Однако люди Яши возвращались ни с чем. Кусков почувствовал угрозу. Из друга он превратился в опасного и умного врага. Единственная черта характера, не раз ставившая Витальку в уязвимое положение, была им подавлена. Если бы Штука за последние дни хоть раз зашел в кафе или ресторан и выпил, то найти его не составило бы труда. Но сведений о его визитах не поступало ни из одного подобного места. К вечеру Яша уже склонялся к тому мнению, что Штука каким-то образом оформил выездные документы и покинул страну. Локомотив прекратил поиски. Теперь ему оставалось только ждать.
Он по-прежнему оставался с тем, что имел. Более того, владения, завоеванные в результате смерти Эфиопа, уже начали давать прибыль, и пока им ничего не угрожало. Кусков в любом случае не тот человек, который, сгорая жаждой мести, перейдет в ведение копов точно так же, как самому Локомотиву достались земли Ефикова. Штука — человек с понятиями. Он не станет предавать их даже тогда, когда на него будет давить реальный срок.
Поразмыслив, Яша пришел к выводу о том, что, сдавая его полицейским, Кусков обретет волю, но станет изгоем, в которого будет не зазорно воткнуть нож любому отморозку. Не продавая принципов, он останется тем, кем был, но сядет. Впоследствии Яша сумеет все объяснить Витальке и искупить свою вину хорошей долей в ресторанном бизнесе. Это можно было решить уже сейчас, но для этого нужно присутствие Штуки. На это в ближайшее время, как показывают события, рассчитывать не приходится.
Локомотив сделал максимум того, что считал возможным, и затаился.
Волнение любого человека обычно передается его близким. К таковым Яша относил лишь Марину, свою жену. Можно упомянуть Сороку и Подлизу, к мнению которых он иногда прислушивался. Остальные были не в счет. Хозяина они видели раз в месяц по большим событиям, поэтому манипуляции Яши оставались для них тайнами за семью печатями.
Но госпоже Шебаниной волнение мужа не передалось. Она столько нервничала в начале его деятельности, что теперь ей было на все наплевать. Каждый день шухера для Локомотива был последним, поэтому известие о том, что муж опять ступил на лезвие бритвы, ее должным образом не взволновало. Она проводила время дома, попивая джин-тоник и разговаривая с аквариумными рыбками.
Когда-то Яша запретил жене работать и бывать на людях. Мол, статус не позволяет. Сейчас последствия этого распоряжения приносили свои плоды. Мозг молодой женщины, и без того не обогащенный интеллектом, стал давать сбои. В тот момент, когда Локомотив носился по городу и заметал следы, она валялась на диване, пила, пила и пила. К безумному поступку Марина была готова уже давно, но для окончательного выпада все не было повода. Она хлебала джин и спорила с вуалехвостами.
Яша мужественно заметал следы, а что касается Сороки и Подлизы, то это отдельный разговор. Они были не низовыми братками, а конкретными бригадирами, понимали, когда наступает опасность, а когда можно идти в ресторан. Сорока и Подлиза видели нервозность лидера, были свидетелями переправки его средств за рубеж. Им самим прятать там было нечего, поэтому они переняли от Яши лишь постоянное ощущение запаха сгоревшей кожи.
Когда Локомотив совершал семимильные шаги и как белка перепрятывал запасы, они топтались на месте и видели, как над их головами стягиваются серые тучи последних августовских дней. Оба понимали, что, пока не поздно, нужно что-то предпринимать. Они решили держаться самостоятельно и тут же ощутили легкий дискомфорт.
Оказалось, что без Локомотива они совершенно не знали, какой поступок окажется правильным. У любой задачи существовало несколько вариантов решения. А вот какой из них приведет к удаче, позволит миновать нары?.. Этот вопрос оказался сложным, и тыкать пальцем наугад Сорока и Подлиза не решались. Бывшие вокзальные каталы были убеждены в том, что, начав открывать колпаки, крутимые копами, они обязательно превратятся в лохов и останутся ни с чем.
Нужен был момент, подсказка, которая направила бы их на верный путь. Вскоре такая возможность представилась, но только для Грошева, то бишь Подлизы. Вечером двадцать второго августа он сидел в своей двухкомнатной квартире, больше напоминающей склад организации, торгующей товарами широкого народного потребления, чем жилище, пил пиво и смотрел второй тайм матча «Спартак» — «Ростов».
Подлиза услышал звонок, чертыхнулся и снял трубку.
— Вова! — раздался металлический голос Локомотива. — Прыгай в машину и быстро ко мне.
— Яша, тут спорный свободный на пятьдесят девятой минуте!.. — попробовал отсрочить момент своего прибытия Вова.
