– Часто у вас службы бывают? – спросил он солдата-продавца.
– Два раза в неделю молебен с акафистом. А на всенощное бдение и на литургию нас автобусом в церковь возят.
– Много народу ездит?
– Половина автобуса набирается.
– Новый комендант сам верующий?
– Да. Разве неверующий выделял бы автобус… Старый даже в увольнительную в воскресенье отпускал после одиннадцати, когда литургия завершится, не хотел, чтобы мы в храм ходили. А батюшка что, товарищ подполковник, в поселковом храме служить будет? – в свою очередь спросил солдат.
– Нет. Он к нам прибыл. В городке мотострелков ему палатку вместо храма соорудим.
– Батюшка, – обратился солдат к отцу Георгию, – а к вам на службу можно будет приходить?
– На службу всегда можно и нужно приходить, – ответил иерей.
– А то не все, бывает, на автобус успевают. Кто с дежурства, тот обычно опаздывает. До вас ближе добираться. Если постараться, можно успеть.
– Мы поговорим с местным священником, – решил отец Георгий. – Я могу службу на полчаса позже начинать, он на полчаса раньше, чтобы все желающие успевали.
Он тихим шепотом помолился перед центральной иконой, лежащей на аналое, поймал взгляд комбата и согласно кивнул – пора было ехать в первую роту.
И уже в городке мотопехоты, остановив машину у крыльца казармы, Шумаков попросил:
– Повтори, батюшка, что ты говорил о Боге и о ребенке. Сейчас буду жене звонить. Ей это скажу. Пусть соображает…
– Когда ребенок маленький, с ним надо говорить о Боге. Когда ребенок большой, надо с Богом говорить о нем.
– А ты в самом деле настоящий батюшка. Это я об отношении к слову. Как я утром к этому слову отнесся и как сейчас отношусь. Утром мне показалось, что это покушение на мое гордое прозвище «батя». А сейчас… Давно мне никто таких полезных наставлений не давал. Я вообще привык не наставления, а приказы слушать, а наставления вместе с приказами сам давал солдатам и подчиненным офицерам. А наставления мне, оказывается, тоже нужны, и, может быть, больше, чем кому-то другому. Как раз потому, что я их давно не получал. Собой всегда горд был и наставлений слушать даже не желал. Наверное, зря. Я сейчас с женой поговорю, машину поставлю и к тебе загляну. Не помешаю?
– В любое время, Сергей Владимирович. Хоть среди ночи.
Отцу Георгию даже приятно было называть комбата по имени-отчеству. Такое обращение не вызывало желания по стойке «смирно» вытягиваться.
– Пока это ни к чему. Будет необходимость, приглашением воспользуюсь. А пока расскажешь мне, как молиться и что читать. И еще… Это вот куда приладить? Автомобильные, специальные…
Подполковник достал из кармана соединенные в один пластиковый блок три иконки: Христа, Богоматери и Николая Угодника.
– В машине. Спереди. Чтобы всегда можно было при необходимости взгляд на них бросить.
Подполковник снял предохранительную пленку с липучки и приклеил блок автомобильных иконок впереди, прямо под лобовым стеклом…
Если уж старый атеист, такой, каким комбат себя считал, так быстро откликается на приглашение к Вере, что же ждать от солдат, родившихся после времен глобального атеизма. Отец Георгий чувствовал себя удовлетворенным первым днем пребывания в отряде. Отправляясь сюда, он ожидал более натянутых отношений с офицерами, ожидал непонимания со стороны солдат, но надеялся на то, что части спецназа ГРУ являются боевыми частями, следовательно, солдаты там всегда ближе к смерти, чем в любом другом подразделении армии. А близость к смерти обязательно накладывает свой отпечаток на восприятие мира и отношение к миру со всех сторон. Вспомнились слова того самого старшего отца Георгия, к которому рядовой Юрий Коровин приезжал за наставлениями. И священник, бывший офицер ВДВ, рассказал ему, как они, коммунисты и атеисты, перед отправкой в Афганистан поголовно проходили обряд крещения у батюшки в маленькой, всеми забытой деревенской церквушке. Пограничникам на контроле перед вылетом был дан строгий приказ изымать у всех нательные крестики. И тогда, чтобы провезти с собой на войну крестики, они прятали их в самое малоподозрительное для пограничников место – под обложку партийного билета. Там пограничники не искали. И не догадывались, и просто не смели. А уже в Афганистане десантники уходили в бой с крестиками на теле. Молитвословов, конечно, ни у кого не было, поэтому молитвы выучивали наизусть задолго до отправления. Это требовало и старания, и времени. Но офицеры шли на это, лишь бы приобщиться к Вере в Бога, потому что в нем видели самую большую свою защиту. И обязательно наказывали родным, чтобы ходили в храм на службы и заказывали молитвы за их здравие. Как правило, заказывали не только молитвы, но и проскомидию [24] , что считалось наиболее действенной защитой воинам.
