Однорукие бандиты вторглись в гастрономы, парикмахерские и даже в аптеки. Они подстерегают жертв возле школ, больниц, автобусных остановок и кинотеатров. В затемненных залах сидят бледные, как упыри, люди, потерявшие ощущение реальности. Руки нужны им лишь для того, чтобы бросать жетоны, дергать за рычаги и подносить к губам пивные бутылки.
Тирлим-бом-бом, тирлим-бом-бом.
Такие легкие, такие быстрые деньги делаются с помощью нехитрых механических ящиков с рисованными вишенками, бананчиками и ананасиками. Внутри – электронные регуляторы, с помощью которых вероятность выигрыша сводится до смехотворного минимума. Автоматы отрыгивают не более пятой части проглоченных денег. А чтобы посетители поменьше прислушивались к совести и благоразумию, в залах продается не только пиво, а водка, «травка» и «колеса». Полиция не вмешивается в кровавые разборки между одурманенными алкоголем и наркотиками игроками. Ее доля от выручки достаточно велика, чтобы смотреть на вопиющие безобразия с плотно закрытыми глазами. Ну а реальный контроль над игровыми залами осуществляют бандитские группировки. Так что школьники, просаживающие родительские денежки у автоматов, содержат уголовников. Их отцы, братья, дедушки и дяди занимаются тем же самым. И если кто-то недоволен таким положением вещей, то его запросто могут прирезать прямо в зале, чтобы ночью вывезти на ближайшую свалку.
Впрочем, таких возмутителей спокойствия довольно мало. Заразившиеся игроманией люди теряют волю и рассудок. Лишаясь машин и квартир, семей и человеческого облика, они готовы превратиться в бомжей, лишь бы иметь доступ к заветным автоматам. И их пускают. Проигравшись, они украдут деньги у своих близких, а нет, так возьмут в руки ножи и кастеты, чтобы снова пополнить карманы и приобрести игровые жетоны. А места осужденных займут новые ловцы счастья…
Поначалу старший брат Алены, Михаил, проходил мимо «одноруких бандитов» с пренебрежительной миной. Потом в его глазах загорелись искорки интереса. Наконец, он решил попробовать, просто так, забавы ради. Забава пришлась по вкусу. Спустя полгода его турнули с работы за присвоение крупной суммы из кассы. Три месяца назад Миша вынес из дома телевизор и покалечил отца, заслонившего грудью проигранный сыном холодильник. Еще через месяц он попытался переоформить на себя документы на квартиру, но был изобличен и, осыпая родителей проклятиями, скрылся в неизвестном направлении. А позавчера…
– Они встретили меня утром возле подъезда, – монотонно говорила Алена, едва заметно раскачиваясь из стороны в сторону. – Одного зовут Тофиком, второго Муслимом, кажется. Армяне или азербайджанцы, не знаю точно. Симпатичные такие парни. Черноволосые.
– Был у меня один азер, – прокомментировала Люда. – Зверь. Кинет палки три подряд, искусает всю, засосов наставит и смеется: «Что, ваши так не умеют?»
– Они кусаются? – испугалась Алена.
– Может, и не все. Хотя почему бы им не кусаться. – Люда посмотрела на таймер мобильника, убедилась, что время ползет медленно, и попросила: – Ты не отвлекайся, ты рассказывай. Что там твои брюнеты жгучие? Хор предложили?
– Хор?
– Это когда вдвоем долбят. Или втроем.
Алена побледнела.
– Что-то в этом роде, – пробормотала она.
– И сколько платят? – полюбопытствовала Люда.
– Мне?
– Ну не мне же. Я с азерами стараюсь не связываться. Мне братьев-славян хватает. Один сегодня подкатил, весь из себя. Крутой и на бабки не жадный. Так сколько тебе брюнеты пообещали?
– Нисколько, – прошептала Алена. – Это я им должна.
– Не поняла, – протянула Люда. – Хотя… Тебя братик, что ли, подставил?
– Да. Он проиграл им тысячу баксов, представляешь? И сказал, что деньги можно получить с меня. – Алена нервно переплела пальцы. – Сам удрал, а им мой адрес сказал. И вот они явились. И дали срок два дня.
– В смысле, до сегодня?
– До завтрашнего утра. А у меня таких денег нет. И если я не отдам…
– Групповуха с получением от тебя расписки, – перебила Люда, которая не могла пожаловаться на отсутствие жизненного опыта. – Мол, я, такая-сякая, сама предложила малознакомым кавказским юношам вступить со мной в половую связь, желательно в извращенной форме, в чем нисколько не раскаиваюсь. И станут долбить они тебя во все дырки, а в перерывах заставлять тебя полы мыть и за чебуреками бегать. – Люда щелкнула языком. – Н-да, тебе не позавидуешь, подруга. Они эту тысячу на год растянут. А родственников и знакомых у них тьма-тьмущая. Гонорары тебе не светят, зато гонорея обеспечена. И походка соответствующая. – Людины пальцы изобразили шагающую враскорячку человеческую фигурку. – Как выкручиваться думаешь? Варианты есть?
