Зря она отпустила Борьку одного. Им поодиночке нельзя. Поодиночке невыносимо тяжело. Лишь друг в друге им осталось теперь искать поддержку и утешение. Так и будут до самой старости утешать друг друга.
Рассуждая таким сумбурным образом, Катя себе самой боялась признаться, что старость для них с братом может не наступить. Опасность не миновала. Они с Борькой — Кондратьевы. Кто и за что проклял их род — до сих пор неизвестно.
Она с трудом влезла в переполненный автобус. А он с трудом тронулся с места.
И повез Катю так медленно, что она уже начала бояться умереть не от руки неведомого чудовища, а от недостатка кислорода. Руками она защищала от случайных ударов живот, но грудь была беззащитна и стиснута со всех сторон.
Пассажиры кругом ссорились. Друг с другом, с водителем, с контролерами. Рядом с Катей ехала пожилая пара, и жена нудно выговаривала мужу, а тот в ответ неразборчиво бурчал. Дальше стояла молодая пара, и муж тихонько шипел на жену, что убьет, если еще раз увидит ее на улице с каким-то Иваном.
Катя вспомнила слова Кофи о том, что он никогда не видел такого количества ссор, как в России. Здесь ссора — способ существования. Здесь люди живут, непрерывно сражаясь.
От страшных мыслей, тесноты, духоты и раздраженных голосов Катю затошнило гораздо сильнее, чем недавно дома. Было бы еще легче, если бы сесть… Возможно, ей уступили бы место. Но она при всем желании не могла протиснуться к сиденьям.
В состоянии, близком к обморочному, Катя выбралась из ужасного транспортного средства. До морга оставались две остановки. Уж лучше пешком. На воздухе ей сразу стало легче.
Это облегчение не просто объяснить.
В центре Санкт-Петербурга воздух состоит в основном из выхлопных газов.
Кофи сидел за столиком и смотрел в мутное окно пивной. Он неплохо это придумал. В справочной городских моргов не задают лишних вопросов. Тамошние телефонистки только успевают пошевеливаться.
Петербург завален трупами. Бомжи, переодетые сотрудники МВД и ФСБ, представители казанской, тамбовской и воронежской группировок, одинокие пенсионеры, предприниматели, журналисты, префекты…
«Чебуреки не сравнить с хот-догами, даже французскими», — подумал Кофи и положил в рот полчебурека сразу. Он поднял стакан с фантой.
Сегодня, во вторник, шестнадцатого сентября, небо имело отвратительный мышиный цвет. Этот же оттенок приобрели асфальт и громады больничных корпусов за окном. Желтая, бодро пузырящаяся фанта как бы компенсировала отсутствие солнца.
Глаза вождя сузились. Он допил газировку и поставил стакан. Не отрываясь от окна, Кофи достал амулет. Проследил за человеком, входящим в здание напротив пивной. И поднес железную пластину к глазам. Ему показалось, что он видит струящуюся от черных знаков энергию. Ноздри устремились навстречу любимому аромату.
«Дагомея! — загрохотало в голове. — Мы делали все, что хотели! Нам все сходило с рук!» Вождь поднялся. Его распирал жизненный тонус. Он чувствовал себя могучим, как никогда.
Ни на кого не глядя, он выбрался из пивной. Люди невольно расступались, словно были свидетелями недавней расправы с бритоголовыми у павильончика близ общежития.
Большой бетонный козырек торчал над входом. Кофи оказался в больничном холле. По периметру стояли стулья и кушетки, на которых больные общались с заботливыми родственниками. Общение заключалось в основном в поедании принесенных из дома деликатесов. Человек пятьдесят больных на глазах у Кофи пожирали тушеных кур, картофельное пюре, котлеты, бананы, шоколад и бульоны.
Заботливые родственники с умилением за этим наблюдали.
Проходя через холл, Кофи понял, что чернокожие здесь были редкостью. Пятьдесят жующих и столько же умиленных лиц не сводили с него глаз. Он остановил женщину в белом халате и уточнил направление. Женщина продолжила свой путь в большом недоумении. «Негр ищет морг, — стучало у нее в голове. — Негр ищет морг…»
В регистратуре больничного морга на Кофи также посмотрели с интересом.
— Кондратьев Василий Константинович? — переспросила девица в окошке. — А кем он вам приходился?
— Отцом!
— Отцом? Вам?! — Девица протерла глаза и ущипнула себя за кончик носа. — Простите, но только что пришел гражданин, который тоже представился сыном покойного.
— Борис? — широко улыбнулся Кофи.
— Да-да, Борис Васильевич, — обрадовалась девица тому, что хоть что-то стыкуется.
