Они всегда начинались, когда Катька возвращалась с базара вместе с Чирием и двумя другими бомжами, которые еле волокли все, что она украла. Этого хватало кодле по самое горло на целый день. Дальше шла учеба. Она была благодарностью бомжей за сытую жизнь.
Катька от боли до утра не могла заснуть.
Терпи тихо! И помни, только тогда станешь настоящей бомжихой, когда сумеешь все! Воровать могут и другие. Теперь каждый крадет. Все и всюду! Где обломится. Гля вокруг! Тянут отовсюду, где что плохо лежит. И не только бомжи! Не столько мы, сколько те, кто живут семьями. Им всегда и всего мало. Нам нужны крохи, им — весь свет. Зато, чуть где шухер, нас во всем винят. Сосед у соседа выкопал картошку ночью, а обвинил нас. Баба походя стащила с вешалки у торговки халат, а на нас свалила. Лучшие друзья обкрадывают под шумок дачи, чтоб свои достроить, опять мы крайние. Нас колотят все: горожане, менты, торгаши. Если не сумеешь выдержать, дать сдачи, вломить сама — сдохнешь! Потому теперь терпи! Учись и сил набирайся. Ты должна все уметь! — учил Чирий.
Он каждый день ходил вместе с Катькой на базар, и девчонка привыкла к его сопровождению. Он шел следом, не подавая вида, что знает, оберегал Катьку от неприятностей и всегда говорил: «В случае чего, защитим и выручим».
Уроки кодлы не прошли бесследно. Через год девчонка знала и умела очень много. Но однажды оплошала. Залезла в сумку к торговке за водкой, а напарница оглянулась и увидела. Схватила за горло, да так тряхнула Катьку, что та через голову перевернулась. Из карманов посыпались сигареты и жвачка, кофе и колбаса, дорогие защитные очки и часы, какие украла незадолго до этого. Торговка успела подскочить к девчонке, когда та не пришла еще в себя. Шум, визг, брань, угрозы насторожили милиционеров. Двое подскочилив тот момент, когда Катька открыла глаза. Ее вмиг поволокли к машине, дежурившей на площади перед рынком.
«Где Чирий?» — озиралась девчонка по сторонам, не обращая внимания на пинки и оплеухи, болезненные затрещины, пощечины, сыпавшиеся со всех сторон. Она даже не плакала, не чувствовала боли. В кодле дубасили сильнее. Привыкла, стерпелась. Другое болело. Неужели ее бросили и оставили одну. Как ни вглядывалась, никого из своих бомжей не увидала.
В милиции ее сразу посадили за решетку в дежурной части.
Ты чья будешь? Кто послал воровать? — спросил Катьку мордатый мужик, оглядев девчонку устало.
И та вмиг вспомнила все, чему долго учили бомжи. А впрочем, впрямь говорила правду:
Нет у меня никого! Сама живу. Воровать никто не посылал. Жрать хотелось…
Очки с часами — тоже жратва? А водка тебе зачем? Для кого ее стащить хотела? — грохнул кулаком по столу.
На компрессы…
Я тебе такой компресс поставлю, что водка не потребуется до смерти! — схватил девчонку за ухо, вывернул его так, что оно захрустело.
У Катьки слезы из глаз брызнули:
Дяденька! Отпустите! — завизжала на весь кабинет.
Говори все, как было! Иначе голову сверну! — протянул к горлу Катьки волосатые красные руки.
Та глянула — поверила. И ей вдруг нестерпимо захотелось жить, выскочить отсюда. Мигом набрав полный живот воздуха, оттолкнулась от угла всем телом и с размаху, со всей силы, в один миг долбанула головой в пах раскорячившемуся человеку. Другое на ум не пришло. Дежурный никак не ожидал. От дикой боли свалился на пол, вытаращив глаза. Ему было адски больно. Катька, глянув в перекошенное лицо, бросила зло:
Схлопотал? Теперь канай, падла! — и не теряя ни секунды, выскочила из милиции, запетляла закоулками, бегом, без оглядки, понимая, что очухается дежурный еще не скоро. Знала, теперь ее станут пасти по всему городу, а потому, нужно хотя бы на время спрятаться где-нибудь понадежнее и никуда не высовываться. Но… Как жить? Ведь Катька не сумела сколотить для себя заначник. Да и как? Все забирал Чирий. А вот теперь ей надо позаботиться самой о себе.
Девчонка пробиралась все ближе к окраине города. Скоро дом бабки. Там можно перевести дух, забыться на время. Хорошо, что теперь лето. Не надо топить в доме. А если пузо слишком припечет, можно залезть к кому-нибудь в огород, накопать картошку, нарвать лук. Не очень сытно, но терпимо…
Она и впрямь уже ночью подкопала на чьем-то огороде картошку. Но ее хватило ненадолго. Катька, подумав, решилась попытать удачу на загородном рынке, совсем неподалеку.
«Искать меня станут на центральном базаре, а я — хрен им всем. Обхитрю. Здесь пока обживусь».
