Она была всего метра три шириной, но вниз уходила метров на десять. Спускаться вниз, а потом подниматься наверх было полным идиотизмом. Обходить эту трещину — еще большей глупостью, поскольку следом за первой виднелась вторая трещина, затем третья, еще и еще одна. Если я каждую буду обходить, мне придется пройти километров пятьдесят, а вперед я продвинусь всего метров на пятьсот.
Оставалось только прыгать. Я разбежалась, подбежала к краю трещины и…
И остановилась. Случайный взгляд вниз — и все мои усилия пропали даром — я испугалась.
Я посидела на краю трещины, поболтала ногами в пустоте, привыкая к ее виду, потом легла на ее край и долго смотрела вниз на дно трещины. Я уже хотела встать и попробовать еще раз ее перепрыгнуть, как вдруг заметила на дне что-то белое. Теперь мне просто необходимо было рассмотреть — что это. Не знаю зачем, может быть, лишь потому, что это оттягивало момент, когда мне вновь надо было разбегаться и заставлять себя прыгать? Но я припала снова к краю трещины и начала очень внимательно приглядываться.
Минут через пять я уже не сомневалась, что там, на дне этой трещины, лежит скелет. Ничего точнее я рассмотреть не могла, но этого было более чем достаточно. Я живо представила, как, охваченная страхом перед этой трещиной, я не могу ее перепрыгнуть и сваливаюсь в нее, прямо на этот белеющий среди камней скелет.
Что-то непонятное мне подняло меня на ноги и заставило отбежать от трещины. Не страх, нет. Это была какая-то энергия, которая возникла во мне неизвестно откуда. Она подхватила меня и понесла прямо к трещине.
Вот и край!
Я отталкиваюсь правой ногой от острого края трещины, мои туфли без задников слетают с моих ног, и я лечу на ту сторону, спокойно, даже не глядя, а просто регистрируя, как приближается ко мне обрыв. Я спотыкаюсь голыми ногами о камни, больно ударяюсь большим пальцем и падаю на бок. Но не в трещину, а уже на другой ее стороне. Потом долго сижу без мыслей и без каких-либо чувств, просто выравнивая дыхание. Затем встаю, разбегаюсь и прыгаю через следующую трещину, даже не посмотрев предварительно, какой она ширины. Я заранее знаю, что перепрыгну…
Я не могу теперь вспомнить, сколько трещин пришлось мне преодолеть таким образом и сколько на это ушло времени. Я знала только, что ноги мои разбиты в кровь, и, когда я наступаю на камни, за мной остается кровавый след.
Но трещины кончились. Я шла еще какое-то время, уже почти в полной темноте, рискуя свалиться в незамеченную мною трещину. Но ничего не случилось.
Окончательно выбившись из сил, я просто упала на камни и, несмотря на ночной холод, заснула, подложив под голову разбитые тоже до крови руки…
Проснулась я от прикосновения чего-то холодного и твердого. Я машинально схватила рукой этот предмет и открыла глаза.
Надо мной стояли двое солдат, и один из них тыкал мне в плечо стволом автомата. В глаза мне светило яркое солнце, и я не могла как следует их рассмотреть.
Один из них сказал что-то другому на незнакомом мне языке, и сердце, забившееся было во мне от вида яркого горного солнца, вновь чуть было не остановилось.
— О! — простонала я. — Опять Иран!
Солдат засмеялся, и я возненавидела его всей душой.
— Э, жэнщина! Да ты живой! Что плачэшь? — вдруг сказал он по-русски с сильным акцентом.
Сердце вновь застучало во мне сильно и равномерно.
— Где я? — спросила плохо слушающимся языком. — Ради бога, скажите, где я?
— Как гдэ? — удивился он. — В горах!
— В каких горах? — начала я на него злиться. — Ты скажи, где я? И вы — откуда?
— Смэшной женщина! — сказал солдат. — В каких горах! В Талышских горах. А мы из Лерика, с заставы. Только вот тэбя мы нэ видели, хотя давно тут на посту стоим.
Он махнул рукой куда-то на север.
— Ты откуда взялся?
— Я из Ирана! С юга пришла, — еле выдавила я из себя. — Там…
И показала рукой за свою спину.
— Э-э! — укоризненно покачал головой солдат. — Какой смэшной женщин! Там нельзя пройти! Там дороги нэт! Там никто нэ ходит. Только козы!
Он приставил к своему лбу два растопыренных пальца, изображая козу.
— Сам ты — козел! — пробормотала я и провалилась в безразличное состояние, когда не хочется ни двигаться, ни говорить, даже дышать и то приходится себя заставлять. Мне стало совершенно безразлично, что со мной будет дальше. Одно я поняла четко — из Ирана я выбралась. Остальное меня в данный момент не интересовало.
