– Чего тебе?
– Во-первых, не тебе, а вам, во-вторых, ты сейчас заведешь машину и поедешь.
– Ху-ху, ни хо-хо? – ответил водитель, попытавшись захлопнуть дверцу, но нога Дорогина уже стояла на пороге.
– Еще раз говорю тебе, поедешь, хочешь этого или нет.
Водитель, крепкий 45-летний мужик, презрительно улыбнулся.
– Я здесь решаю, ехать мне или стоять. Дорогин схватил его запястье, сжал пальцы, оторвав его руку от руля, прижал ладонь к набалдашнику переключателя скоростей и сжал пальцы водителя еще сильнее:
– Я сейчас проверну ключ, а ты уж, будь добр, нажми на педаль сцепления.
Мужик пытался вырвать руку, но даже не сумел отделить ладонь от набалдашника на переключателе скоростей.
– Лучше послушайся меня.
– Ху-ху… – прохрипел упрямый водила.
– Не хо-хо, а придется, – ответил Муму. Лицо мужика побагровело.
– Врешь, не возьмешь…
– Уже взял.
Так с водителем еще никто не позволял себе разговаривать. И он против своей воли нажал на педаль сцепления, заурчал двигатель. Дорогин перебросил рычаг.
– Трогай, – сказал он и разжал пальцы. До самой автостанции в салоне царило полное молчание. Люди смотрели куда угодно: в окно, под ноги, лишь бы не на Дорогина. Ему хотелось крикнуть: “Чего вы боитесь? Я не зверь, не бандит. Я всего лишь умею постоять за себя. И за вас тоже”.
Автобус уехал, пассажиры разошлись, и Сергей остался на перроне автостанции. Было странно наблюдать за жизнью большого курортного города, зная, что всего в нескольких километрах отсюда мир устроен совсем иначе. Словно за рекой живут другие люди, словно на их календарях другое время.
На противоположной стороне улицы на небольшом вагончике виднелась надпись: “Переговорный пункт”. Располагалась она над небольшим, аккуратно сделанным вагончиком.
«Бог ты мой, – спохватился Дорогин, – я же должен предупредить Тамару. Ей могут сказать, будто я погиб.»
Лавируя между машинами, Сергей перебежал улицу и, сунув оператору деньги, бросился к кабинке.
– Ало, – раздался спокойный голос Тамары Солодкиной.
– Это я, Сергей, – как можно более спокойно, с трудом справляясь с дыханием, сказал Дорогин.
– Откуда ты звонишь?
– С берега моря.
– Вам хорошо, уже возвращаетесь? Как прошла встреча? Передавай привет Паше, он мне очень понравился.
Дорогин молчал.
– Что-то случилось? – спросила Тамара, почувствовала напряженность в молчании Дорогина.
– Поэтому и звоню.
– Ты в порядке?
– Почти, – Сергей колебался, стоит ли рассказывать Солодкиной правду немедленно. – Всего по телефону я не могу рассказать. Паша убит…
– Боже! – воскликнула женщина.
– Я не знаю, кто это сделал, зачем… Нас расстреляли на дороге. Я ничего не мог сделать. А теперь, если тебе скажут, что я погиб, ты не удивляйся. Они не знают, что мне удалось уйти.
– Возвращайся домой, – попросила Тамара.
– Не сейчас, позже. Кто бы к тебе ни пришел, ты ничего не знаешь. Я не звонил.
– Приезжай, я тебе приказываю.
– Приказывать ты не можешь. Тебе лучше уехать и пожить где-нибудь в другом месте.
– Только вместе с тобой.
– Еще… Тебе могут позвонить, чтобы передать информацию для меня. Спроси, кто звонит или от кого.
– Слушай, ты должен…
Дорогин не выдержал и повесил трубку, почувствовав, что еще немного, и он сломается. Он злился на себя. “Сколько раз я говорил себе, что не имею права на семью. Она же не виновата, что я не умею жить так, как все. Что несчастья притягиваются ко мне как к магниту."
Дорогин вышел на тротуар и огляделся.
"Нет, я не вернусь, пока не найду тех, кто убил Пашку. Но для начала мне нужно обменять немного денег.”
Давид, ехавший в УАЗике на заднем сиденье, чувствовал, как буквально давит на него груз случившегося, будто взвалили ему на плечи мешки с деньгами.
– Остановись, – приказал он водителю. Садко глянул на Шпита, послушаться или нет.
– Раз говорит, останови, значит, надо. Может, в кусты ему приспичило сбегать, – Шпит нервно хохотнул.
Машина дернулась и замерла на обочине.
– Кусты подождут, – сказал Давид, – к тому же я один из машины не выйду.
– Почему?
– Я выйду, а вы уедете.
– Если бы я хотел этого, то пристрелил бы тебя прямо здесь.
– Не успел бы, я держу в кармане пистолет наготове, со снятым предохранителем.
– Я знаю об этом.
