– Ага. Когда-то оно служило в военной авиации. Скорость же у истребителя – сами знаете. Рассчитывало ускользнуть за бугор.
– Дурак! – презрительно фыркнул наш эскулап. – В истребителе мало места, заложников туда не посадишь. Его бы сбили через несколько минут!
– Как сказать, – не согласился я. – Согласно личному делу оно являлось пилотом экстра-класса, а такого, да на огромной скорости, сбить весьма проблематично. Нет, оно знало, что делает, и почти все рассчитало правильно. Лишь одного нюанса не учло. – Я дружески подмигнул Степанкову (отчего он весь содрогнулся) и принялся выпускать дым колечками.
– Странно! Военные летчики проходят специальное тестирование, – проворчал Ильин. – Патологические трусы туда не попадают!
– Люди меняются. Особенно после продажи души дьяволу, – философски заметил я и мысленно добавил: «Кроме того, оно полностью выбито из колеи невероятным, с его точки зрения, вчерашним происшествием. Считает меня то ли боевым роботом (как та девчонка), то ли сверхъестественным существом и не понимает, чего еще можно ждать от подобного субъекта. А потому смертельно напугано…»
– Абсолютно здоров, – спустя несколько минут вынес вердикт Альбертыч. – Будем вводить препарат?
– Нет.
– ??!!
– Согласно сведениям из Первого отдела той части, где служил ваш «пациент», Степанков исключение из правила и почти не восприимчив к «сыворотке правды», – сообщил я удивленному Ильину. – Такие люди, как вам известно, иногда встречаются в природе. Редчайшие экземпляры, уникумы! Но мне почему-то везет на них, как утопленнику! Уже второй за последние полгода попадается.[8]
– Значит, допрос в режиме «Б». – Альбертыч покосился на «горилл»-прапорщиков.
– Именно, – подтвердил я. – По-другому, к сожалению, не получится.
– А мне обязательно на нем присутствовать? – поморщился Ильин.
– Обязательно! – отрезал я. – Оно носитель важнейшей, сверхсекретной информации, и, кроме вас, у меня нет под рукой надежного реаниматора. Вернее, есть трое, но они сейчас заняты по горло. Я просил Нелюбина предоставить дополнительные кадры, но он отказал, дескать, «самому нужны позарез»… Да не переживайте вы так. – Я взглянул на хмурое лицо Ильина. – Вы, знаю, не участвовали раньше в подобных допросах, но… все когда-нибудь бывает в первый раз! К тому же мы не варвары, рвать его на куски не станем. Обойдемся разрядами электрического тока в нервные узлы. Ощущения потрясающие! Знаю по собственному опыту[9]. Дыба (а на ней я тоже висел[10]) ерунда по сравнению с ними…
– Ни-и-и-и надо! – истошно взвизгнул Степанков, рухнув на колени. – Миленькие, родненькие, умоляю… Ни-и-и-и надо!!! Я… Я… – Тут он бурно разрыдался, одновременно испортив воздух.
Я сделал прапорщикам знак рукой.
Они сноровисто подхватили «клиента», содрали с него штаны вместе с трусами и голого распластали на столе, как студенты-медики лабораторную лягушку. Негромко щелкнули зажимы. В руках «горилл» появились готовые к употреблению электроды.
– Начинайте потихоньку, – велел им я и обернулся к Ильину: – Давайте выйдем на минутку…
Очутившись вместе с Альбертычем в широком, сыроватом коридоре, я жестом удалил ближайшего охранника и тихо сказал: – Допрос будем проводить по методу «Явка с повинной». Если вы не в курсе, поясню. Первое время «объект» усердно мучают, ни о чем не спрашивая. Слабые духом люди приходят в ужас от этого зловещего молчания (плюс, разумеется, физические страдания) и начинают слезно упрашивать дознавателей, чтобы им задали хоть какой-нибудь вопрос. А когда наконец выпросят – колются быстро, до самой задницы. Срабатывает, разумеется, не со всеми, но в данном, конкретном случае должно подействовать. Оно, как вы успели заметить, морально сломлено предшествующими событиями, а полчаса дикой боли доконают его окончательно… Короче – оба молчим и ждем, пока мерзкая тварь не уговорит нас начать допрос… А до тех пор предлагаю немного перекусить. У меня с собой термос с кофе и бутерброды. Позавтракать я сегодня не успел. Вы, полагаю, тоже…
– Спасибо, не хочется, – мрачно отказался Ильин. – Жрать в пыточной камере… Бр-р-р!!! Да меня наизнанку вывернет!
– Извините, забыл, что вы в первый раз, – спохватился я. – Ну… тогда располагайтесь поближе к столу и время от времени прослушивайте у него сердце, щупайте пульс… На психику, знаете ли, хорошо давит!