Солдаты подняли меня и поставили на ноги. Я застонала и, поджав ноги, повисла у них на плечах. Тот, что со мной разговаривал, выругался и что-то сказал своему товарищу, я не поняла, что.
Меня снова положили на камни, первый солдат ушел, а второй остался со мной. Он сидел рядом, изредка поглядывая на меня с удивлением и качая головой.
«Он сказал — Лерик? — вспомнила я. — Что это за Лерик?»
— Слушай, — спросила я солдата, сидящего рядом. — Где этот ваш Лерик находится?
— Лерик? — переспросил он. — Лерик там!
И махнул рукой куда-то на север.
«Вот черт! — подумала я с досадой. — Что за бестолковый мужик!»
— Ну, начальник ваш где находится? Генерал? — опять спросила я.
— Генерал в Ленкоран сидит, — сказал солдат. — А самый большой генерал — в Баку!
«Фу! — вздохнула я. — Азербайджан!»
Остальное помню плохо. Кажется, меня несли по каким-то камням на носилках и чей-то знакомый голос ругался на незнакомом мне языке. Потом меня куда-то везли на машине и прямо в глаза мне светило ослепительное солнце, а я все пыталась и не могла себя заставить попросить кого-нибудь, чтобы его убрали. Потом помню ровный потолок, который я совершенно бездумно рассматривала. Здесь я и начала понемногу приходить в себя.
«Что это такое со мной было? — думала я. — Я много рассуждала о резервах человеческой психики, но ни разу не испытывала на себе ничего, что можно было бы назвать психофизиологической мобилизацией организма в экстремальной ситуации, о чем написала целую диссертацию. Ну что? Довольна? Твои теоретические выводы полностью подтверждены на практике тобой самой. Об этом, правда, не напишешь научную статью, но признайся, это тебе теперь и не интересно. Практика, которую ты только что пережила, гораздо интереснее и важнее любой оторванной от жизни науки. Ты сделала правильный выбор, когда тебе предлагали остаться в научно-исследовательском институте, который писал внешний отзыв на твою диссертацию. Отказалась и теперь, по-моему, нисколько не жалеешь. Давай-ка, скорее приходи в норму, цель-то еще не достигнута, это только так, промежуточный финиш…»
Мне принесли завтрак, который меня очень удивил и сильно порадовал. Фрукты, восточные сладости и стакан очень вкусного молока. Завтрак принесла очень симпатичная девушка, лицо которой наполовину было завязано платком, а то, наверное, я назвала бы ее просто красавицей.
Мои попытки с ней заговорить никакого результата не дали, но через полчаса после завтрака ко мне заявился какой-то тип в очках и потертом пиджаке, очень похожий на бухгалтера. Он уселся рядом с моей постелью и начал задавать мне совершенно идиотские вопросы — хорошо ли я себя чувствую, могу ли я ходить, не болит ли у меня голова и прочую чушь.
На первый вопрос я ответила, что вполне сносно, на последний — что с головой у меня все в порядке, а вот второй из его вопросов меня просто разозлил. Я лежу совершенно, как я обнаружила вскоре после пробуждения, голая под простыней, а он меня спрашивает, могу ли я ходить! Ну, просто наглец какой-то!
— Ходить? — переспросила я его. — Не знаю. Сейчас попробую.
Он и глазом не успел моргнуть, как я отбросила с себя простыню и встала с кровати. Он тоже вскочил, но тут я пошатнулась, так как разбитые ноги еще не привыкли твердо меня на себе держать, и я упала прямо ему на грудь. Он подхватил меня, покраснев, как стручок горького перца, осторожно высвободил свой нос из-под моих грудей и помог мне лечь в постель, затем аккуратно прикрыл меня простыней и мгновенно исчез.
Но вместо него появился мужчина в белом халате с закатанными до локтей рукавами и небрежно надетой набекрень белой беретке. Именно таким я себе и представляла опытных, знающих свое дело хирургов. Он откинул простыню с моих ног, взял в руки одну ступню, потом вторую, что-то помурлыкал в свои пышные усы и сказал:
— Это — ерунда! Через три часа будешь сам ходить!
Я, честно говоря, ему не поверила, но когда следом за ним появилась все та же симпатичная девушка с платком на лице и, улыбаясь мне глазами, начала мазать мои ступни и пальцы какой-то мазью, я сразу же почувствовала, что он не соврал.
На ноги я встала через полтора часа, хотя все еще и морщилась от неприятного ощущения, но боли уже совсем не было.
«Что за чудеса? — не могла я понять. — За кого они меня принимают? За иранскую принцессу, сбежавшую от своего папаши? Впрочем, не знаю, бывают ли в Иране принцессы? А если не за нее, то за кого? Не за Ольгу же Николаеву, капитана МЧС! Той такого внимания вовек бы не дождаться…»
