– Тут сложные межклановые отношения.
– Никого не пощадили. Вот, полюбуйтесь.
Машина въехала в селение, о котором говорил комбат несколько минут назад. По обе стороны дороги стояли обгорелые остовы домов, слегка припорошенные снегом. Изредка торчали черные трубы русских печей – в основном для выпечки лепешек пользовались плоскими печками – тандырами. Кое-где стояли остовы сгоревших дотла машин, изуродованная сельхозтехника.
Трупов нигде не было видно.
– Чеченцы не оставляют своих трупов.
– Знаю.
Они разговаривают с большим трудом – мотор ревет и грохочет, преодолевая перепады. Приходится кричать.
Вскоре мертвое селение скрывается за холмом.
Командный пункт.
Здесь ждут командира батальона.
Поздний офицерский ужин.
Издалека доносятся глухое уханье взрывов – то ли из пушек садят, то ли мины взрываются.
Однако все это происходит вне зоны, контролируемой батальоном, поэтому никого не волнует.
Посреди палатки стоит наскоро сколоченный стол, к нему придвинута длинная лавка, стоит несколько стульев. Появляются две – три буханки хлеба, но он заморожен и тверд как камень, офицер откладывает в сторонку нож и принимается за тесак – так гораздо сподручнее.
– Как хлеб? – спрашивает Матейченков.
– Хлеб получаем неплохой, товарищ генерал – полковник, – откликается командир батальона.
– Пожалуй, единственный приличный продукт, который нам приходит, – уточняет комполка.
– Где выпекают?
– В Грозном.
– Молодцы.
Один из офицеров выкладывает на стол невесть откуда взявшуюся здесь таранку, ломает ее на куски, другой тщательно чистит рыбу от насквозь просоленной чешуи.
– Эх, под эту бы тарань да пивка холодненького, – громко вздыхает кто-то из офицеров.
Пивка нет, но есть водка.
Дежурный ловко расставляет перед сидящими миски и стаканы. Посуда разнокалиберная, видно, с бору по сосенке, но это никого не смущает. Было бы что наливать.
Появляется крупно нарезанная колбаса, эмалированная миска, в которой холодная картошка в мундирах.
– Как колбаска? – спросил Матейченков.
– Не первой свежести, но есть можно.
Генерал взял кружочек, пожевал, поморщился, но проглотил.
Разлили водку.
Комполка назвал их по старой памяти «наркомовские сто грамм».
– За нашу победу, – громко провозгласил он, чокнулся с высоким гостем и выпил первым.
После первой стало повеселее, а после того, как кое-кто из офицеров закурил – вроде даже и потеплее.
– Товарищ генерал-полковник, разрешите обратиться, – через стол произнес раскрасневшийся офицер.
– Слушаю.
– Вы мин не опасаетесь?
– В смысле?
– Да у нас мины на ужин предполагаются.
– Надеюсь, свеженькие? – уточнил Матейченков, который уже начал догадываться, о чем идет речь.
Дружный хохот, покрывший его слова, показал, что реплика угодила точно в яблочко.
– Мы бы и сами не прочь… Увы, свеженьких нет, – развел краснощекий офицер руками.
– Тухлыми пробавляемся.
– И спасибо за них не говорим.
На краю стола появилось несколько банок солдатской тушенки. Сидевший рядом взял одну из них, прицелился консервным ножом. Со всех концов стола послышались реплики:
– Осторожней!
– Взорвешь всех.
– Газовая атака.
– Где противогазы?
Офицер проткнул банку. Послышалось змеиное шипение. Палатка наполнилась запахом сероводорода, а может, и чем-нибудь похуже.
Офицер спросил:
– Вопросы есть?
Вопросов не было.
Он резко поднялся, откинул брезентовый полог палатки и зашвырнул банку подальше, в снег.
Та же участь постигла и остальные банки. Когда оставалась одна, последняя, Матейченков попросил:
– Подайте, пожалуйста.
Банку передали, он повертел ее в руках. На аляповатой этикетке значилось – «Краснодарский консервный завод». Даты изготовления генерал не обнаружил.
Комполка заметил:
– По спецзаказу.
– Я у вас эту банку реквизирую, господа офицеры. Не возражаете? – Матейченков захотел сунуть злополучную банку в карман, предварительно покрутив ее в руках: банка зловеще раздулась.
– Не надо, товарищ генерал.
– Осторожно.
– Банка может взорваться, – пояснил комбат. – Такие случаи, чего доброго, у нас бывали.
Кто-то добавил:
– И даже с травмами.
Один предложил:
– Мы вам фольгой обмотаем.