– Наблюдение из личного опыта? – криво усмехнулся Кирилл Альбертович.
– Нет, – нисколько не обиделся я. – Меня тогда, если вы помните, сломать не удалось. Только в клиническую смерть вогнали…
– Вы стали очень жестоки и циничны, – угрюмо произнес наш эскулап. – Я вас не узнаю, хотя не виделись мы всего несколько месяцев. Вам… нравится пытать?!
– С тех пор многое произошло, – вздохнул я. – Но ни жестоким, ни циничным я не стал. И пытать мне не нравится. Просто работа у меня такая – не хочется возиться в грязи, а приходится… по долгу службы! Вы, например, получаете удовольствие, потроша трупы порой в ужасном состоянии: обгорелые, изуродованные, полуразложившиеся?
– Конечно нет!!!
– Вот так же и со мной…
– Прости, Дмитрий! – смутился Ильин. – Зря я с тобой так!
– Ерунда! – отмахнулся я.
– Нет, нет, ты, правда… прости старого дурака! – Альбертыч не на шутку разволновался. – Я… не знаю, как объяснить, но… – Он осекся, опустив глаза.
– Уже простил, и ничего объяснять не надо, – беспечно улыбнулся я. – Лучше вернемся в допросную. А то заболтались мы с вами…
* * *
Едва я открыл обитую железом дверь, по ушам резанули надрывные вопли террориста. При каждом разряде тока он страшно содрогался, корчился, выл, визжал, источая запах и пота и газов.
– Проверьте у него сердечко, – включив кондиционер, предложил я Ильину и обратился к прапорщикам: – А вы, ребята, малость передохните. Пока я перекушу. – С этими словами я подвинул кресло почти вплотную к кондиционеру, устроился в нем (в кресле) и с аппетитом принялся за бутерброды, запивая их горячим кофе.
– Товарищ полковник, разрешите, мы тоже? – робко спросил старший из «горилл».
– Сказали бы заранее, принес бы на вашу долю, – с набитым ртом пробурчал я. – А так, извините, самому впритык.
– Нет, нет, вы неправильно поняли! – басовито зачастил он. – У нас свое, с собой!
– Ну-у-у, тогда другое дело…
– Большое спасибо! – Прапорщики достали из угла туго набитую полиэтиленовую сумку и торопливо принялись за еду. В комнате установилась тишина, нарушаемая лишь жалобными всхлипываниями главного секьюрити «Прометея».
«Интересно, как остальные себя ведут?» – заглатывая второй по счету бутерброд, подумал я.
Согласно моему приказу захваченных вчера сотрудников и охранников фонда «кололи» одновременно. Почти весь мой отдел трудился в поте лица, в том же самом подземелье, но в других помещениях. Большинство допрашивали под «сывороткой», экстрасенса с травмой головы в режиме «Б»[11], а двух хлипких нервных дамочек под психологическим прессингом. Обитателей больницы для алкоголиков вчера тоже задержали и до завершения первоначального расследования поместили в одну большую камеру в Брюсовском сизо. Особо возиться с ними не собирались, по крайней мере пока. Ширма – она и есть ширма. Что с нее взять?! Может, потом, под завязку, зададим по паре уточняющих вопросов каждому, а дальше – не наша забота. Пускай начальство решает, куда девать девятнадцать синюшников. Кстати, изначально их было двадцать четыре, но пятеро сумели удрать, воспользовавшись суматохой. Ну да шут с ними. Не велика потеря! А вот с Хашарским неувязочка получилась. Ближе к завершению вчерашней операции он, как выяснилось, спешно выехал из пансионата в неизвестном направлении. На трех машинах, в сопровождении восьми доверенных телохранителей. Случайное совпадение или кто-то из усадьбы предупредил?! Вот это нам и предстояло установить в первую очередь…
– Сердце в норме, опасности для жизни нет, – вынес вердикт Кирилл Альбертович.
– Хорошо, продолжайте, – покончив с последним бутербродом и прикурив сигарету, приказал я «гориллам».
Те убрали остатки обильной трапезы обратно в сумку, вновь поставили ее в угол и деловито взялись за электроды.
– А-у-о-о-о-о-о-о!!! И-и-и-и-и-и!!! А-а-а-а!!! – моментально резануло по барабанным перепонкам.
Из глаз несостоявшегося убийцы трех десятков детей обильно текли слезы. Широко разинутый рот в промежутках между визгом и ором жадно хватал воздух. Я знал, что именно он ощущает в данный момент. Уши заложены, дыхание перехватывает, каждая нервная клетка мучительно вибрирует, а кожа горит огнем, словно его окунули в чан с соляной кислотой. В начале 2004-го я сам на протяжении многих дней испытывал все эти «прелести» на собственной шкуре. Правда, я тогда не орал, не ревел, не визжал, а лишь рычал да скрежетал зубами…
