Боб гладил его, а Майк прыгал и визжал от удовольствия. Потом Боб принес ему поесть и стал открывать все свои многочисленные замки – сначала на трейлере, а затем – все остальные. Они были в целости и сохранности, в том же положении, в котором он их и оставил. Открыв ящик с оружием, он полюбовался его содержимым, затем быстро достал “Ремингтон 700” и осмотрел его. Самым последним он открыл замок на маленькой мастерской позади трейлера, где все еще лежал в разобранном виде тот упрямый винчестер. Боб смотрел на него и чувствовал огромное желание снова заняться оружием и попытаться разгадать его сложную загадку. Почему он его подводит? Может, это от усталости или недостатка внимания?
Или у него просто такой капризный характер и ему нельзя доверять в трудную минуту? Или он просто устал, этот старый кусочек стали, потеряв силу духа и веру в свои собственные силы, ведь все-таки уже пятьдесят лет в строю? Но чем дольше он смотрел на винтовку, тем больше понимал, что уже не сможет вернуться к ней, как бы сильно его обратно ни тянуло. Теперь у него было новое дело, и ему очень хотелось скорее начать его, хотя он никогда раньше не думал, что пережитое во Вьетнаме когда-нибудь снова начнет мучить его, тем более здесь.
Боб вспомнил, как он лежал, придавленный к сырой земле мертвым телом Донни, как кровь Донни лилась по его телу и смешивалась с его собственной кровью, как в воздухе радостно кружились птицы, предвкушая легкую добычу, а из-за насыпи доносился усиленный громкоговорителем голос майора:
– Не шевелись, Боб. Черт, сейчас мы вызовем огневую поддержку и выкурим этого ублюдка из его норы.
Страдая от боли, он лежал и вспоминал, как тогда, в долине Ан-Лок, Донни на фоне этих проклятых зеленых холмов был виден как на ладони, но с завидным спокойствием продолжал стрелять из своей М-14 по желтомордым ублюдкам, которые лезли на них живой стеной. С поразительной скоростью он выпускал пулю за пулей, в то время как Боб, скатившись со склона холма, карабкался к безопасной вершине крутой каменистой возвышенности, где мог скрыться от града свистевших вокруг него пуль. Не останавливаясь и не оборачиваясь, он безумно палил в воздух, все время слыша щелканье не попавших в него пуль. Наконец он добрался до вершины, и они вместе упали за одним из камней, хохоча как сумасшедшие, потому что только что были на волосок от смерти и каким-то чудом сумели избежать ее. В этом заключался весь смысл их снайперского труда, и чувство предельной опасности, когда смерть по несколько раз в день проходила мимо них и оставляла в живых, придавало удовольствию, получаемому от этой игры со смертью, необычайную остроту и вызывало азарт, захватывало.
– Господи, Боб, тебе надо было бы посмотреть на свое лицо, когда ты взбирался наверх. Я от смеха чуть не обоссался, – сказал тогда Донни.
– Слушай, сукин сын, какого хрена ты поперся вниз? Зачем было рисковать еще и твоей задницей?
– Черт, Боб, стоило умереть, чтобы посмотреть на твою перепуганную рожу. – И он весело рассмеялся.
Боб снова вспомнил о своей сокровенной мечте: он, Донни, его красивая молодая жена Джули, несколько собак и немного виски, старого, доброго арканзасского виски. Они живут в горах Уошито, вдали от городской суеты, заботятся о своих винтовках, охотятся каждый день, а по вечерам спокойно потягивают виски. Теперь он понимал, что это была бредовая идея, можно сказать, несбыточная. Уже в момент своего возникновения она была неосуществимой, потому что этот мир никогда не позволит тебе такую роскошь. Но он был слишком молод и глуп, когда мечтал об этом.
Потом он вспомнил госпиталь, как к нему в палату зашел майор, с грустью посмотрел на запакованную в гипс, висящую на противовесах ногу и сказал:
– Мы даже не могли предположить, что у них есть такие снайперы. Это был отличный выстрел. И чертовски сложный.
Да, он был прав, выстрел действительно был отличный.
“Он нужен мне, – думал Боб. – О Господи, как я хочу его заполучить!”
За год до того, как он восстановился и снова смог держать в руках винтовку, до него дошли слухи, что это действительно был белый человек. Специалист. Профессионал. Приглашенный специально только для этого выстрела. Но к тому времени война для него уже закончилась.
Он чувствовал, что вот-вот расплачется. Теплый, шершавый язык Майка скользил по его рукам, постепенно возвращая его из воспоминаний к реальности. Боб встряхнул головой, пытаясь отбросить от себя грустные мысли, и подумал о том, что стал слишком сентиментальным. “О, русский! Как я хочу тебя наказать за то, что ты мне сделал!”
