Пробуждение было почти приятным. Я приоткрыл глаза и увидел уже знакомую комнату, где отлеживался после столь трогательного внимания Тимофея Захарова. Рядом на постели сидел кто-то теплый и крутил ручку настройки приемника, который трещал и пытался спеть на разные голоса. Я с приятным скрипом потянулся и повернулся на другой бок, сцапав за попку сидящую рядом Катю.
— Хм-м, — неожиданным басом кашлянула Катя. Я испуганно отдернул руку, сообразив, что это не она. Впрочем, это было заметно с самого начала. Можно было смириться и с синей мужской рубашкой и черными брюками в тоненькую белую полоску, но вот глянцевая лысина Кате решительно не шла.
— Бойкий ты парень, как я посмотрю, — медленно, сквозь зубы произнес Змей, не стремясь повернуться ко мне. Я опасливо отодвинулся и постарался пискнуть в высшей мере испуганно. Получилось так себе. Не умею я пищать, кричать, впрочем, тоже не люблю. От боли я преимущественно вою, а в стрессовых ситуациях стискиваю зубы до крошева.
— Голова не болит? — участливо поинтересовался Змей и, встав с кровати, уселся на высокий табурет напротив.
— Не болит, — хмуро ответил я. — Только шум какой-то стоит.
— Голоса, наверное, — понимающе закивал головой Змей. — Представляю, как тебя это раздражает.
— Да, в принципе, нет, — хмыкнул я. — Голоса в моей голове я воспринимаю нормально. А вот голоса в твоей голове действительно раздражают.
Змей придвинул стул поближе. Я не шелохнулся, преданно смотря ему в глаза. Наш молчаливый поединок длился пару минут. Змей сдался первым.
— Непростой ты парень, как я посмотрю. Непонятный. Наверное, от этого такой дерзкий. Или ты не понимаешь, во что вляпался?
— Поймешь вас, — проворчал я. — Сначала ты под пули прыгаешь, стараешься человеку жизнь спасти, а тебе за это по кумполу вместо спасибо. Потом и вовсе на улице хватают, пистолетом тычут в пузо, да еще и пришить хотят не за хрен собачий. И все из-за доброты моей душевной! Сидел бы дома, не рыпался, глядишь, цел бы остался.
— Вот давай с этого момент поподробнее, — почти ласково попросил Змей. Только серые льдинки в глазах не располагали к выворачиванию души и битью пяткой в грудь. — Где тебя Сильвер прихватил и за что?
— Сильвер — это тот мужик из джипа? — уточнил я.
— Тот, тот, — оскалился Змей. Вот ведь артист! Не знай я, кто он, глядишь и поверил бы в его честность!
— Прихватил он меня у выхода из парка. Сунул ствол под ребро и велел с ним идти, — пожал я плечами. — Мне, может и не хотелось, да выбора не было.
— А чего он от тебя хотел?
— Хрен его знает! Пургу какую-то нес, вроде того, что он с вами посчитается. Меня допытывался, с чего это Катя со мной так любезна, почему я с ней целуюсь, и отчего Вася меня не отгоняет. И еще, не тот ли я парень, что Катю от пуль спас.
— А ты чего?
— А я чего? А мне жизнь еще дорога. Сказал честно, что от пуль я спас, но не специально, а сам не знаю как. А Катя со мной так благосклонна, наверное, именно из-за этого. И вообще я человек здесь насквозь случайный. Только он не поверил. Сказал, что в случайности не верит, и что он вместо какого-то Каравая, и за безопасность теперь он отвечает.
— Вместо Батона?
— Ага, точно, Батона. Надавал мне зуботычин, плакал все, что какие-то парни полегли, потом прицепил наручниками и покатил.
— А что же ты вырываться стал, раз человек тут насквозь случайный? Да еще и глаз ему вырвал?
— Так он же ясно сказал, что грохнет меня в любом случае, вот только босс со мной побеседует, — удивленно произнес я. — А я, как ни странно, жить еще хочу. Вот и подумал, не выберусь, точно прикончит. Вам-то это как два пальца об асфальт.
Змей криво ухмыльнулся, встал и отошел к окну. Я с тоской наблюдал за его передвижениями и пожалел, что в очередной раз опасность застает меня неподготовленным. Мало того, что противник серьезный, так я еще не только без оружия, но и без штанов. Куда бежать в таком виде? Да на меня все прохожие пялиться будут.
— Знаешь, я ведь тоже в случайности не верю, — выдавил из себя Змей. — Непоняток в тебе, как в бомже вшей. Так что пока мы решили оставить тебя здесь. Поживешь, поправишься заодно, а мы за тобой присмотрим. И если все-таки окажется, что ты, Шарапов, казачок засланный, советую тебе самому покончить с собой. Потому что по сравнению с тем, что я с тобой сделаю, это будет самым гуманным.
— Знаешь, — хмыкнул я, — когда дела идут так паршиво, что жизнь самоубийством кончать бесполезно — все равно не поможет. А мне ваши войны и самому уже в печенках сидят.
— Ты в армии служил? — вдруг спросил он.
— Ага, — не моргнув глазом ответил я.
— В писарях поди отсиделся, — усмехнулся Змей, но вот взгляд вильнул. Ну-ну, мы тоже телевизор смотрим!
— Почему в писарях? — наивно удивился я. — Я кинологом был, с собаками работал.
