Иван Стрельцов - Псы войны

— Да, — вытянувшись по-военному, кивнул Эйнштейн. Будучи неглупым человеком, химик-неудачник сообразил, во что вляпался, и хорошо понимал, что живет, пока работает; как только он не сможет или не захочет работать, с ним будет покончено. А жить хотелось.

— Ну как, у вас все в порядке? — сменив тон, спросил Логинов.

Три дня назад он звонил из Чечни во Владивосток Улдузову, приказал Ахмеду прислать самолет в Ростов и обеспечить ученых всем необходимым. Сейчас ему был позарез нужен концентрированный героин. Брусок этого зелья будет стоить дороже золота. Часть наркотика, получаемая из Китая, будет концентрироваться, переправляться в Америку и там складироваться, дожидаясь своего времени, как золотой запас. В конце концов, нужно быть готовым к любым перипетиям.

— Все в порядке, наши люди всем довольны, — донесся до Логинова голос Эйнштейна. Руководитель исследовательской группы боялся сообщить шефу, что большинство ученых глухо сидят на игле и без дозы не могут не то что работать, вообще ничего не соображают. Благо зелья у них полно.

— Вот и славно, — Александр Васильевич похлопал Эйнштейна по плечу. — Возвращайтесь обратно, готовьтесь к перелету. И смотрите, ничего не забудьте из документации.

— Как можно.

— Ну, это как предупреждение. — Логинов повернулся к телохранителю: — Алик, проводи ученого.

Очередную смену генсеков в стране учитель Александр Васильевич Логинов из провинциального городка Обнинска Калужской области никак не воспринял. Мало ли их менялось за последнее время.

Антиалкогольная программа нового генсека тоже не произвела впечатления на преподавателя истории, впрочем, как и знаменитое горбачевское «ускорение». Все это уже когда-то было.

Новый термин «перестройка» и вовсе вызвал скептическую улыбку неглупого провинциала: «Сталин тоже начинал с перестройки, а закончил кровавыми репрессиями, истребив лучшую часть интеллигенции. А этот, видно, решил покончить с оставшимися». Объявленная же «гласность» сперва вызвала у Александра Васильевича недоверие: «На дешевку ловят недовольных, дескать, пишите, сообщайте, у кого что наболело, а мы примем меры. Как же, примете против тех, кто писал».

Но время шло, а репрессий все не было, в газетах появлялись публикации о злодеяниях НКВД в годы репрессий, затем добрались до ЧК в годы Гражданской войны. И уже вовсю начали трезвонить о революционных лидерах. Ленин — разлагающийся сифилитик, помешанный на красном терроре в отместку за казнь «брата Сашки», Дзержинский — наркоман, Сталин — агент царской охранки.

Тяготевший к литературе Логинов мечтал написать крупное сочинение на манер «Вечного зова» Анатолия Иванова, чтобы вся страна зачитывалась и затем чтобы сняли длиннющий художественный фильм. Но время стремительно менялось, и уже никого не интересовали строители советской власти в какой-то глуши. Теперь в ходу была чернуха с достаточным количеством политических извращений. Порывшись в своих литературных закромах, где долгие годы собирались материалы для произведения века, в том числе о репрессиях, Логинов за месяц черкнул «историческую» повесть «Восхождение Ежова».

Включил туда несколько фактов из жизни маленького человека, дорвавшегося до кормила власти и превратившего правоохранительные органы в конвейер смерти. Эти факты были дополнены сальными историями, выдуманными самим «молодым» автором. А коллекция газетных фотографий, доставшаяся Александру Васильевичу от отца, и вовсе придала подлинный вид шедевру.

К удивлению самого автора, одно из издательств не только напечатало книгу, но еще выплатило приличный гонорар.

Едва книга вышла в свет, как домой к автору нагрянула делегация из демократически настроенных интеллигентов — и не только местных, но был посланец из самой Москвы.

— Вы, дорогой Александр Васильевич, наш рупор, — обнимая учителя истории, прокаркал красноносый толстяк, директор городской библиотеки. А столичный гость поставленным голосом объявил:

— Вот такие люди и должны представлять интеллигенцию в Верховном Совете. Как, Александр Васильевич, согласны примерить депутатский значок?

— Как депутатский? — послышался надрывный женский голос.

Все оглянулись. В соседней комнате стояла полная невысокая женщина в простом сером платье и вязаной кофте. Ольга Ивановна, жена Логинова, была учительницей в той же школе, где и Александр Васильевич, преподавала алгебру и геометрию. К писательским увлечениям мужа относилась с недоверием, а когда того издали, вздохнув, сказала: «Ой, доиграешься, Шурик».