Уже через пару часов вернулась с базара довольная. Две палки колбасы, кулек конфет, хлеб и кусок деревенского сала выложила на стол. И услышала чьи-то шаги под окном. Мигом запихнула в стол все принесенное. Хотела закрыть дверь на крючок, чтоб никто чужой не вошел, но не успела. На пороге стоял Чирий.
Катьку перекосило от злобы:
Тебе чего тут надо? Зачем затусовался, мудило? — почувствовала, как руки сами сжимаются в кулаки.
Чего топорщишься, дура? С чего оскалилась? Возник, чтоб глянуть: вернулась или нет? Кодла собирается сегодня тебя с ментовки снять! Вчера пытались, но не обломилось. Надо остановить, вякнуть, что ты уже слиняла. Как сквозанула? Сама, иль выперли менты?
Сама! Но и ты пыли отсюда! Завязала с вами. Доперло? Ботал, что выручите, отнимете меня, если зашьюсь. Да только брехали все. Никто из вас не выручил. Смылись все как бабы. А меня чуть не размазали торговки. Потом в ментовке добавили. Где все канали? Небось, когда ментов увидели, в штаны насрали?
Не кипишись, Катька! Облом не только у тебя получился в тот день. Засыпались еще двое наших. Их на «точке» чуть не размазали. Стыздили магнитолу из- под прилавка, а менты засекли. На сапоги наших взяли. Теперь в больнице под охраной, но в себя не пришли. Их снять надо. Иначе «засолят» под запретку.
А мне что с того? Про них думаете — я всем до жопы! Пока навар давала, была нужна. Засыпалась, и вы про меня память просрали. Сорвались как последние мудаки! Да с чего я тебе поверю после всего! Не стану на вас пахать, суки облезлые! Вот ты возник! А подумал, что мне тоже жрать надо! Я вас сколько держала! Теперь высунуться нельзя никуда! Менты застопорят враз! Ты хоть пожрать принес мне? Иль башлей отстегнешь?
«Бабки» имею, но дам, если к нам нарисуешься!
Во, отмочил! Дашь, чтоб взять тут же? Пес облезлый! Я на вас сколько пахала?! — взялось пятнами лицо девчонки, ей стало обидно, что сочли за дуру.
Гони «бабки»! Мое верни! — потребовала хрипло.
Вот тебе! — отмерил Чирий по плечо. Ухмыльнулся, сел, развалясь на стуле, закурил, пуская дым в лицо Катьке.
А знаешь, ты хоть и чумная дура, но скоро знатной метелкой станешь. Так вот первым я тебя натяну! Потому что сам привел в кодлу! И ты от меня не слиняешь! Так что не шеперься, крыса блохатая!
Что? Козел вонючий! Вон! Линяй!
А может теперь побалуемся? Не шипи, не разевай пасть! — встал и пошел к Катьке вразвалку.
Чирию было пятнадцать лет. Катька не только многое слышала, а и видела, какая она, эта любовь бомжей.
«Смотри, учись, скоро и сама в нее играть станешь. Стоит один раз… Потом этих Любовей столько будет, всех и не запомнишь, не сосчитаешь враз. Последний годок остался, если наши дотерпят», — хихикали бомжихи немногим старше Катьки.
«Тебе бояться нечего. А вот Юла уже два раза аборты делала. Теперь вот сифилис у нее. Врачи сказали скоро сдохнет. Потому колотят все, чтоб быстрей откинулась», — вспомнилось Катьке.
«А кто заразил ее?».
«Чирий…».
Мальчишка и глазом не успел моргнуть, как табуретка разлетелась на его голове. Он упал, ткнувшись головой в ноги Катьке. Та еле выволокла пацана за порог, а потом долго отмывала руки.
Закрыв окна ставнями, а двери на крючок, долго наблюдала через щель за Чирием. Тот не скоро пришел в себя. Когда встал на ноги, долго матерился. Уходил, шатаясь, обхватив руками голову.
Катька победно смеялась вслед. Ведь успела обшарить все карманы пацана. Вытащила и рубли, и доллары. Ничего ему не оставила. И теперь радовалась, что пусть не все, хоть малую каплю вернула, отняла у кодлы. Вот только одно пугало: не оставят ее бомжи в покое…
«Как от них отвязаться? Сама себя я всегда прокормлю! Но эти! Всю душу вымотают, если вовсе не выпустят ее», — вздыхала девчонка.
На следующий день Катька с раннего утра ушла из дома. Она слонялась по городским рынкам, магазинам, прячась от милиции. Да вдруг кто-то схватил за плечо, поволок в подворотню:
А мы тебя шарим, мандавошка!
Это был Чирий с закадычным корефаном, слюнявым, гнилозубым, какого все звали Червонцем. Этот пацан поставлял малолетних проституток кавказским торговцам и, получая деньги за услуги, отдавал Чирию. Он искренне считал, что ни на что другое ни одна девка не годна. А для временных связей малолетки пользовались особым повышенным спросом. Самому Червонцу было четырнадцать лет. Он уже давно считался пройдохой и наипервейшим кобелем. Если бы не его пристрастие к анаше, он стал бы главным у малолетних бомжей. Но эта тяга его подводила.
