– ...А к любому удару всегда следует быть готовым, – парировал Клим. – Тогда и не придется стенать: ах, да как это я не могла предположить, как это я не подумала, как это меня обставили по всем статьям...
– Со мной подобным образом даже чеченские боевики не обращались, когда нашу съемочную группу в Гудермесе заложниками взяли! – вспыхнула телеведущая «Резонанса». – Они-то хоть люди предсказуемые... В отличие от тебя! Они хотя бы нас кормили!
– Если тебе так понравилось у боевиков – чего же ты в Гудермесе насовсем не осталась? Ладно, а теперь к делу, – Бондарев присел на валун и умыл лицо. – Если идти вверх по реке, мы попадем на абхазско-российский пропускной пункт Леселидзе. Там, я думаю, нам светиться не стоит. А вот чуть южнее, на берегу – замечательный поселок Гандиади. Ну что – еще один марш-бросок?
– А нас не задержат? – спохватилась Тамара.
– Кто? – Ну, мало ли... Местные пограничники, например.
– Ты все еще в плену детских воспоминаний. Фильмы про Карацупу и героев-пограничников я тоже помню. Успокойся, – Клим предупредительно помог спутнице подняться. – Тут нет священных рубежей и железного занавеса. Местные пограничники сейчас трескают вино и думают, как выгодней загнать будущий урожай мандаринов. Контрабандистов они не ловят, те сами им деньги в конвертах регулярно приносят.
– Ты уверен?
– Поверь, знаю о чем говорю. Вот только как обстоит дело со шпионами – не знаю. Подозреваю, что им приходится ездить рейсовыми автобусами.
Курортный поселок Гандиади поражал относительной тишиной и спокойствием. Несмотря на разгар сезона, отдыхающих почти не наблюдалось. Не гремела музыка в уличных кафе, не мечтали на берегу влюбленные парочки, и головы отчаянных любителей ночных заплывов не мелькали на лунной дорожке моря. На песчаном берегу лежали, перевернутые килями вверх, пропахшие рыбой и смолой лодки. Не сильный, но устойчивый норд-ост разогнал волну, и над серым парапетом набережной вспыхивали белопенные всплески прибоя.
Вывеска гостиницы призывно светилась на фоне берега, едва подсвеченного прожекторами. В тихом фойе скучал хозяин – старый армянин с благородными сединами, и лопасти вентилятора наматывали дым его сигареты. Множество ключей, висевших на доске портье, свидетельствовали об отсутствии постояльцев.
– Ночевать будем в одном номере, – предупредила Белкина.
– Зачем тесниться? Можем взять хоть по два номера на человека, – хмыкнул Бондарев.
– Я не набиваюсь в постель. Мне страшно, – молвила Тамара и отвернулась.
– Ты не бойся, я с тобой, – Клим положил на стойку две пятисотрублевые купюры, по местным меркам деньги баснословные. – Нам двухместную комнату, пожалуйста. Если можно – с видом на море.
– Понимаю, – армянин оценил странную парочку и, видимо, решил, что это любовники. – Ужинать будете в номере? Что хотите? Вино, фрукты, овощи...
– Если не возражаете – поужинаем на улице.
Армянин протянул бланки, и Клим споро вписал в них вымышленные фамилии, номера паспортов и прописку.
– Прошу.
– А... документы?
Бондарев белозубо улыбнулся.
– Зачем, уважаемый, документы? Вы что – нам не верите? Мы ведь не собираемся воровать простыни, одеяла и выкручивать в туалете лампочки. Кстати, сдачу не надо. Оставьте себе...
Определившись с номером и приняв по очереди душ, спутники отправились в гостиничное кафе, обслуживал их все тот же армянин, видимо, он занимал все возможные должности в этой небольшой гостинице.
Полосатый тент, натянутый над плетеными столиками, шелестел, словно парус под легким бризом. Между рядами пирамидальных тополей бродил слабый ночной ветерок. Деревья отбрасывали на дорогу равномерные тени, и тени эти, продырявленные электрическим светом, шевелились на асфальте, словно живые.
Белкина попробовала вина и нашла его неплохим. Спиртное быстро расслабило, и телеведущая наконец задала вопрос, вертевшийся на языке всю дорогу:
– Может, ты мне хоть теперь расскажешь, что все это значит? Я кто – спасенная, заложница?.. Арестованная?
– Можешь считать себя тем, кем тебе нравится самой, – парировал Бондарев невозмутимо.
– Нет, ты вообще нормальный человек?
– Тебе предъявить справку о вменяемости?
Телеведущая «Резонанса», тем не менее, продолжала сыпать вопросами. Как и любая женщина, она особо не заботилась о логических построениях.
