственной путеводной нитью по жизни. В пятом классе он услышал изречение Пифагора, что в цифрах можно представить любую вещь, и заболел математикой. Механико-математический факультет МГУ им. М.В.Ломоносова ему не дался, он недобрал одного-единственного балла. С московским экзаменационным листом и рекомендацией лучшего воспитанника математического кружка ленинградского Дворца пионеров он был зачислен в Ленинградский университет.
«Красный» диплом и эхо хрущёвской оттепели определили его дальнейшую судьбу.
В середине шестидесятых по инициативе руководителя советского правительства Алексея Николаевича Косыгина был образован Научно-исследовательский институт эконометрики. Москвичи со своими столичными амбициями заниматься этой «лженаукой» отказались, а ленинградцы взялись, правда, уже через три года институт пришлось переименовать в НИИ статистического анализа социалистической экономики. Институт на страх и риск его беспартийного директора, академика Лиманского, продолжал заниматься эконометрикой, то есть анализом хозяйствующих систем, который объединяет экономическую теорию со статистическими и математическими методами.
Товарищ Косыгин, наверное, планировал, что та масштабная экономическая реформа, которую он попытался затеять в стране, будет опираться на разработки его ленинградского научного детища. Однако его начальнику, товарищу Брежневу, объяснили, что премьер больше печётся о том, чтобы стать генеральным секретарём, чем модернизировать самую эффективную в мире экономику, которая в реформировании не нуждается по определению.
И кремлёвские маги решили: не фиг учиться хозяйствовать у загнивающих капиталистов, победа коммунизма во всём мире и так неизбежна.
Косыгинские реформы тихо похерили.
Эконометрикой Астрыкин увлёкся ещё в университете. Все курсовые и дипломная работа были посвящены одной из конечных прикладных задач этой науки – прогнозированию показателей анализируемой экономической системы. Потом, уже работая в НИИ, он переключился на имитацию возможных сценариев развития объекта экономических исследований.
Однако хитрая это наука, эконометрика.
Астрыкин на досуге просчитал, что было бы, если бы задуманное Косыгиным воплотилось в реальность. Вывод – а ничего хорошего. Только как теперь это проверишь?
До этого он проанализировал несостоявшиеся реформы Столыпина в России начала ХХ века – вывод тот же! Но снова – ни подтвердить, ни опровергнуть.
Эконометрика начисто лишена политики, там царствует цифирь. А она – дама беспристрастная.
Дмитрию Ивановичу Менделееву его периодическая система привиделась во сне. И эти грёзы оказались более жизнеспособны, чем явь. Когда же он, как ему казалось, просчитал будущее своей родины, то получалось, что к середине ХХ века население России будет больше, чем в Индии, а в плане экономического развития она станет царицей планеты.
Что вышло на самом деле, – общеизвестно.
Эконометрика лишь даёт информацию для выбора управленческих действий. За качество этих решений и их направленность ни сама наука, ни её жрецы нести ответственности не могут.
В 1991 году институту вернули его исконное название. Но старый особняк на Морской ещё долго стоял без таблички, на которую не было денег.
После смерти академика Лиманского выбивать бюджетные средства стало некому, а директором прислали пятидесятилетнего «младореформатора», которому надо было пересидеть лихие времена.
Всё это Астрыкин пережил, продолжал работать над докторской диссертацией.
Когда в середине 1997?го появились первые отдалённые признаки экономического кризиса в Юго-Восточной Азии, срочно была образована научная группа экономического прогнозирования, а ему предложили её возглавить.
Астрыкин отказался.
Он просчитывал всё, и себя – в первую очередь. Цифры на его счёт изначально предупреждали – в начальники не суйся. Зато его друг детства, старший научный сотрудник Анатолий Чекашкин, подходил на эту роль идеально – и это было просчитано Астрыкиным с помощью изобретённого лично им метода астро-статистического анализа жизненных циклов человека. Он тут же предложил друга на место руководителя группы: «Это – начальник и организатор от Бога», – сказал он на учёном совете.
И не ошибся.
Чекашкин действительно организовал процесс исследований – без дураков, излишней бумажной волокиты и того русского бюрократизма, который, как чертополох, выскакивает везде, где только потянулась к солнцу хоть одна живая травинка нужного людям дела.
Правда, при назначении Чекашкин заметил, что институт эконометрики без компьютерного обеспечения – всё равно, что подводный ракетоносец на вёсельной тяге.
«Компьютеры будут», – пообещал директор-«младореформатор», но не сказал – когда.
Ничего, – решили между собой математики, статистики и экономисты группы Чекашкина. Может, впервые в жизни им поручили интересное и важное государственное дело. Дали немного бюджетных денег – и на том спасибо. Левша блоху подковал, а мы и без компьютеров всё и всех просчитаем.
Была у них, правда, вычислительная машина ЕС-1060.
Но данный агрегат требовал ста пятидесяти квадратных метров жизненного пространства, а ещё и комнаты для вентиляции. Обслуживать этот «персональный» компьютер должны были 100 персон. Таких кадровых возможностей у института не было, а помещения приходилось сдавать в аренду. Поэтому монстра разобрали, упаковали и компактно сложили в подвале, чтобы не мешал двигать науку на «вёсельной тяге».
Когда группа Чекашкина представила результаты своих исследований, предсказав драматические последствия безграмотной игры российского правительства по схеме «ГКО – валютный коридор», научный коллектив тут же распустили.