Старший отец Георгий не сомневался, что это помогало. Не сомневался и младший…
Повторять приказ Вахе, парню с угрюмым лицом и неожиданно веселыми, почти беспечными глазами под шрамом, пересекающим весь лоб красной линией, не требовалось. Как только Даккашев послал его, Ваха без вопросов сразу забросил ремень автомата на плечо и спустился в реку, несмотря на то что резиновые сапоги на его ногах были коротковатыми для такого перехода. Он не первый раз шел в этой группе, преодолевал этот же самый маршрут, знал, что ему предстоит делать, и обувь выбирал себе сам. Может быть, в этот раз река оказалась чуть более глубоководной, чем в прошлый поход. Погода капризы показывает постоянно. Ночью обычно идет снег, иногда очень густой, а днем солнце этот снег растапливает, и вода со склонов к реке стремится. На южных склонах, куда солнце не попадает, выше середины склона снег еще держится, хотя температура и там поднимается, а на северных за день понизу и частично даже поверху полностью сходит. Но Ваха, кажется, не очень боялся промочить ноги и пошел по руслу, не слишком стараясь выбирать, где помельче. Подполковник Камачо, наблюдая за этим, поежился, представляя, какая ледяная вода сейчас в реке. Но он был латиносом, как зовут в США выходцев из Центральной и Южной Америк, то есть своими корнями происходил из страны с теплым климатом. Кавказские же горцы одинаково равнодушны как к сильной жаре, так и к трескучим морозам.
Так уж получилось, что подполковник Эктор Камачо за всю свою не слишком долгую, но достаточно крутую карьеру, мир посмотреть так и не сумел. Когда-то, еще при поступлении в разведшколу, ему обещали, что он увидит его, посетит множество стран. Но из всех стран мира Эктору удалось побывать только во Франции, когда проходил стажировку, и в Грузии. Короткие командировки в Турцию, Болгарию и нелегальные переходы в Россию, без удаления в глубину территории, конечно, в счет не шли. Здесь сказывалась его специализация. Но эта специализация позволила Эктору лучше изучить регион, изучить менталитет народа, с которым он работал, и совершить очень быстрый карьерный рост. Он рассчитывал вскоре стать полковником. Для этого осталось сделать совсем мало. Только завершить эту достаточно долгую и успешную операцию. Так же успешно завершить, как успешно она продолжалась почти два года. А потом передать ее своему сменщику. Эктору говорили, что сменщик уже готовится, проходит стажировку. А потом Камачо вернется домой, к спокойной, как он мечтал, жизни с полковничьими погонами. Может быть, даже службу оставит, потому что полковничьи погоны для него не самоцель, а просто средство для дальнейшей жизни в относительном комфорте. Но это все вопросы, которые нельзя решать второпях. Эктор еще крепко подумает, может быть, и оставит службу, а может быть, и продолжит ее где-нибудь в аналитическом отделе ЦРУ в самом Лэнгли. Время, чтобы решить свою дальнейшую судьбу, у него будет.
Мечты о таком безоблачном будущем были приятны и тешили душу подполковника. Но Абали Даккашев довольно бесцеремонно и даже бестактно прервал их, остановившись выше по склону за спиной подполковника, откуда было видно то, что не видел сам Камачо, и сказав:
– Ваха возвращается. И не один…
Подполковник Камачо проявил обычное свое хладнокровие, никак не показал своего нетерпения и любопытства и встал на ноги только после того, как Ваха появился из-за крупных прибрежных скал. Шел он торопливо и уже смотрел под ноги, чтобы не забраться в более глубокое место и не уйти в воду по колени. Отставая от него метров на шесть, из-за скал вышли еще четверо людей, пятого они несли на себе и тоже спешили, видимо, уходили от преследования. Но там, по берегу реки, с двух сторон выставлены пограничные столбы, четко обозначающие границу как с российской, так и с грузинской стороны, и вряд ли преследователи решатся перейти ее. Пусть и существует в военной доктрине России пункт о возможности ведения боевых действий вне собственной территории страны, но этот пункт на практике применяется в исключительных случаях и требует согласования с высшим руководством Федерации. Просто так, ради удовольствия, застрелить каких-то нарушителей и перейти границу российские пограничники не решатся.