Но он сдержался. Постепенно успокоившись, он снова стал тем Бобом, который в своей жизни общался только с тремя или четырьмя людьми в Блу-Ай – Сэмом, доктором Ле Мьексом, шерифом Теллом и теперь уже покойным Бо Старком, естественно, когда тот бывал трезвым. Он опять стал тем Бобом, который делал, по крайней мере, сто выстрелов в день, независимо от того, была ли в горах солнечная погода или лил дождь; который посвящал все свое время только винтовкам и мог так прожить всю оставшуюся жизнь, не заботясь ни о чем другом.
Он чувствовал себя снова в форме, у него была работа, которую надо было сделать, и это было прекрасно. Он был готов. Сидя за чашечкой кофе без кофеина, Боб постепенно вырабатывал свой собственный план. Он работал по восемнадцать, двадцать, двадцать два часа в день, склонившись над кухонным столом, на который падал либо тусклый свет электрической лампочки, либо серый свет январского дня, и прерываясь только для того, чтобы утром выйти прогуляться с Майком или поспать несколько часов. Боб работал медленно и внимательно, никогда не спешил и никогда не задерживался на ненужных деталях; он скрупулезно просматривал карты, планы и схемы, вычерчивал для себя диаграммы, делал необходимые расчеты на калькуляторе, изучал архитектурные конструкции зданий, приходя в результате всего этого к определенным выводам. Он был настоящим снайпером джунглей, привыкшим жить вдали от шумной суеты городов. Тем не менее сейчас ему казалось, что города – это своего рода тоже джунгли и поэтому здесь можно использовать кое-что из старого опыта. Любому стрелку, перед тем как сделать выстрел, необходимо одно и то же условие – он должен чувствовать, что все предметы вокруг него находятся на своих местах. Только зная это, он идет на выстрел.
Прежде всего надо, чтобы в секторе стрельбы не было никаких помех для обзора цели. Этому Боб придавал больше значения, чем даже полосе стрельбы. Ему нужна была чистая линия визирования цели, вместе с тем он хотел, чтобы было как можно меньше зданий, чтобы не было непредсказуемых порывов ветра и каких-нибудь энергетических полей, способных повлиять на траекторию полета пули, которая ближе к цели уже потеряет большую часть скорости. К моменту выстрела солнце должно светить в спину, чтобы исключить вероятность того, что солнечный свет, отразившись в линзах оптического прицела, будет замечен кем-нибудь из тех, кто будет вести наблюдение. А Секретная Служба наверняка будет осуществлять такой контроль. И только потом была дальность. Расстояние до цели. Так называемая “зона вероятной опасности”, определяемая Секретной Службой, к сожалению, не существовавшая в 1963 году, сейчас составляла уже практически полмили – восемьсот восемьдесят ярдов, где не разрешалось открывать ни одно окно, где на каждой крыше сидело полным-полно полицейских и над которой постоянно висели вертолеты, контролируя обстановку. Этот русский будет где-то на расстоянии одной тысячи ярдов, хотя он может выстрелить и с двух тысяч. Место, откуда он будет стрелять, может находиться в радиусе трех четвертых мили. Это должно быть безопасное место, со свободными, неконтролируемыми входом и выходом, гарантирующими пути отступления после выстрела. Оно должно быть на определенной высоте, чтобы хорошо была видна цель, но все-таки не очень высоко. При стрельбе сверху вниз всегда можно ожидать, что пуля выкинет какой-нибудь трюк, особенно на большом расстоянии, потому что существует определенная точка, после которой, потеряв значительную часть своей скорости, она становится очень чувствительна к малейшим изменениям ветра, энергии или чего-нибудь еще. В конце концов Боб пришел к выводу, что Соларатов выберет позицию где-то на третьем-четвертом этаже, но ни в коем случае не выше пятого. Еще одним важным моментом была температура воздуха. Влажный и сырой климат обязательно повлияет на траекторию полета пули, но холодная погода еще опаснее, чем теплая. Близкая к нулю температура делает винтовку какой-то жесткой и нечуткой. При такой температуре происходят практически незаметные изменения в молекулярной структуре деревянных частей приклада и в металле ствола, не говоря уже о руке того человека, который нажимает спусковой крючок. Боб слышал сотни разных историй от бывалых охотников, которые, сделав порой точный выстрел по прекрасному оленю-самцу, с ужасом наблюдали за тем, как пуля, не причинив ему никакого вреда, пролетала в десяти ярдах сбоку, а животное в это время исчезало в лесу, оставляя охотника один на один с разочарованием и холодом. Он считал, что русский не будет стрелять при холодной температуре, впрочем так же, как и в условиях жары и влажности, потому что в этом случае возникало слишком много “если” и слишком много “вдруг”. Если вы собираетесь сделать что-нибудь так, как это должно быть сделано, чтобы все было на высшем уровне, то вы будете это делать там, где вам максимально удобно, где каждый камень будет вам знаком и где климат, земля и солнце будут на вашей стороне. Он искал место для выстрела между пятидесятой и семидесятой параллелями, чтобы погода была не очень солнечной, больше пасмурной, но тем не менее это должен быть какой-нибудь город у моря, где сила ветра смягчается прибрежной полосой и не так опасна, как в районах холодных открытых равнин Среднего Запада или в районах замерзших озер.
