— Вы же сказали, что доктора уже ушли, — упрекнул я.
Леночка остановилась и обернулась. У меня что-то случилось с тормозами, и я врезался в нее — грудь в грудь. Второй раз за несколько минут. Но уже вплотную. Если дело и дальше так пойдет, страшно подумать, что будет к утру.
— Доктора ушли, — сказала она, еще раз мило покраснев. Никогда не думал, что это заразно, но тут почувствовал, что и мои щеки накалились. И вряд ли с мороза. Кажется, я тоже покраснел. Хотя и не так мило, как она. — Это дежурные. Да вы не бойтесь. Или вдруг застеснялись?
— Я?! Ни в коем случае. Я не трус! Я просто осторожный.
— Они не злые, не покусают, — и она, снова развернувшись, направилась к приоткрытой двери.
— Знаю, что не покусают, — пробормотал я ей вслед. — Не психушка же, натурально. Только береженного бог бережет.
В комнате, которая оказалась сестринской, пребывали трое. Две девицы в белых халатах — видимо, медсестры, и бородатый дядька в очках — очевидно, доктор. До нашего появления они пялились в телевизор, где шло какое-то шоу, и оживленно комментировали услышанное. Шоу было так себе, и комментарии на его фоне выглядели куда более умными. Хотя на самом деле до гениальности им тоже было далеко.
Смотреть такой бред ради интереса ни один здоровый человек не стал бы. И я догадался — люди в белых халатах просто убивали время. В ожидании, пока им подкинут какую-нибудь жертву, над которой можно будет профессионально поиздеваться. Например, отхерачить ногу. Ну, или на худой конец, аппендицит. Хотя, о чем это я? Тут же травматология. Тут аппендиксы не режут. Короче, неважно — медикам нечем было заняться, и по этой причине они разжижали себе мозги, пялясь в экран. Но, стоило нам появиться на пороге, все три пары глаз повернулись в сторону двери. Спорю — с немалым облегчением. Потом девицы, якобы стеснительно делая вид, что незнакомые самцы им неинтересны, снова уставились в ящик, а очкарик, как истинный вожак стада, завидевший потенциального соперника, продолжил таращиться на нас. Вернее, большей частью на меня. И я даже чувствовал, что под тяжестью его взгляда вот-вот упаду навзничь, не устояв на ногах. Поддерживало лишь чувство ответственности — все-таки, в руках держал литр водки и бутылку шампанского. Если упаду — разобью непременно. Жалко будет до слез.
— Вот, — сказала Лена, слегка смутившись. — Это тот самый парень, что сегодня под взрыв попал.
Очкарик схавал информацию и на Лену вообще перестал обращать внимание, целиком сосредоточившись на мне. Я понял, что это мой выход и, шагнув вперед, принялся выгружать на стол содержимое пакета:
— Пришел поблагодарить Лену за то, что она меня из под руин вытащила и искусственным дыханием к жизни вернула.
— Я ему искусственное дыхание не делала! — возразила она таким тоном, словно перед мужем оправдывалась. А вдруг и правда очкарик — ее муж?! Хотя, конечно, логики в таком предположении было мало, и доктор подтвердил это, заметив:
— Леночка, разве это важно, делал ты ему искусственное дыхание или нет? — При виде появляющегося из пакета богатства он вообще как мог быстро заныкал в глубины подсознания проявление своего «я» в образе вожака стаи и извлек оттуда философа. Линзы очков восторженно заблестели. По всему стало видать — пить явно не откажется. — Ты еще молодая. Ты ему еще сделаешь. И не только искусственное дыхание. Важно другое — человек пришел поблагодарить тебя за спасение жизни. Да будет тебе известно, что благодарность — величайшая добродетель человека. И всего человечества. — И он протянул мне руку: — Боря.
— Миша, — я ответил на рукопожатие и вернулся к прежнему занятию под комментарии бородатого Бори:
— Многие считают, что вылечить человека — раз плюнуть, особенно если ты этому шесть лет учился. Что это твоя святая обязанность, раз ты давал клятву Гиппократа. Да, мы лечим. Но я вас спрашиваю, люди — что приятнее? Лечить манекен в человеческом облике, который потом даже не вспомнит о тебе, или оказывать помощь существу благодарному, человеку понимающему, который при случае и в положение войдет, и добром отплатит? Верно я говорю, девочки?
— Вы всегда верно говорите, Борис Васильевич, — подтвердила одна из телезрительниц. — Вы же начальство.
— Подхалимка, — сказал очкарик. — Но, слава богу, откровенная подхалимка. Откровенность — это тоже добродетель, да. Знакомься, Миша — женская половина местного медицинского контингента. Клава и Маша. С Леной ты уже знаком. А я — мужская половина. Половины, конечно, неравные. Но я доктор, то есть командир. О, апельсины! Это, понятно, под шампанское. А, пельмени! Слушай, человек, а ты, случайно, не медик?
