В общем у меня была неплохая жена. Немного взбалмошная, но неплохая. Неплохая, пока у меня обе руки были на месте. Я пытался устроиться на работу, но кому я был нужен? Тогда еще даже не было частных сыскных бюро, и мой опыт просто пропадал.
Жена терпела год, два, а потом ей все надоело. Мы и раньше ругались; как принято в обычных семьях. А теперь жизнь стала просто невыносимой.
Она начала измываться над ребенком, моим единственным сыном, крича, что он отродье своего отца-неудачника. Причем сына она, конечно, любила по-своему, но при мне обращалась с ребенком демонстративно грубо, бросала ему еду с криками «на, подавись» или толкала его, когда он оказывался на ее пути. Ребенок начал пугаться, заикаться, но ее уже трудно было остановить.
Может, она была права. Кому нужен такой инвалид, как я. А жить на мою пенсию и ее зарплату мы не могли. Я терпел ее издевательства почти два года, но когда она однажды снова начала пилить меня, уверяя, что неудачно вышла замуж, я вспылили наговорил ей кучу гадостей. Она потеряла голову, после моего ранения она была словно не в себе и бросилась на меня. Ногти у нее всегда были длинные, и она буквально исполосовала мне лицо сверху донизу.
Правой рукой я мог ее только оттолкнуть, а потом оделся и ушел из дома. Навсегда.
Хорошо еще, что корешей много было по прежней службе в Афгане. Вскоре повсюду стали возникать частные сыскные бюро, и я нанялся в одно из таких учреждений. Хотя работал я там мало — месяцев пять. Вскоре меня нашел Рябой и предложил мне попробовать на новой работе.
Конечно, сначала я боялся. Очень боялся. Одно дело, убить человека, душмана там, в Афгане. Другое дело, здесь, в Москве или Ленинграде. В Санкт-Петербурге убийств такого рода быть не может, там все благородные, а вот в моем родном Ленинграде теперь людей убивают просто так, среди бела дня. Помню, как все бежали голосовать за Собчака — герой, оратор, такой борец за демократию. А я тогда всем говорил, — что он дерьмо. В партию вступил уже во времена Горбачева всего на год и тут же вышел. А болтунов я всегда не любил. Когда он повышал голос и начинал благородно обличать кого-то, я вспоминал нашего лейтенанта Абрамова. Тот тоже всегда любил обличать, а сам прятал от ребят сало и тушенку. Вот с тех пор и не люблю обличителей и борцов за идею. Всегда прикрывают своей борьбой шкурный интерес. Правда, есть несколько святых, но не о них речь. Теперь, конечно, все в один голос ругают Собчака, припоминают ему все прежние грехи. Раньше думать нужно было, когда этого обличителя выбирали. Кричали даже: такого в президенты, такого в премьеры.
Сильно сказал? Ничуть. Мне моя сука-жена все время говорила, что я ничтожество. А вот Собчак настоящий мужчина. «Под такого я легла бы», — говорила она мне, намекая, что все равно рано или поздно мне изменит. И вы хотите, чтобы я любил этих демократов? Не будь этих перемен, совсем по-другому сложилась бы и моя жизнь. Как мой дедушка, я был бы частым гостем пионерских и комсомольских сборов, когда ветераны войны рассказывают о своем героическом прошлом. Участник войны, боевой офицер, к тому же инвалид — в бывшем Советском Союзе мое будущее было гарантировано. Хорошая работа, на которую можно вообще не ходить, приглашения на все торжественные мероприятия, квартира, машина, дача — все вне очереди. Все для инвалида войны. В разрушенной России мне могли показать только кукиш. И посоветовать идти зарабатывать деньги самому. На мою инвалидскую пенсию я мог купить только два кило колбасы или прокатиться на такси до аэропорта.
А ведь у меня еще растет сын. Правда, жену я с тех пор не видел, но деньги посылаю им каждый месяц. Все время думаю, какое лицо у этой гадины, когда она получает тысячу долларов в месяц? Интересно, считает ли она и теперь меня неудачником?
В общем. Рябой меня тогда убедил. Первый мой «клиент» оказался такой сволочью, что после его смерти радовался весь городок, я не скажу, конечно, какой это городок, но радовались искренне — это я видел. Мерзавец терроризировал весь город и заодно наступил на мозоль настоящим «паханам», которые не любят дешевого шума. За работу я получил тогда пять тысяч долларов. Таких денег у меня никогда в жизни не было. Тысячу я сразу послал жене, предварительно обменяв деньги на другие купюры, чтобы по ним не могли ничего найти.
