На глазах окружавших нас безмолвным кольцом жителей Беллоны с застывшими, как маски в греческой трагедии, лицами, бесстрастно ожидавших кровавой развязки, я прокричал эти слова во всю мочь, собрав последние силы.
* * *
Трещины на потолке образовывали занятный рисунок, напоминающий, если на него долго смотреть, карту Италии, включая шпору на сапоге, но без Сицилии.
Сицилия.Я закрыл глаза, приводя в порядок мысли, вихрем проносившиеся у меня в голове. Открыв глаза, увидел Марко, который стоял у кровати, опустив руки в карманы своей замечательной овчинной куртки.
– У тебя отличная куртка, – сказал я.
Он улыбнулся той самой улыбкой, которую я хорошо помнил с детства.
– Как ты себя чувствуешь?
Я лежал под тяжелым шерстяным одеялом. Откинув его, обнаружил, что все еще в своем маскировочном костюме, но плечо перебинтовано свежими полосками белого полотна, видимо оторванного от простыни. Я с трудом приподнялся, оттолкнулся и очутился на краю постели с ногами, опущенными на пол.
– Осторожно, – предупредил Марко. – Ты чудом уцелел.
– Ошибаешься, – ответил я. – Ты целиком и полностью не прав. Я неуязвим. Я вечен.
Он перестал улыбаться. Отворилась дверь, и в комнату торопливо вошел Серда.
Мой «смит-и-вессон» оказался на тумбочке рядом с кроватью. Я потянулся за ним, почему-то прижал ко лбу и сразу почувствовал обжигающий холод. Или у меня был жар? Я поднял глаза и попытался улыбнуться.
– Где она?
– У меня в спальне, – ответил Серда.
Я вскочил и, шатаясь, бросился к двери, оттолкнув протянутую руку Марко. Серда, который каким-то образом оказался впереди меня, торопливо распахнул передо мной дверь. В глубине комнаты его жена, тихая, печальная женщина, тревожно поднялась с края постели.
Благородная Джоанна лежала совершенно неподвижно. Под новой чистой повязкой мерцало ее лицо воскового цвета.
– Что с ней? – повернулся я к Марко.
– Не приходит в себя, Стаси. Я говорил с капопо телефону. Наш ближайший доктор находится в двух часах езды отсюда. Он уже в пути.
– Она не должна умереть, – упрямо произнес я. – Ты понимаешь?
– Конечно, Стаси, – он коснулся моей руки. – «Скорая помощь» с двумя лучшими докторами на Сицилии уже выехала из Палермо. С ней все будет хорошо, я прослежу. Ранение серьезное, но не смертельное. Тебе не о чем беспокоиться.
– За исключением Хоффера, – сказал я. – Он думает, что она умерла. Для него важно, чтобы ее не стало. – Я взглянул ему в глаза и медленно задал мучивший меня вопрос: – Так тебе известно об этом, не так ли? Ты знаешь все?
Он мучился сомнениями, что ответить, и попытался ободряюще улыбнуться.
– Забудь о Хоффере, Стаси. Капо разберется с ним. Все уже готовится.
– Когда разберется? – заорал я. – Через неделю, через месяц? Он же использовал меня, Марко. Он использовал меня, так же как тебя и всех других. – Я понял, что все еще сжимаю «смит-и-вессон» в левой руке, и засунул его в кобуру. – Больше ждать я не намерен. Я сам разберусь с Хоффером.
Обернувшись, я еще раз посмотрел на девушку. Если она не умерла, то умрет в ближайшее время.
– Мы поедем сейчас, – заявил я Марко. – На «альфе». Встретим их по дороге.
Он неодобрительно нахмурился.
– Нет, лучше подождать, Стаси. Дождь. Дороги размыло. Машина может не пройти.
– Он прав, – ввернул Серда. – Если ливень не прекратится, от дороги вообще ничего не останется.
– И тогда «скорая помощь» тоже сюда не доберется, – сказал я настойчиво.
Серда задумался и повернулся к Марко, который вздохнул и пожал плечами:
– Наверное, он прав.
Все остальное происходило в спешке. Они завернули Джоанну в одеяла и отнесли в «альфу». Заполнив пространство между передними и задними сиденьями одеялами, уложили ее на них. Я сел на пассажирское сиденье впереди, и Серда наклонился, чтобы защелкнуть мне ремень безопасности.
– Вы не передадите от меня поклон капо? – улыбнулся он. – Я сделал все, как он велел.
– Конечно, передам, – ответил я и выкрикнул по-английски, высунувшись до половины в окно, когда мы тронулись: – Да здравствует мафия – для здравствующих!
Но я думаю, что смысл и ирония моей фразы до него не дошли.
Я оказался прав, предположив, что в такой дождь сюда никто не доедет. Дорога буквально растворялась под нашими задними колесами. Не подумайте, что это преувеличение, мои слова недалеки от правды.