— И чтобы да, так нет, — сокрушенно сказал я. — Я случайно таксист.
— Таксист? — отчего-то удивился он. — Странно. А рассуждаешь, как медик, если берешь пельмени на закуску.
— Во мне на днях Пирогов помер, — признался я. — Сегодня поминки.
— Жаль, что помер, — Боря опечаленно вздохнул и вдруг встрепенулся и хлопнул в ладоши: — Девочки, а ну, кончай балаган! Ящик жил, ящик жив, ящик будет жить. А нет — так новый купим. А пьянки — редкость, о них заботиться надо. Клава, давай кастрюлю на плиту, пельмени варить будем. Я вас, милые мои, научу свободу любить. Или думаете, что раз Камаев дежурит, то уж и распускаться можно?
— Что вы, Борис Васильевич! — та же девица, что не сомневалась в непогрешимости его суждений, поднялась и пошла к плите. Видимо, это и была Клава. — Мы знаем, что когда вы дежурите, нам ни минуты покоя не будет!
— Вот то-то! — довольно отметил очкарик. По всей видимости, доктор Камаев жил со своими подчиненными душа в душу. — Да ты, Миша, присаживайся, в ногах правды нет.
Я, уже присмотревший свободное место на диване поближе к Лене, уселся, но все же счел нужным заметить:
— Полагаешь, что правда в заднице?
— Гы, — сказал доктор. — Нет. Ее вообще нет. Но сидеть удобнее, чем стоять, согласись?
— Согласюсь, — кивнул я. — А лежать удобнее, чем сидеть.
— Не всегда, — возразил он. — На кладбище лежать не очень удобно. Лучше сидеть.
— В тюрьме сидеть тоже не мед, — выдал я. — Лучше уж стоять. А что касается кладбища, то там просто сырость и черви мешают. А так место ничуть не хуже любого другого. А то и лучше — всегда наверняка знаешь, как к тебе родственники относятся.
— Ой, смените тему, — не выдержала Лена. — Я страсть как не люблю слушать о смерти на ночь.
— Тогда давайте за жизнь, — сказал Боря и сгреб со стола бутылку водки.
— А пациенты не будут против? — осторожно спросил я. Будто и не сам пойло принес.
— У нас правильные пациенты, — Боря уже ловко разливал. — Смирные и тихие. По ночам спят и персонал понапрасну не дергают. Потому что у нас травматология, а не реанимация или, господи прости, токсикология.
Через два часа мы, все шестеро, были уже одной большой и дружной семьей. Запасы спиртного, принесенные мной, кончились, и теперь мы пили спирт, сэкономленный ударной медбригадой за день. Бородатый Боря поглощал его вполне профессионально, водой не разбавляя, остальные, включая меня, пили в пропорции пятьдесят на пятьдесят.
Вопреки уверениям Бори, медсестры таки пару раз покидали сестринскую — «укольчик больному сделать». Но, в общем, было очень весело. С экрана телевизора очередной комик травил очередную хохму. На него никто не обращал внимания. Все были заняты — играли в карты. В дурака.
Сдавал Боря. Время от времени он прерывался, чтобы ущипнуть за ляжку сидевшую от него по правую руку Клаву. После чего глупо хихикал. Клава давала ему подзатыльники, но тоже радостно улыбалась. В общем, все были довольны.
Я сидел, развалясь в кресле. В дурака я не играл. За нас двоих играла Лена. Она сидела у меня на коленях, обнимала за шею и демонстрировала карты, выделенные доктором. Считалось, что я должен ей подсказывать. Но это только считалось. Большую часть времени я уделял знакомству с ножками медсестры. По секрету — занятие куда более увлекательное, чем карты. Тем более что Леночка не возражала и, в отличие от Клавы, по голове меня не била.
Сдача шла медленно. Бородатый Боря слишком часто отвлекался, чтобы получить свою порцию по голове, причем Клава стучала сильно, абсолютно не заботясь о последствиях. Очкарик хихикал и забывал, по сколько карт кому уже раздал. Приходилось все пересчитывать.
На руках было по четыре карты, когда я ощутил позыв сходить в туалет. Пересадив Лену со своих колен в кресло, чтобы она охраняла место во время моего путешествия, я, пошатываясь, направился к двери.
Кроме туалета имелась еще одна цель, ради которой, собственно, я и прибыл сюда, ради которого изо всех сил старался не дать хмелю ударить мне в голову раньше времени. А именно — заглянуть к Ломанову на предмет откровенного разговора.
Но сперва я таки посетил туалет. Во-первых, избыток жидкости просился на свободу, а во-вторых, заглянул под сливной бачок — посмотреть, как поживают наши с Литовцем «Макаровы».