А на оставшиеся деньги я кутил две недели. Гулял по-настоящему, от всей души. Эти валютные шлюхи, когда я появлялся рядом с гостиницами, смотрели на меня и мою изувеченную руку, как на надоедливую собаку или как на пустое место. Тогда ночью и выбрал самых лучших, троих самых красивых, заплатив им по сто долларов. Пусть привыкают, — решил я. И всю ночь эти дряни обслуживали меня одного. Меня — инвалида без руки, которого выгнала из дома жена потому, что он не мог прилично зарабатывать.
Второй гонорар я уже не тратил так бездумно. Правда, с девочками мне понравилось и с тех пор всегда после очередного «гонорара» я вызываю сразу троих в номер гостиницы. В Москве и Ленинграде в последнее время появились шикарные гостиницы, где можно по-настоящему отдохнуть. А на часть второго гонорара я заказал себе новую кисть и несколько пар отличных перчаток. Если я специально не показываю, что я инвалид, когда мне это нужно, никто и не поверит, что я инвалид. После выполнения заданий, когда нужно быстро уйти, я снимаю первую пару перчаток, и все видят тонкую кожаную перчатку на моей изувеченной руке. Помогать себе левой я давно научился. А заряжать и стрелять я отлично приспособился правой. Так что проблем никаких.
Недавно купил себе неплохую квартиру в Ленинграде. Но там у меня не было ни одного заказа. В родном городе я принципиально не беру никаких заказов — можно нарваться на знакомого или близкого. А вот в Москве работать люблю. Здесь уйти незамеченным проще всего.
Эти двое азеров вышли на меня через Рябого. Он, правда, честно предупредил, что дело будет сложным. Так оно и получилось. Видимо, две южные группировки что-то не поделили и теперь нужно вмешиваться мне. Вообще-то я не расист. Люблю Муслима Магомаева и Бубу Кикабидзе, Но бандитов не терплю, тем более южных. И хотя в их разборки вмешиваться противно, но эти двое заплатят мне завтра, как миленькие, сто тысяч долларов, а потом я посмотрю, что можно сделать. У Резо, по моему мнению, должна быть своя охрана. Это сложнее для наблюдения, но легче для исполнения. Охрана создает ложное чувство безопасности, словно пуля не сможет достать вас, минуя этих головорезов. Охрана может защитить вас только от уличного хулигана или пьяного бузотера, а по-настоящему, чтобы вас охранять, нужно иметь не два-три человека, а как минимум десять-пятнадцать.
Настоящая охрана требует ума, это как раз то, чего недостает многим накачанным головорезам.
Полный, лысый господин постоянно потел, вытирая свою огромную лысину большим голубым платком. Он слушал молча, лениво, делая вид, что сказанное его совсем не интересует, но в его глазах иногда вспыхивали огоньки, не сулившие ничего хорошего.
Сидевший перед ним высокий худой человек все время пил воду, такими глотками, что был виден ходивший вверх-вниз кадык. За столом сидел еще один человек, лет тридцати пяти, внимательно слушавший говорившего.
— Кончил? — спросил хозяин дома. — Да, Резо. По-моему, все.
— Эх, Рябой, я всегда не доверял тебе. А сейчас приходишь и стучишь на своего друга.
— Не на друга, — возразил Рябой, — он тут ни при чем, — на твоих конкурентов, Резо.
— Почему ты думаешь, что они мои конкуренты. Ты не прав, Рябой. Это мои друзья, близкие друзья.
— Они хотели профессионала, Резо. А он настоящий профессионал. Если ему заплатят, его трудно будет остановить. Просто я решил на всякий случай предупредить тебя.
— Боишься за свою долю, — усмехнулся понимающе Резо.
— И за долю тоже. Все мои деньги в твоем казино. Погоришь ты, я разорюсь. Поэтому мне выгодно твое благополучие, Резо. Видишь, как я откровенен.
— Это ты со страху такой, Рябой. Понимаешь, что я вывернусь и тогда будут искать виноватых.
— Я тебя предупредил, Резо, — встал Рябой, — делай, как считаешь нужным. — Адрес этого парня у тебя есть? — Конечно, нет. Он купил квартиру где-то в Ленинграде.
— Санкт-Петербург. Теперь так называется этот город.
— Да, да, конечно. Просто «афганцы» не любят это название. Я по привычке. — Как его найти?
— Я посылаю ему телеграмму «до востребования». Просто на почтовый ящик. — Думаешь, он уже получил задание? — Наверняка. — А как его все-таки можно найти? Рябой колебался. Было видно, что ответ дается ему с трудом.
— Моя проценты? — спросил он. — Черт с тобой, прибавлю еще пять процентов к твоей сумме. Говори.
— Он однорукий. Его легко найти, — выдавил наконец Рябой.
— Что, — даже привстал Резо, — однорукий, — ха-ха-ха, — он оглушительно захохотал, — тоже мне профессионал. А глаза у него есть? Пара глаз или ноги — все целы? Я думал, ты говоришь серьезно, а ты тут анекдоты рассказываешь.