Мы ехали со скоростью не быстрее двадцати миль в час. Если бы мы двигались быстрее, нас занесло бы на первом же повороте и мы нырнули бы в пропасть, а «альфа», к сожалению, не умела летать.
Но меня это не сильно беспокоило. Здесь на всем лежала печать предопределенности. Сицилийцы – древний народ, и их обычаи и предания жили во мне. Каким-то шестым чувством я знал, что игра продолжается и финал еще не наступил. События развивались неотвратимо, по своей собственной логике. Ни я, ни Бёрк уже не могли ничего изменить.
Вспомнил я и о том, что Марко, управляя однажды автомашиной, спонсором которой были мой дед и некоторые заинтересованные фирмы, пришел третьим в горных гонках Миля – Милья. Это обнадеживало.
Мои глаза закрылись, и я тут же уснул. Когда открыл их вновь, мы стояли на обочине шоссе возле Викари, и, как я понял потом, прошло два часа. Они уже заносили Джоанну Траскот в машину «Скорой помощи». Открыв дверцу, я попытался встать, но ноги не послушались меня, и я упал в объятия человека в белом халате с седой бородой. Припоминаю, что Марко стоял где-то позади, но отчетливо вижу только этого доктора в очках в золотой оправе. Удивительно, какое уважение обычно внушает доктор, даже доктор из мафии.
Дальше помню, что Джоанна лежала на носилках вдоль другого борта машины и врач склонился над ней. Затем лицо седобородого возникло надо мной, сверкая стеклами очков, и я увидел шприц.
Хотел было крикнуть «Нет!», пытался пошевелить рукой, но тело отказалось мне подчиниться. Затем меня вновь опутала темнота, уже ставшая привычной.
Вдалеке, за сводчатыми окнами, виднелась аллея. Тополя выстроились в шеренгу, как солдаты, черные на фоне темно-красного неба угасающего дня. Длинные белые шторы надувались легким ветром, колышась, как привидения, в полумраке комнаты. Рождение всегда мучительно, но мое возвращение к жизни скрасил один из самых прелестных вечеров, которые мне довелось пережить.
Сознание мое было ясным, я лежал спокоен и расслаблен, боли не чувствовал, но когда повернулся, что-то пронзило мое правое плечо. Сиделка, читавшая книгу при свете настольной лампы, подняла глаза. Белый крахмальный колпак обрамлял ее лицо, как ореол – голову Мадонны. Она склонилась надо мной, и ее рука показалась мне прохладной и легкой, как вечерний ветерок.
Она вышла, тихо прикрыв дверь. Тут же дверь отворилась, и в комнату вошел седобородый.
– Как вы себя чувствуете? – спросил он на итальянском.
– Снова живым. Довольно приятное ощущение. Где я?
– На вилле Барбаччиа.
Он придвинул настольную лампу и стал измерять мне пульс сосредоточенно и серьезно. Потом достал непременный стетоскоп и несколько раз: приложил к моей груди.
Удовлетворенно кивнув самому себе, убрал стетоскоп в карман.
– Как ваше плечо, не болит?
– Слегка, когда двигаюсь.
Позади доктора опять открылась дверь. Я почувствовал его появление сразу, даже до того, как по комнате разнесся аромат его гаванской сигары. Он вошел в круг света, и его задумчивое лицо обволокли тени, вылепив Цезаря Борджиа, вновь ожившего и несокрушимого.
– Ты думаешь, что никогда не умрешь?
Как всегда, как бы читая мои мысли, он улыбнулся.
– Ну, как мой внук, переживет нас всех, да, Таска?
– Конечно. Он скоро поправится после ранения, хотя еще и предстоит повозиться с его плечом, чтобы восстановить свободу движений. – Доктор Таска взглянул на меня с нескрываемым недоверием: – Вам пока нельзя пользоваться правой рукой, молодой человек. Постарайтесь об этом не забывать.
Я не стал протестовать.
Он повернулся к моему деду:
– Больше всего меня беспокоит его общее состояние. Он находится на грани срыва. Небольшая нагрузка – и он может не выдержать.
– Ты слышал? – Дед, видно, с трудом удержался, чтобы не ткнуть в меня своей тростью. – Хочешь умереть молодым?
– А что, других предложений нет?
Я постарался, чтобы мои слова прозвучали весело и дерзко, но Таска не пошел мне навстречу.
– Я понял, что вы были в тюрьме?
– Да, почти, – кивнул я. – В египетском каторжном лагере.
– Вас заковывали в кандалы? – У него на лице появились признаки беспокойства. – Теперь понятно. – Он опять повернулся к моему деду: – Когда встанет на ноги, должен прийти ко мне для тщательного обследования, капо.У него могут быть очаги туберкулеза, и есть признаки осложнения от перенесенной лихорадки, что отразилось на почках. Ему потребуется не только лечение, но тщательный уход и отдых, несколько месяцев полного отдыха.