— Да, милейшая, — обратился к Ольге Ивановне заезжий гость. — В Верховном Совете страны должны быть такие люди, как ваш муж, а не полуграмотные рабочие и крестьяне. Они-то и помогают коммунистам держать народ в узде.

Предвыборная кампания прошла успешно, его соперниками были доярка, Герой Соцтруда, не умевшая связать двух слов, и отставник военный, знавший только «равняйсь, смирно».

Конкурентами учителю истории они, естественно, не были. Александр Васильевич не тушевался перед большими аудиториями избирателей, много говорил о возрастающей роли масс в бурную эпоху перемен. Что не нужно бояться выбирать. И в результате его выбрали.

Но новенький в Верховном Совете не стал бесхозным, его сразу же привлекли в группу зарождающейся демократии. Быстро освоившись на новом месте, Александр Васильевич вскоре добрался до трибуны и оттуда брякнул:

— Говоря о правах человека и помня о политических заключенных, о реабилитации невинно осужденных, нельзя забывать и об обычных заключенных. Есть сведения о нарушении их прав, прав человека.

Ни к чему не обязывающая речь неожиданно вызвала долгую дискуссию, а та в конце концов вылилась в решение назначить инспекционную комиссию. Логинов был включен в состав этой комиссии.

Несколько месяцев депутаты ездили по стране, собирая материалы для отчета в Верховном Совете. Тюрьмы, зоны, лагеря от Карпат до Магадана, встречи с руководством исправительных учреждений и с самими заключенными…

После возвращения депутатской комиссии ее отчет так и не был заслушан. Советский Союз вступал в новую полосу перестройки — всплеск национализма. Если прибалтийская интеллигенция шепотом обменивалась мыслями о независимости и будущей помощи Запада, а украинские националисты выставили на Арбате в Москве пикеты из местных стариков и старушек с жовто-блакитными прапорами и лозунгами на «ридней мови», то в Средней Азии и в Закавказье уже вовсю начали сводить счеты.

Верховный Совет, гудевший как пчелиный улей, создавал видимость интенсивной работы. Комиссии разъезжались по всей стране, чтобы держать в курсе законодательную власть.

После одной из поездок Александр Васильевич вернулся к себе в московскую квартиру. Жена, так и не принявшая его депутатства, оставалась в Обнинске, по-прежнему работая в той же школе, где учились дети.

Поужинав, слуга народа подумывал, чем бы заняться вечером. Он был еще не стар и не чурался женского общества. А за полгода проживания в Москве обзавелся несколькими знакомыми женского пола. И сейчас размышлял, кому из них позвонить. Но позвонили ему, в дверь.

«Ольга, что ли, из Обнинска пожаловала?» — с раздражением подумал Логинов, направляясь к двери. Но вместо жены на пороге стоял невысокого роста щупленький старичок в костюмчике. Одежда была поношенная, но опрятно выстирана и выглажена.

— Вам чего, товарищ? — спросил Логинов. Он чувствовал себя не очень удобно, стоя перед незнакомцем в банном халате и домашних тапочках. «Прямо барин какой-то».

— Доброго вам здоровьичка, Александр Васильевич, — поздоровался старик.

— А мы что, знакомы? — совсем растерялся народный избранник, в мозгах прокручивая ситуацию, где он мог познакомиться с этим сморчком.

— Да вроде как знакомы, — кивнул старик.

— Ну, тогда проходите, — сказал Логинов, впуская гостя. Указал на кресло: — Садитесь. Я сейчас, только оденусь.

Быстро натянув брюки, джемпер, Александр Васильевич вышел к гостю. Присел в кресло, стоящее напротив.

— Как вас зовут, милейший? Что-то не припомню. Столько дел, все не упомнишь.

— Величают меня Дмитрий Егорович Прохоров, — важно ответил старикан.

— Прохоров? — переспросил Логинов. — Что-то не помню. А где же мы с вами познакомились?

— На Северном Урале, вы к нам в колонию приезжали. Хорошо тогда говорили о новом мышлении, о правах человека. Что, дескать, все люди имеют права, и зек — он тоже человек. Складно говорили, — дедок лукаво улыбнулся.

Только теперь дошло до Александра Васильевича, что к нему в гости пожаловал один из бывших заключенных. «Может, после освобождения, а может, беглый или, хуже, сумасшедший. Пришел требовать прав для зеков». Свежевымытое тело депутата покрылось холодным потом. Сдерживая дрожь, он как можно спокойнее спросил: