…Колонный зал «Праги» подавлял своим великолепием: зеленые мраморные колонны, лепнина с позолотой, огромные хрустальные люстры, белоснежные накрахмаленные скатерти, серебро приборов… Туда-сюда с подносами носились вышколенные официанты в бабочках. Праздничный стол, по меркам «Праги», был, конечно, небогатым: заказали — на сколько хватило первых лейтенантских денег. Все равно красота.
После нескольких рюмок, слегка захмелевшие лейтенанты ударились в воспоминания.
— А помнишь, как мы с тобой в самоволку махнули? — подсел к Полещуку его институтский приятель Игорь Базилевский. — Сначала на «ликерку», а потом в клуб «Серпа и Молота» в кино…
— Еще бы не помнить, Игорек. Я же тогда застрял на заборе, проколол железным штырем хромовый сапог, зацепился полой шинели. Потом водку из чайника пили в женской общаге «ликерки», с девчонками разругались…
— Ага, хотели нас захомутать, — улыбнулся Игорь. — Эти… — Он захохотал. — Размечтались, дурехи! Как же, сейчас в койку и под венец! Вроде, куда нам деваться после их водяры из чайника? У нас же программа была…
— Да Бог с ними, Игорек! А фильм был классный — «Дамы и господа», до сих пор помню… День рождения мой отметили…
Полещук и Базилевский чокнулись хрустальными рюмками и выпили. Полещук поглядел на своего товарища, и в который раз про себя удивился: «Почему при поступлении в институт светловолосому и голубоглазому Игорю дали арабский язык? Ведь у Базилевского чисто славянская физиономия. Ну, или скандинавская, на худой конец, если не принимать во внимание его обычный средний, а не двухметровый, рост. Впрочем, он не один такой на курсе. Вон, например, Серега Лякин — тоже ярко выраженный русак…»
— Базя, кстати, о самоволках. Поделись, как ты из Алжира в Париж слетал. Говорят, пиджачок вот этот клубный там прикупил. — Полещук прикоснулся рукой к вышитому на пиджаке Базилевского знаку неведомого французского клуба.
— Да, ерунда все это, Саня. Врут. Не было ничего подобного. — И Базилевский повернул голову в сторону начальника курса. Но тот сидел далеко в окружении выпускников, наперебой что-то ему говоривших, и слышать разговор не мог.
— Колись, колись, Базя. Дела-то прошлые. Как говорят арабы: «Ма фата — мата»[3] — Полещук потянулся за сигаретами.
— Ну, тебя на фиг. Я лично не летал. Умудрился слетать один из наших, старшекурсник, и пошли разговоры… Трепачи хреновы! Забудь, Саня.
Слова «помнишь, помнишь» слышались на разных концах длинного стола. Вспоминали совсем недавние, мартовские события на острове Даманском, когда из-за вооруженной стычки наших погранцов с китайцами всех посадили на казарму в ожидании объявления боевой готовности. Все понимали, что вот-вот может разразиться война. Обошлось. Но никто не сомневался, что в этом году количество будущих китаистов в институте резко увеличится. Так в ВИИЯ было всегда: военно-политический спрос определял предложение по числу военных переводчиков конкретного иностранного языка.
А иногда Минобороны работало даже на опережение. В прошлом, 1968 году, в Красных казармах неожиданно появились большие группы солдат и сержантов срочной службы, как выяснилось, уроженцев Закарпатья, худо-бедно понимавших чешский и словацкий языки. После двухмесячной учебы на курсах они исчезли. А в августе, когда сообщили о вводе войск Варшавского Договора в Чехословакию, все стало на свои места. Ведь не напасешься же профессиональными переводчиками на такую армаду и в жесткие сроки!
…Много чего вспоминали вчерашние слушатели, а ныне — лейтенанты, дипломированные военные переводчики.
Кто-то из ребят предложил выпить за всех наших преподавателей. Лейтенанты потянулись с рюмками к присутствовавшим за столом двум преподавателям арабского языка: капитану Борису Темкину и полковнику Владимиру Ивановичу Шваневу. Выпили стоя. И перешли на арабский язык, демонстрируя преподавателям свободное им владение. Темкин отреагировал длинной фразой на египетском диалекте, а сдержанный Шванев лишь, понимающе, ухмыльнулся и пыхнул табачным дымом. Конечно же, лейтенанты знали, что до свободного владения трудным восточным языком им пока еще далеко, но болтали на нем бегло. Школа ВИИЯ — одна из лучших в Союзе, а может, и в мире.