— А я говорю, хватай свою задницу обеими руками и мчись в сторону моих ворот!
Удар Подлиза все-таки проконтролировал. Мяч просвистел над перекладиной. Он еще не успел врезаться в болельщиков, сидевших на тесном стадионе в городе Элисте, как Грошев облегченно махнул рукой и отправился заводить свой «Фольксваген».
— Где Сорока?! — с досадой рявкнул Яша, подозревая, что какую-то часть матча Подлиза все-таки посмотрел уже после его звонка.
— А я знаю? — возмутился тот. — Тебе кто нужен-то? Ищешь Сороку, а зовешь меня.
— Молчать! — Локомотив побледнел. — Закрой рот, пока не упал. Разболтались, лоботрясы, расслабились!..
— Что стряслось? — опешил Подлиза.
Локомотив дернул веком и уцепил пузатую бутылку виски. Полстакана коричневой жидкости вошли в организм как нарзан. Это показалось Подлизе дурным знаком.
— Вы, дятлы, когда начали шмалью баловаться?
Неадекватных поступков после ста граммов спиртного от Локомотива ожидать было можно, но Вова не думал, что так быстро.
— Яша, только пиво!.. Я скорее на бабке столетней женюсь, чем вмажусь. Да и Игореха тоже. Ты же знаешь! — Подлиза донельзя округлил глаза. — Да что случилось-то?
— Случилось, что старуха женилась! — Яша Шебанин не видел никаких различий между «жениться» и «выйти замуж».
Он до сих пор говорил всем, что Маринка женилась на нем не из корысти, а из-за большого чувства.
— Твой Сорока в городском ИВС сидит на нарах и пытается доказать мусорам, что два грамма героина в его карман подкинули именно они!
Подлиза оцепенел.
— Яша, Сорока все дни с утра до вечера у меня на глазах! Он же греко-римский борец…
— Вот именно! — Яша прервался еще на полстакана. — То ли греко-, то ли римский. Почему мне никто не подкидывает героин? Я тридцать пять лет живу, и мне никто еще ничего не подбросил! Сороке только тридцать лет, но ему в восемьдесят девятом подкинули доллары у банка на два года общего режима, в девяносто третьем — нож на полтора, в девяносто седьмом — пистолет на три, а теперь героин. Этот подброс я оцениваю лет этак на восемь. Борцы вы мои греко-римские. Чемпионы Соликамска, Назарово и Бодайбо!.. Хочешь в глаз?
— За что? — Приблизительно такого развития событий после полбутылки «Джонни Уокера» Подлиза и ожидал.
Ему хотелось напомнить Яше, как в том же девяносто третьем менты подкинули ему четыре ворованных ткацких станка из Новосибирска на пять лет строгого режима. Однако делать этого он не стал по вполне понятным причинам.
Вместо ответа Локомотив подтянул к себе блокнот, лежащий на столе, черкнул на листке пару строк и приказал:
— Позвонишь по этому телефону и спросишь Качалкина. Это начальник дежурной смены в СИЗО. Передашь через него Сороке маляву, чтобы тот держал рот закрытым. Если будет молчать, я его вытащу. Узнай, кто и на что эту птицу разводит. — Яша потянулся к бутылке, и Подлиза понял, что пора сваливать, пока не поздно.
«Поздно» наступило гораздо быстрее, чем он полагал. Через полчаса, когда Сорока уже подъезжал к тюрьме, ему на сотовый позвонила Марина и, рыдая, сообщила, что муж дал ей такой подзатыльник, что она едва не разбила лбом стекло, после чего вылил все содержимое аквариума в унитаз.
— Скотина! — визжала в трубку Мариша. — Я этого харацерпуса три месяца искала!..
Набирая на мобильном телефоне номер начальника дежурной смены, Подлиза думал о том, как Локомотив смог дотащить до туалета стопятидесятилитровый аквариум.
Качалкин вышел на улицу через десять минут, сразу сел в «Фольксваген» Подлизы и осведомился:
— Какие проблемы?
— Я насчет Ферапонтова, — пояснил Вова, набычившись.
— Да, есть такой. Сегодня днем водворили. Яшин знакомый?
— Да. Дальний родственник. А кто его задерживал?
Качалкин помялся.
— Опера из наркоманского управления. А Яша что просил сделать? Малявку передать?
— Да, — сказал Подлиза. — Я сейчас напишу.
Тот согласился без особой охоты, но потом, когда спрятал в карман зеленой рубашки бумажку с портретом президента Гранта, уже пылал энтузиазмом. Майорские погоны шевельнулись в готовности лететь к цели прямо сейчас.
— Сороку, то бишь Ферапонтова, на что колют?