— Это мой младший брат, — не переставая улыбаться, сказал Кофи. — Только у него мама белая, а моя мама черная.
Отцовская доблесть покойника Кондратьева привела девицу в такое замешательство, что с головы свалился белый колпак.
— Значит, у вас мамы разные… — тупо повторила девица и спохватилась: — Ой, да что же вы стоите, извините, там же ваш отец… брат… Вот, идите, молодой человек, в ту сторону по коридору, потом направо, первый поворот налево и до конца по переходу. Увидите там большую металлическую дверь.
Приближаясь к моргу, он лечувствовал резкий неприятный запах — все сильнее и сильнее. «Альдегид муравьиной кислоты, — определил будущий химик. — В водном растворе используется для консервации трупов… Этот водный раствор называется формалином». Одновременно с каждым шагом делалось прохладнее.
Показалась металлическая дверь. Запах стал еще сильнее. Кофи читал вывески на дверях: «Препараторская», «Анатомический театр», «Лаборатория»… Стало холодно.
Наконец он потянул нужную дверь.
Альдегид муравьиной кислоты взял за горло. Защипало в глазах. Перед Кофи тянулись неровные ряды столов-каталок, на которых лежали некто, укрытые белыми простынями.
Сквозь формалиновый туман пробивались люминесцентные лампы. Кофи поежился. Здесь было очень холодно. Уже мороз. Кофи решительно зашагал туда, где возле одной из каталок стояла пара.
Ладная женская фигурка в белом, туго затянутом халате. И плечистый рослый парень, который ужасно сутулился. Женщина что-то говорила, и мелодичный голосок ее гулко разносился под низкими сводами.
Вождь неслышно подошел и стал за ее спиной. Угол простыни был откинут.
Кофи увидел поросшую седыми волосами грудь полковника, его небритый подбородок, черное запекшееся отверстие на месте левого уха.
Голову покойного опоясывала синяя линия, оставленная патологоанатомом.
«Ему вскрывали череп, — догадался Кофи. — Делали трепанацию».
Он, видимо, слегка привык к резкому запаху формалина, потому что ощутил в воздухе куда более приятную примесь.
Покойники, несмотря ни на что, немного попахивали. Кофи наслаждался этим, будто уткнулся носом в букет роз.
— Я сейчас принесу все бланки и регистрационную карточку, — прощебетала молодая женщина. — А то пока все не оформим, человек считается живым!.. Сейчас будете забирать?
— Что забирать? — уныло спросил рослый, плечистый парень.
Он стоял с низко опущенной головой и невольно видел точеные полные ножки фельдшерицы. Чуть поднимая глаза, он видел торчащие из-под простыни мозолистые, натруженные ноги покойного. Они были синего цвета.
— Как что? — удивилась обладательница точеных ножек. — Да тело же!
— Забирать? — повторил парень замороженным, неживым голосом. — Не знаю. Ведь нужен гроб.
Вождь скрестил руки на груди и громко произнес:
— Я привез гроб, Борька!
Катя проковыляла целую остановку, прежде чем пришла в себя после жуткого аттракциона, которым оказался маршрутный автобус. В обморок падать расхотелось. Но оставалась легкая тошнота.
«Лимон! — вдруг с вожделением подумала девушка. — Если съесть кислый, бодрящий и полный витаминов лимон, тошнота совершенно отступит».
Она еще только раздумывала на эту тему, а глаза уже искали подходящий магазинчик. Все горестные размышления, весь кошмар отступили под напором простого желания. «Лимон! — билась в голове одна-единственная мысль. — Лимона хочу!»
Благодаря реформам врагов российского народа искать лимоны не пришлось. Глаза сразу наткнулись на трех лоточников и два автомобильных прицепа с фруктами и овощами.
Катя выбрала здоровенный израильский лимонище и отошла в сторонку. Туда, где стояли автоматы с гамбургерами.
Посмотрела по сторонам. Никому не было до нее дела.
Она достала из оранжевых джинсов платочек, набрала побольше слюны — слюны беременным не занимать! — и плюнула. Как следует растерев слюни по кожуре, девушка впилась молодыми зубами в ярко-желтый плод.
Ни разу не поморщившись, Катя Кондратьева съела здоровенный израильский лимонище целиком. Тошнота исчезла.
Девушка продолжила путь.
Лицо ее делалось все мрачнее. Тошнота ушла, лимон съеден. Наваливалось беспощадное настоящее. "Не следовало отпускать Борьку одного, — снова думала она. — Нам с братом нельзя расставаться.
Мы теперь всегда будем вместе… Мы выживем и сохраним память о родных в наших детях…"