Да, что касается преподавателей института, то за них действительно надо было выпить. Что ни полковник — то легенда. Взять хотя бы Шванева. Кадровый разведчик, проработавший больше десятка лет в Ливане под «крышей» то ли ТАСС, то ли АПН. Контакты на самом высоком уровне, свободное владение пятью языками, доскональное знание ислама, кладезь мудрости. Полещук вспомнил первое появление Шванева в институтской аудитории: высокий стройный мужчина с ранними морщинами на лице, одетый в прекрасно сшитую элегантную черную тройку в едва заметную полоску. Только через пару недель преподаватель арабского языка Шванев пришел на занятия в форме полковника с петлицами артиллериста. Кто-то из ребят засек, что уезжал он из института на шикарном «Олдсмобиле» черного цвета… А полковник Воробьев, преподаватель кафедры вооружения и боевой техники. Нелегал. Полтора десятка лет служил капралом в армии США. Но как не пытались слушатели его разговорить, все было без толку: молчал полковник, аки «рыба об лед». Даже делал вид, что английский язык вообще не понимает. Как и бывший нелегал, полковник Яковлев, «турок», отслеживавший корабли НАТО, проходившие через Босфор…
И таких полковников в институте на разных кафедрах — хоть пруд пруди. Но единственное, что можно было услышать в лучшем случае об их службе в разведке это: «Что вы, ребята. Я был маленьким винтиком в этом огромном механизме под названием ГРУ…» Все. Больше не говорили ни слова. Правда, на каждом очередном съезде партии многие из этих полковников внезапно исчезали. Но на официальных фотографиях их никто не видел. Работа такая…
— Мужики, а за начальника курса еще не пили! — раздался чей-то громкий голос. — Наливай!
— Ура «папе» Назарову! Ура-а-а!
Подполковник Дмитрий Васильевич Назаров был единственным, кто предпочел прийти в «Прагу» в офицерской форме. Его прошлое для всех так и осталось тайной. По слухам, Назаров закончил ВИИЯ с монгольским языком, вроде бы служил в Китае и Монголии. Почему стал начальником курса, не знает никто, но ходили разговоры о его работе в ГРУ, вроде бы, где-то «засветился». Впрочем, ленточки ордена Красной Звезды и медали «За боевые заслуги», кроме прочих советских и иностранных наград, говорили о том, что прошлое у подполковника было непростым. Подслеповато щурясь (носить очки при людях почему-то стеснялся), он неуклюже поднялся со стула.
— Спасибо, ребята. Я хотел бы на прощанье вот что вам сказать. Сегодня вы все получили дипломы о высшем образовании. Это хорошо, но только на первом этапе вашей офицерской службы. Не останавливайтесь на этом. Найдите возможность получить еще одно образование по любой другой специальности. А два иностранных языка, которыми вы овладели, пусть будут лишь дополнением…
Назарову бурно зааплодировали, хотя никто из выпускников и думать не думал о каком-то другом мифическом образовании. Всем было хорошо и радостно. Зачем задумываться?
— И еще один важный момент, — начальник курса поднял руку, давая понять, что он не закончил свою речь. — Сейчас вы все в одном звании. Но пройдет время, и кто-то вырвется вперед в должностях и званиях, а кто-то отстанет. Не забывайте друг друга: протягивайте руку помощи. Все, товарищи офицеры. За вас!
«Папа» Назаров залпом опрокинул в рот содержимое рюмки, сел под аплодисменты на свое место и стал закусывать. Глядя на Назарова, Полещук почему-то вспомнил его странную манеру отдания чести: казалось, что «папа» не руку подносил к фуражке, а наоборот — приближал голову к руке…
Из соседнего зала громко зазвучала музыка ресторанного оркестра. «Под железный звон кольчуги, под железный звон кольчуги, на коня верхом садясь…» — запел певец популярную «Ладу», подражая голосу модного певца Вадима Мулермана. Получалось неплохо. Так как девушек в офицерской компании почти не было (пара-тройка молодых жен выпускников — не в счет), желающие потанцевать направились в соседний зал. Кто-то из них вслух посетовал, что не надел офицерскую форму. Легче было бы девиц кадрить…
* * *
Полещук очнулся от приятных воспоминаний и поглядел на пассажиров. Работяги, приняв на грудь и вволю наговорившись, дремали, кое-кто читал газеты, некоторые смотрели в иллюминаторы, одна из женщин подкрашивала губы, глядясь в маленькое зеркальце пудреницы. Сосед слева, откинув кресло, спал.
Появились стюардессы с тележками и приступили к раздаче «аэрофлотовских» коробок с едой. Полещук поискал глазами девушку, обещавшую налить ему вина, но та была далеко, в другом конце салона. Он глянул на часы: время, казалось, остановилось — посадка еще не скоро.