— Собак любишь?
— Да уж побольше, чем иных людей, — парировал я. — Собаки хитрить не умеют. Ты ее корми, пои и чеши брюхо, и ты ей царь и бог. Не предаст, не бросит, не обманет.
Змей направился к выходу из комнаты. На пороге он обернулся.
— Я за тобой приглядываю, — пригрозил он мне. Еще бы пальчиком покачал. Мне это показалось умилительным, но я даже не фыркнул, только башкой закивал в виде глубочайшей признательности, изобразив на лице самую дебильную улыбку. Не знаю почему Змей сразу не вызвал команду из желтого дома с мягкими стенами.
После Змея в комнату вошел хмурый дядька в белом халате и, решительно сдернув с меня покрывало, осмотрел мои ссадины. Поскольку кровь на повязках не выступила, он решил оставить все до вечера, а уж потом после душа перевязать. Самым серьезным было повреждение двух пальцев на левой руке. Врач сказал, что я сорвал ногти, и их пришлось удалить. Вот оказывается, чем для меня закончилось выдавливание глаз Сильверу. Посоветовав мне меньше двигаться, он удалился, стащив с моего столика апельсин. Не иначе у них тут трудные времена и паек урезали до невозможности.
Причину столь хмурого расположения моего лечащего врача и невероятной любезности Змея пояснила зашедшая поболтать Катя. Мы слегка пообжимались с нею, но вынуждены были отказаться от этого приятного занятия, поскольку практически все мое тело превратилось в большой синяк и немилосердно болело. Одним глазом я очень плохо видел, так как он почти не открывался, а язык ощутил утрату как минимум одного зуба с левой стороны. К счастью не переднего. Дотянуться до зеркала я не мог, потому посмотрел на себя в отражение в серебряном подносе. Особого удовольствия мне это не доставило, поскольку поднос был каким-то вогнутым, и я в нем выглядел коротеньким и пузатым, а лицо и вовсе напоминало на бело-багровый самовар с редкими синюшными вкраплениями.
— Мы почти на осадном положении, — грызя яблоко пояснила Катя. — Никому это не глянется, но нападение на тебя, дело серьезное. Дяде это не понравилось. Кстати, именно то, что мужик, которого Вася застрелил, напал на тебя, и сняло с тебя все подозрения. Дядя осерчал и вызвал подкрепление. Так что теперь все развлечения отменяются. Не знаю, надолго ли я это выдержу. Наверное, уеду за границу, пока все не закончится. Хочешь со мной?
— Хочу, — немедленно ответил я.
— Вот и славно. Вместе поедем, там тебя на ноги поставят. Ты вообще где-нибудь бывал?
— В Турции, — кивнул я. — В Кемере.
— Ну, курица не птица, Турция — не заграница. Хочешь в Швейцарию? Или во Францию? Можно полететь на Карибы, покупаться, позагорать. Тут все равно лета не будет. Погода вон какая, солнце раз в неделю.
— Заметано, только у меня паспорта нет.
— Тоже мне проблема! Сделаем на раз-два. Можно хоть сейчас. Где твои документы?
— Были в кармане, — ответил я, слегка напрягшись. — да только на паспорт фотографироваться надо, а куда я с такой рожей.
— Ладно, подлатаем тебя и сфотографируешься. Голова не болит?
— У меня в другом месте уже болит, — пожаловался я. — Оттого что ты рядом, а тронуть тебя больно.
Катя закатила глазки и рассмеялась.
— Ну, тогда не буду тебя истязать. Пойду на кухню, приготовлю тебе какао. Ты любишь какао?
— Терпеть не могу. Но ради тебя выпью даже кураре.
— Кураре нет, — вздохнула Катя с таким сожалением, что я почти поверил, — есть немного мышьяка. Им крыс травят в саду. Один раз наши доберманы сожрали приманку.
— Сдохли?
— Щас! Хоть бы хны! Паленый мышьяк наверное.
Катя фыркнула и вышла. Я почесал макушку: никогда не слышал про паленый мышьяк. Хотя мысль свежая. Узнать бы еще, где его хранят и травануть всю честную компанию. Хотя по большому счету здешние обитатели мне ничего плохого не сделали.
Так пролетело три дня. Васек привез мне мою одежду. Поскольку я не счел нужным проконсультировать его, где прячу патроны и пистолет, Вася их не нашел. А так как он ничего крамольного в моих вещах не обнаружил, репрессий в мой адрес не последовало. Захаров и Змей отбыли в неизвестном направлении, оставив охране приказ бдить в оба глаза, так что бойцы Захарова особенно не расслаблялись, и число их даже пополнилось. Так я мог судить по жалобам Кати, что продукты тают на глазах, а покупать на такую ораву замучаешься. Повар, таская жратву с рынка, нажил себе пупочную грыжу. Я тоже жрал от пуза, наливаясь соком, аки яблочко, прикладывал к лицу свинцовые примочки и радовался временной передышке. Встав с постели, долгих переходов я не затевал, выходя в садик подышать. Катя частенько присоединялась ко мне, но погода была отвратительная, поэтому мы в основном сидели на веранде, играли в карты, болтали или читали. Катя предпочитала Шекспира, причем на исконно англицком языке, я же терзал Лукьяненко, осилив почти все, что было в библиотеке Захарова. И все было бы хорошо, если бы не…