– Был, – вздохнула Алена. – Я у тетки тысячу долларов заняла. Она их несколько лет собирала.
– Так чего же ты нюни распустила?
– Дело в том, что этих денег у меня уже нет…
– Куда же ты их дела? – изумилась Люда. – Потратила?
– Хуже, – произнесла Алена неестественно ровным тоном.
* * *
Она доехала электричкой до вокзала и вышла на площадь, размышляя, отправиться ли прямиком в зал игровых автоматов или сперва заскочить на работу, чтобы не засчитали прогул.
Неожиданно две брюнетки средних лет встали у нее на пути. Действовали слаженно и напористо. Пока одна озабоченно цокала языком, вторая трещала сорокой, легонько толкая Алену в грудь:
– Не спеши, сахарная, не спеши, бриллиантовая, ведь мимо удачи своей проходишь, на беду свою, эй, на беду страшную, близкую, неминучую.
– Плохо тебе, касатка, – подключилась цокотуха, – ох, плохо, опасность тебя подстерегает, совсем близко она, по пятам за тобой идет.
– Опасность? – встрепенулась Алена, обхватив сумочку с деньгами обеими руками.
Брюнетки дружно закивали: да, да, она не ослышалась.
– Ты думаешь, самое страшное уже позади, а оно только начинается, – грозила пальцем трещотка.
– Неприятности у тебя, верно? – допытывалась цокотуха.
Они были одеты в одинаковые темные плащи, цветастых юбок и шалей не носили, золотом на всю округу не сверкали, но, тем не менее, от них за версту разило нечистоплотностью, лживостью и подлостью. «Цыганки!» – обмерла Алена.
– Отстаньте от меня!! – вскричала она, уворачиваясь от мелькающего перед носом пальца.
– А ты нас не гони, сладкая, ты нас не бойся, сахарная…
– Нам от тебя ничего не нужно, что ты, что ты!
– Ты сама в нашей помощи нуждаешься, касатушка…
– Деньги свои при себе оставь, мы чужого не берем…
– Предупредить хотим…
– Уберечь…
У Алены голова пошла кругом от этого галдежа, но чей-то сочувственный взгляд, брошенный из протекающего мимо людского потока, привел ее в чувство. Не тратя слов даром, она оттолкнула цыганок плечом и успела удалиться на несколько метров, когда услышала фразу, заставившую его замереть:
– А! Теперь не будет тебе спасения от злых врагов, от предательства брата коварного…
– Что? – вырвалось у Алены.
– Близкий человек на тебя нож точит, в могилу загнать хочет, – вкрадчиво застрекотала цыганка, подъезжая к ней на своих волшебных сапогах, подошвы которых не отрывались от асфальта.
– Проклятие на тебе лежит, – подхватила товарка, не скользящая, как на коньках, а плывущая прямо по воздуху. – Посмотри на себя, миленькая: как высохла, как исхудала… Ну? Ну?
В нескольких сантиметрах от лица Алены возникло карманное зеркальце, круглое, как полная луна, и такое же яркое, серебристое, наполненное внутренним светом.
– Видишь? – зашипела змеей та цыганка, что прежде по-беличьи цокала. – Черно над головой, черно под глазами, а сама белая-белая, как саван, в который тебя укутают.
– И-и, – ужаснулась товарка, – вся мухами обсижена, червями источена, смертельной болезнью заражена…
– И недели не проживешь…
– Как в гроб ляжешь…
– Врагам на радость…
– Брату Мишеньке на потеху…
– Откуда… – шевельнула Алена губами, помертвевшими от осознания того, что цыганки действительно знают про брата. – Откуда вы знаете?
Она была как во сне. Все вокруг заволокло мглой, лишь два женских лица проглядывали сквозь нее, неправдоподобно четкие, строгие, всезнающие. Да еще вспыхивал порой прожектор зеркальца, не позволяя отвести взгляд.
– Все давно известно, все разгадано, – журчали голоса, наполняя сжавшееся сердце Алены невыносимой тоской. – Не трать время на расспросы, а трать время на спасение. Ну-ка, позолоти руку, чтобы волшебное слово против порчи узнать. Без денег нельзя, даром только кошки любятся.
Алена зачем-то расстегнула сумочку. Вернее, сумочка раскрылась сама собой, как заколдованная.
– Монетку дай, дай, – приговаривали цыганки. – Нет монетки? Тогда бумажку давай, эй, не бойся, не пропадет твоя бумажка, гляди, я ее в кулаке держу…
– Нет, – выдохнула Алена.
– Как же нет, когда да, – нашептывали ей. – Ты ведь знала, что так будет, когда остановилась. Теперь еще давай денежку… и еще… и еще…
