Астамир приготовился, но периферийным зрением все же наблюдал за отцом.
2. ТРИ ЗВЕЗДЫ НА ПОГОНЕ...
Полковник Раскатов хорошо чувствовал свою роль попутчика, к тому же навязанного приказом сверху, и не стал сгонять с командирского места старшего прапорщика Лошкарева, потому что командовать во время сопровождения транспортной колонны должен тот человек, который именно для этого и предназначен. Негоже было бы полковнику спецназа ГРУ взять на себя функции командира конвоя, да никто ему таких полномочий и не давал. И потому Василий Константинович просто заставил потесниться солдат конвоя, заняв место у одного из окошек-бойниц, сейчас закрытых тяжелыми бронированными кругляшками-занавесками. Место, кстати, самое удобное – около бокового люка для десантирования. Там, по крайней мере, есть где ноги вытянуть.
Солдату пришлось на полу устроиться. Жестко, но три часа можно и потерпеть. Смешно было бы, если бы солдаты сидели на сиденьях, а полковник у их ног на полу. Это даже сами солдаты понимали, наверное...
– Тебя как зовут? – спросил Василий Константинович солдата, которому неудобства доставил.
– Рядовой контрактной службы Селиверстов, товарищ полковник... – не слишком весело ответил солдат, пытаясь встать там, где встать возможности не было.
– Сиди... А имя у тебя есть?
Бывает, что солдаты за время службы забывают свои имена.
– Владимир...
Раскатов переложил из кармана камуфлированного пухового бушлата пакет с документами в карман «разгрузки» и протянул солдату свой бушлат, поскольку солдаты по летнему времени носили соответствующую форму и бушлатов с собой не имели.
– Подложи, Владимир, все мягче будет...
Долгое молчание рядового было вызвано растерянностью.
– Спасибо, товарищ полковник... – сказал наконец Селиверстов.
В итоге солдат оказался даже на более мягком месте, чем его сослуживцы и даже чем сам Василий Константинович, чему рядовой несказанно удивился, потому что не привык к такой о себе заботе со стороны своих офицеров. А этот полковник из Москвы, что ехал к ним в часть разбираться по поводу инцидента, о котором в последние дни много говорили, выглядел довольно странно. К тому же был непривычно вежлив.
«Наверное, давно с солдатами не общался – штабной, потому и добрый такой», – решил рядовой контрактной службы Селиверстов...
* * *
Полковник Раскатов в самом деле ехал разбираться со скандалом, случившимся в воинской части, где временно занимал помещение под казарму и стоял на довольствии отдельный отряд спецназа ГРУ. Старший лейтенант Тихонов из спецназа ГРУ основательно избил капитана и майора мотопехотного батальона. Избитые офицеры, естественно, написали рапорт, и теперь Раскатову предстояло проявить чудеса дипломатии, чтобы дело не дошло до военной прокуратуры. Все-таки, когда младший офицер позволяет себе рукоприкладство по отношению к старшим офицерам, это из ряда вон выходящий факт. Тем более избиение было совершено в трезвом состоянии. Как-то так повелось, что пьяные драки вызывают меньше возмущения, чем трезвые разборки. Тогда обычно виновного, то есть обычно и всегда, младшего офицера, просто переводят служить в другое подразделение, и этим дело кончается. А когда драка случается в трезвом виде, дело, бывает, и до трибунала доходит.
По телефону выяснить подробности не удалось, потому что командир отряда спецназа ГРУ майор Макаров, представляя свою версию случившегося, разговаривал с командиром своей бригады из кабинета командира мотопехотного батальона подполковника Расько и всего сказать, наверное, не мог, иначе его потом могли бы вообще до этого телефона не допустить. Но рапорт избитых офицеров миновал командира бригады и попал из РОШа[3] сразу в диверсионное управление ГРУ. И полковник Раскатов получил приказ выехать, чтобы «спустить дело на тормозах», и, если придется, спустить очень жестко, но в обиду своих не давать...
Что такое «спустить очень жестко», никто Раскатову не объяснил, но он и сам понимал, как это можно сделать. А давать своих в обиду полковник был не намерен даже в том случае, если старший лейтенант, обладатель добротных кулаков, оказался бы не прав, в чем Василий Константинович сомневался, основываясь на туманных фразах Макарова, которые передал командир бригады. Короче говоря, предстояло разбираться...