– Зачем ты угнал катер? Ты вообще понимаешь, чем для меня, журналистки «кремлевского пула», все это может закончиться? Почему ты ничего не пьешь и не ешь? Ты что – хочешь, чтобы нас привлекли к уголовной ответственности? Интересно – а вино это из красного винограда или из черного? И вообще: кто ты такой, почему тебя вызвали в президентскую резиденцию аж из Москвы? Откуда знаю? У тебя совсем нет загара, ты приехал позже меня! Ты секретный агент? Джеймс Бонд московского разлива? Тайный советник вождя? А-а-а, понимаю – ты, наверное, «серый кардинал», к которому все наши правители обращаются в тяжелую минуту? Я угадала?
А дальше что? Что ты еще придумал? Может быть, пассажирский самолет угонишь? Или какой-нибудь крейсер?
– Что, собственно, тебе не нравится? – Клим деланно возмутился. – Море, звезды, дивные пейзажи... Наконец – вино, какого ты в Москве никогда не попробуешь... Днем устроил тебе морскую прогулку, которую ты наверняка запомнишь на всю жизнь. Впрочем, если тебе все это не нравится – могу отправить тебя в Москву. Мне и самому туда надо. Несколько пересадок – и мы будем дома. Если, конечно, мое общество тебя еще устраивает...
В гостиничный номер беглецы из Бочкарева Потока зашли за полночь. Клим, выключив свет, быстро нырнул под влажноватую простынь. А вот Белкина не спешила в свою постель. Накинув на голое тело воздушный полупрозрачный халат, она встала к окну, за которым горели фонари, и в наивыгоднейшем ракурсе продемонстрировала свою фигуру.
Клим не отреагировал никак.
Белкина расстегнула верхнюю пуговицу халата и обернулась. Бондарев равнодушно взглянул на спутницу и ничего не сказал.
– Нет, ты мне скажи честно: я тебе что – не нравлюсь? – спросила Тамара чуть обиженно.
– Нравится, не нравится – спи, моя красавица! – с фольклорными интонациями ответил мужчина.
– Ты ведь сам сказал, что я – красивая женщина! – В голосе Белкиной прозвучал вызов; несомненно, безуспешная попытка соблазнить мужчину была для нее оскорбительна, как протянутая и не принятая к пожатию рука.
– Для меня ты прежде всего журналистка, – Клим с хрустом потянулся и зевнул, прикрыв рот ладонью.
– Разве журналистка не может быть женщиной?
– Все зависит от времени, места и сопутствующих условий. Еще она может быть свидетелем, заключенной, жертвой... Продолжить? Спокойной ночи. Извини, но завтра тяжелый день...
– Господи, ну до чего современные мужики измельчали! – в сердцах бросила Белкина и, взяв телефонный аппарат с удлиненным шнуром, отправилась в ванную. – То бородатые алкоголики, то грубияны невоспитанные, то педики, то политики, то... неизвестно кто!
Хлопнула дверь ванной, и до слуха Клима донеслось легкое потрескивание крутящегося диска. Судя по тому, что диск прокрутился ровно тринадцать раз, можно было догадаться: Тамара наверняка звонила в Москву.
– Если тебя интересует служба «Секс по телефону» – не трать время! Да и дороговато будет, если в Москву, – сунув ноги в тапочки, Клим накинул махровый гостиничный халат и двинулся к двери.
– Мне продюсеру надо прозвониться! – обиженно молвила телеведущая. – Я женщина деловая.
– Цени чужое время и береги чужой сон. Сколько теперь в Москве – знаешь?
– Я по делу.
– Хочешь поинтересоваться, нравишься ты ему или нет?
– Он для меня не мужчина. Продюсер... как и режиссер, не может быть мужчиной по определению.
– Хорошая фраза... Советую использовать в какой-нибудь передаче об отечественном кинематографе. Не терзай телефон. Тут международная связь отсутствует. Я справился у портье.
– Попытка – не пытка! – треск наборного диска подтвердил, что Тамара намерена прозвониться в Москву во что бы то ни стало.
Уже открыв дверь в ванную комнату, Бондарев сообщил:
– Кстати, завтра бужу ровно в десять утра. На сборы, завтрак и все остальное – полтора часа. Оправдания вроде «я не выспалась» и «со вчерашнего ноги болят» приниматься не будут...
* * *
Клим и Тамара покинули номер незадолго до полудня. Завтрак в гостиничном кафе был скромен: овощи, сыр, кофе.
Хозяин гостиницы, бывший тут одновременно портье, барменом и официантом, раскалил в горячем песке жезвей. Когда коричневая пена полезла вверх, армянин подхватил чашки и щеголевато разлил лаковую струю по чашечкам.
– Слушай, Бондарев, а ты, часом, не мизантроп? – осведомилась посвежевшая Белкина, глядя, как спутник любовно пьет кофе.