– И запакуем.
– Для безопасности.
– Я однажды этой дрянью отравился, – произнес краснощекий. – Четыре дня мучился.
Второй добавил:
– И меня наизнанку выкручивало.
Матейченков резко спросил:
– Часто попадаются такие партии консервов?
– Других не бывает.
– Куда обращались? – посмотрел генерал на комполка.
– К снабженцам.
– Конкретно?
– К главному.
– И что?
– Концов не могут найти.
– Жуткий бардак в тылу, – добавил комбат.
– Тут не бардак, а кое-что похуже, – покачал головой Матейченков, крутя в руках злополучную банку.
– Похоже.
– Кто-то лапки греет.
– Жиреет на солдатской крови.
– Никому дела нет.
– Что ответил главный? – Матейченков назвал фамилию.
– Говорит, берите, что дают. Я, мол, такое добро и получаю. Не желаете – другие с руками оторвут, еще спасибо скажут.
– Честное слово, я его пристрелить хотел, – произнес комбат и мелко перекрестился.
– Зачем стрелять? Кто тогда вам такие мины поставлять будет? – усмехнулся Матейченков. – Еще свою голову из-за такого дерьма подставлять… Мы для него кое-что не хуже придумаем.
– А что?
– Разберемся и под трибунал отдадим, вот что. У вас и одной нормальной банки тушенки не попадалось?
– Как не попадаться.
– Попадалось.
– Мы, товарищ генерал, статистику навели, – внес ясность все тот же неугомонный офицер с румяными щеками, уписывая с аппетитом холодную картошку с таранью.
– И какова она?
– Примерно одна нормальная банка из десяти.
– Точно.
– Переходя на язык математики – десять процентов.
Генерал пообещал:
– Мы со снабженцами на другом языке поговорим.
После живительного напитка, который, согласно поговорке, бывает либо хорошим, либо очень хорошим, – третьего не дано, – языки у ужинающих как следует развязались.
В палатке стало повеселее.
Завязался общий разговор на самые животрепещущие и актуальные темы, которые волновали всех.
Полномочный представитель Президента старался почаще бывать в частях различного назначения. Ему важно было узнать, чем дышит народ, каковы настроения в армии, стоящей в беспокойной Чечне, которая готова в любой момент вспыхнуть, словно сухой порох.
Он неутомимо ездил из части в часть, и узнавал то, чего ни за что не узнаешь, сидя в штабе, изучая даже самые подробные донесения и аналитические записки.
…Любопытным был для него и разговор, завязавшийся нынче в офицерской палатке.
Дело было даже не в тухлых консервах, способных взрываться, словно мины, и не в колбасе не первой свежести, хотя и это было важно: расхлябанность следовало выжигать каленым железом, это однозначно. Такое решение он принял в первый свой день пребывания в Чечне.
Но не менее важно было узнать настроение в частях.
Моральный дух войск на войне решает если не все, то многое – это было кредо генерала Матейченкова.
Речь за ужином в офицерской палатке вскоре зашла на сакраментальную тему – что России делать с буйной Чечней?
Было высказано несколько точек зрения, носивших официозный характер – они Матейченкова не очень интересовали.
Заговорили и о том, что война в Чечне кое-кому выгодна:
– Кому война, а кому мать родна.
– Кто-то крепко руки греет.
– Ну, кто?
– Да хотя бы снабженец, что нас тухлятиной кормит.
– Такие деньги лопатой гребут.
– Вот ему война нужна.
– Снабженец – мелкая сошка.
– Вот кто оружие чеченцам продает – тот миллионы баксов заколачивает.
– Ребята, не с того конца подходите.
– А с какого надо?
– Надо поставить главный вопрос.
– Ставь.
– Хочет ли президент прекратить войну?
– Хочет.
– Он сам говорил об этом.
– Но для этого надо уничтожить бандформирования, все, до последнего бандита, – внес ясность командир полка, наливая из самовара в чашку крутой кипяток.
– Легко сказать.
– А как это сделать?
– Мы попадаем в порочный круг.
– Послушайте меня, ребята, – подал голос скуластый крутоплечий офицер, усы которого напоминали Матейченковские. До этого он сидел молча, слушая спорящих, и только перекатывал желваки на впалых щеках.
Шум спора несколько приутих – видимо, офицеры уважали своего немногословного собрата.
– Вы же знаете, я сам казак, из этих мест, родился недалеко, за Тереком, в станице.
В полном молчании он продолжал:
– У нас, казаков, своя точка зрения на Чечню.
– Какая же? – спросил Матейченков.
– Чечня России не нужна.