Приезда полковника Раскатова в штабе мотострелкового полка, к которому относился батальон, ждали с нетерпением и, как понял Василий Константинович, сами не желали, чтобы дело дошло до военной прокуратуры, но причин открыто не называли, мотивируя свою приветливость желанием все закончить мирно исключительно из уважения к военной разведке. В уважение полковник Раскатов верил, прекрасно зная, что в нынешние времена спецназ ГРУ – это не просто элитные, это самые боеспособные войска во всей российской армии. Но чувствовал в деле какую-то подоплеку... И его отправили разбираться, посадив на транспорт из батальона, что регулярно курсировал между отдаленным гарнизоном и полком...
* * *
Полковник, честно говоря, давно отвык ездить на бронетранспортерах. Он даже пытался вспомнить, когда ездил в последний раз, и выходило что-то около шести лет назад. Но в спокойной московской жизни, вернее в неспокойной московской жизни, потому что спокойной службы в спецназе ГРУ не бывает, всегда старался поддерживать себя в хорошей физической форме. И это была не привычка даже – это был образ жизни, и он Василию Константиновичу нравился.
БТР мягким транспортным средством назвать нельзя, хотя все же ехать в нем гораздо приятнее, чем в кузове грузовика. Несколько раз полковник поднимал круглую шторку, чтобы выглянуть из бойницы. Пейзаж кругом был один и тот же уже на протяжении больше чем часа, – сплошной густой ельник. Когда начался крутой подъем на перевал, полковник сразу почувствовал это, снова приподнял шторку. Он увидел широкий простор – холмистая, поросшая лесом местность уходила далеко, потом ельник редел, и дальше начиналась степная равнина с высокой травой и зарослями разнообразных кустов. Потом бронетранспортер круто повернул, и в бойнице появилась каменистая стена. Иначе и быть не могло, потому что подниматься на перевал можно только по «серпантину». И с каждым поворотом будет меняться пейзаж...
Заскрипела над головой башня. Стрелок-наводчик переводил пулеметы на возможную цель. Все обычно, все выполняют свою работу...
* * *
Необычное началось вскоре после очередного поворота, когда вдруг показалось, что колеса начали «рыскать». Такое бывает с некоторыми машинами, джип «Рейнглер» самого Раскатова тоже имеет такую склонность, когда попадается раздолбанная дорога и едешь по ней на высокой скорости, но с бронетранспортером такого быть не могло. Полковник успел это осознать за ту короткую долю секунды, которую это ощущение длилось. А когда появился тяжелый и весомый гул, заполняя все вокруг, начал искать рукой автомат. То есть он только подумал, что надо найти автомат, а потом сообразил, что автомата у него нет, есть только пистолет, но не в кобуре, а в кармане «разгрузки», надетой поверх бронежилета. Не мыслью, а осознанием за ничтожные доли секунды прошло в голове воспоминание, как он собирался ехать в повседневной форме одежды, но его отговорили, заставив и в полевую форму снарядиться, и бронежилет с «разгрузкой» надеть, мотивировав этот маскарад тем, что так в Чечне все ходят, а в одетых иначе стреляют снайперы, сразу вычисляя в них начальников. Это было разумно, и Василий Константинович послушался... Он уже сталкивался в своей службе с работой снайперов, когда был «добровольцем»-инструктором в сербской армии во время войны в Боснии. И не видел удовольствия в повторении ситуации, тогда закончившейся для него долгим отлеживанием боков в белградском госпитале.
И это была его последняя мысль. А потом его подбросило вместе с бронетранспортером, ударило обо что-то головой, и полковник потерял сознание...
* * *
– Вставай, старший лейтенант... – сказал голос с сильным кавказским акцентом, и что-то толкнуло его в плечо. – Проснись и вставай, не то пролежни на заднице будут...
Раскатов давно отвык от звания старшего лейтенанта. Он был старшим лейтенантом очень давно. И сейчас не сразу понял, что боевик просто издевается над ним – три звездочки на погоне старшего лейтенанта, и три звездочки на погоне полковника. Правда, звездочки другого размера, и погон у старшего лейтенанта с одним просветом, а у полковника с двумя, но на погоне полевой формы просветов вообще нет. Там и не погон, а погончик с тремя звездами...
Потом появилась мысль о том, что погоны у него были прикрыты бронежилетом и еще сверху «разгрузкой». И если кто-то рассмотрел погон, значит, должен снять с полковника и разгрузку, и бронежилет. Раскатов, так и не открыв глаз, пошевелил плечом, проверяя свою экипировку. Тяжести на плече не было. Значит, и разгрузку, и бронежилет с него сняли...