– Нужно поговорить.
– Всем четверым?
– Да. По-другому не получится. Шпит вздохнул.
– Деньги большие, очень большие. И мы оказались не готовы к этому.
– Рассчитывали на небольшую сумму, но нам не повезло.
– Ты чем-то недоволен?
– Я удивляюсь, что мы все еще живы.
– Я главный, мне и решать.
– Брось, Шпит. Раньше ты был главным, теперь мы решаем все вместе.
– Я предлагаю поделить деньги поровну, – в голосе Шпита звучала неискренность.
– Так не бывает, – отозвался Лебедь, – я тоже, кстати, держу пистолет в кармане. На всякий случай. Заряженный и снятый с предохранителя.
– Палец со спускового крючка убери, тряхнет, и яйца себе отстрелишь. Поделить на четверых можно сто баксов, тысячу. Даже сорок тысяч. Но если денег столько, что их невозможно сосчитать, не натерев мозоли на пальцах, то они не делятся на всех поровну.
– Хорошо, что ты предлагаешь? – руки у Шпита тряслись от волнения. – Хочу предупредить, если ты предлагаешь сыграть в русскую рулетку, так, чтобы одним участником дележа стало меньше, то я против этого.
– Я предлагаю сделать так, чтобы все остались живы и никто не затаил на другого обиды.
– Хорошо сказано, но как это сделать?
– Мы люди, к деньгам привычные. От ста тысяч ни у кого голова не закружится. Каждый из нас прямо сейчас возьмет по десять пачек.
– А остальное? – резко спросил Шпит.
– Остальные деньги мы должны спрятать.
– Не пойдет, – тут же встрял Садко, – я не идиот, чтобы прятали все вместе, а потом ты их забрал из тайника один.
– Спрятать – не значит закопать, мы их отдадим на сохранение.
– В банк, что ли, положим? – ухмыльнулся Шпит.
– Банк дело ненадежное. Нужен хранитель – человек, которому каждый из нас доверяет больше, чем самому себе.
– Нет таких людей.
– Есть, – резко сказал Давид, – и ты его тоже знаешь. Это – мой старший брат.
Шпит сидел в задумчивости, уже в открытую поигрывая пистолетом.
– Не зря у меня всю дорогу чесались руки пустить тебе пулю в лоб. Не зря, потому что ты нарушил все мои планы. Уж лучше бы я тебя пристрелил. Но ты прав, Давид. Отар единственный человек в мире, кому бы я доверил на хранение свои деньги.
Садко подозрительно покосился на Давида. Он кое-что слышал о его старшем брате Отаре, но никогда его не видел.
– Шпит, ты сошел сума. Деньги нельзя никому отдавать! Я не согласен!
Шпит резко вскинул пистолет и приставил ствол ко лбу Садко.
– Я и тебя давно мог бы пристрелить, думаешь, мне своей доли не жалко!
– Брось, – прохрипел Лебедь, – еще не хватало, чтобы мы друг друга прикончили.
– Отар не будет знать, что у него хранится в погребе, – предупредил Давид. – Скажем ему, что отдать это он должен лишь в том случае, если мы все четверо соберемся вместе. С оружием он меня никогда не подводил. Он и братьям моим ни слова не скажет. Потом, когда волна немного уляжется, когда придумаем, куда вложить деньги, вернемся. Лады?
Давид демонстративно выщелкнул обойму из рукоятки пистолета, передернул затвор, поймав вылетевший желтый патрон.
– Придется сделать по-твоему. Вставь обойму назад, пистолеты должны быть или заряжены у всех, или у всех без патронов.
– Мне больше нравится первый вариант.
– Трогай, Садко. Давид предложил единственно правильный путь, и если мы им не воспользуемся, то трое из четверых к утру следующего дня будут мертвы. Признайтесь, ребята, каждый из вас думал о том, чтобы покончить с остальными.
– Не нравится мне это, но выхода нет, – сам себе сказал Лебедь.
– Это не решение вопроса, Давид, а лишь затягивание времени, – ухмыльнулся Шпит.
– Вся жизнь – это затягивание времени, – рассудительно сказал Давид.
Ни Лебедь, ни Садко ничего путного не могли предложить, поэтому и согласились с предложением Давида. Единственное, чего тот теперь боялся, – встретиться у Отара с братьями. Но те не так уж часто заходили в гости.
Машину бросили на горной дороге. Мешки с деньгами завернули в брезент и, чертыхаясь, потащили в гору. Давид первым зашел в домик и застал брата в той же позе, в которой оставил его неделю тому назад. Отар сидел и, не мигая, смотрел в стену.
– Ну что, Давид, решил свои проблемы?
– Пока еще нет.
– Смотри, новых не наживи.
– Я кое-что хочу у тебя оставить. Отар не стал интересоваться: оружие это, боеприпасы или документы…
– Оставь в погребе, где всегда. Я твое место не занимаю.
