Полотно шевельнулось еще, теперь уже более откровенно, и через секунду из-за него показалось бледное от притока адреналина лицо. Из-за тяжелой шторы бордового цвета появилась сначала рука, потом нога, и после весь мужчина, одетый, как и описывал его Сидельников. Главной его приметой была лиловая рубашка, чей воротник из-за последних, активно прожитых хозяином минут был выбит наружу и торчал, как крылья облитой чернилами чайки.
Советник затаил дыхание и стал ожидать развязки этого магического появления.
Не теряя ни секунды, «лиловый» приблизился к гробу, потер руки и… сунул руки в гроб.
Покойник «лиловому», несомненно, мешал. Чтобы сэкономить время своих действий, настырный сотрудник службы безопасности Артура Олеговича Ресникова взял полковника в обхват и перевернул на бок. Тотчас появилась спина с порезанным на ней пиджаком – дабы не вводить в искушение крематоров.
Руки «лилового» лихорадочно частили под материей, покрывающей дно гроба, и напоминали руки молодого хирурга, который боялся потерять пациента, но никак не мог найти в нем загнивший аппендикс.
Но вдруг «лиловый» замер и потянул длани к себе. И в тот момент, когда он увидел появившуюся из преисподней на свет божий тонкую пластиковую папку, на плечо его легла тяжелая рука…
– Вы из похоронной команды? – сказал кто-то, повернуться к которому в этот момент «лиловый» был просто не в состоянии. – А я из ОБХСС. Контрольное захоронение, товарищ!
Он все-таки обернулся.
Перед ним стоял внушительных размеров мужчина лет сорока с небольшим, в норковой шапке и пуховике, еще больше увеличивающем его размеры. Под мышкой неизвестного была зажата папка, его свободная рука лежала на плече его, «лилового». Еще секунда, и рука с плеча соскользнула и перехватила папку, край которой торчал из гроба.
– Я возьму это, – сказал незнакомец.
Все могло закончиться иначе, не появись в дверях, ведущих в гостиную из спальни, третий. Точнее – третья. Маленькая старушка с ввалившимся ртом и в траурном одеянии стояла и смотрела, как двое мужиков, переложив ее зятя на правый бок, держат руки в его гробу.
Кряжин служил в прокуратуре долго. Он видел многое и во многом участвовал сам. Но это был первый раз, когда он чувствовал себя перед лицом общественной морали и нравственности абсолютно виновным и совершенно беззащитным. У «лилового» были, по-видимому, другие мысли, однако вряд ли и он мог припомнить хотя бы один случай из своего богатого жизненного опыта, даже отдаленно похожий на этот.
– Что ж вы делаете, криворукие? – проскрипела старушка и обтерла кончиками платка уголки губ.
Ответить на этот вопрос было трудно, поэтому Кряжин, потянув на себя пластиковую папку, молча выдернул ее из-под тела и прихватил рукой вместе со своей, кожаной.
«Лиловый» выпрямился, и по лицу его можно было догадаться, что двойной стресс стал от него отходить. Морщины на лбу его разгладились, губы разъединились и расслабились.
Старушка, как на колесе, подкатилась к гробу, поправила на его спине материю, уложила сильными руками зятя на спину и расправила на его груди отвороты резаного пиджака.
– Возюца, возюца, как неживые, – недовольно проныла она. – А ты меня, милок, с зятем никак надысь перепутал? Я вас переживу, – пообещала она и направилась обратно в спальню.
– Верни, – тихо приказал «лиловый» и опустил руку в карман. – По-хорошему.
– Я из Генпрокуратуры, – на всякий случай сообщил Кряжин и разочарованно вздохнул, когда услышал щелчок и увидел справа от себя скользнувший по стене блик выброшенного из ножа лезвия…
– Ничего не понимаю, – буркнул Полянский, глядя вслед шестерке дюжих мужиков, исчезнувших в подъезде для спуска гроба из квартиры. – Напарник «полосатого» испарился, Кряжин обещал и не приехал. Может, позвонишь ему?
Сидельников и сам был в растерянности. Свой объект он «уронил»[6], от советника никаких сообщений и распоряжений не поступало. Тот случай, когда стоит побеспокоить начальство.
Но вдруг все изменилось. Сразу после того, как в подъезд вошли шестеро, из него вышли двое. И то, как это происходило, у обоих оперов вызвало сильное удивление. «Лиловый», прижимая к лицу шарф, держался другой рукой за советника, и ноги его, непослушные, заплетающиеся, волочились по земле. Он держался на ногах только потому, что одной своей рукой следователь Генеральной прокуратуры держал его за талию.
Проходя мимо вдовы и насторожившихся родственников, Кряжин пояснил:
– Андрей Николаевич был его учителем и другом. Его горе безмерно.
Родственники расслабились, а вдова напряглась еще сильнее. Сегодня здесь был некто, кто выражал скорбь гораздо выразительнее, чем она.
«Полосатый», оценив мизансцену реально, попытался выйти из толпы. Его порыв был остановлен Полянским.
– Вызови «Газель» ближайшего райотдела. Детективов в машину и на Большую Дмитровку. Этому вызови врача.
Сидельникову, наконец-то, довелось увидеть лицо «ученика Андрея Николаевича». Оно от бровей до подбородка было испачкано кровью, опушено ворсинками от шерстяного шарфа, а нос свернут набок. Судя по всему, было еще что-то, невидимое под одеждой, – «лиловый» постоянно хватался рукой за печень и прижимал локоть другой руки к ребрам.
– Что это? – спросил в машине муровец, указывая на папку, перепачканную красными разводами.
– Это лежало под телом Крыльникова. Думаю, это и есть тот самый «материал», о котором я спонтанно сообщил Ресникову.
– Значит, он существовал на самом деле… – пробормотал капитан, откидываясь на спинку. – А… а как вы его вы…тащили?
Вопрос был резонен. Настолько, что Полянский остановил «Волгу» и тоже обернулся назад.
– Его вытащил не я, а один из людей Ресникова, которого вы прошляпили, – недовольно буркнул, пожевав губами, Кряжин. – Осталось выяснить, кто эту папку в гроб уложил. Крыльников мертв. К гробу доступны только родственники. Значит, полковник мог предупредить жену и велеть ей уничтожить материал, если с ним случится непредвиденное.
– Он предполагал, что будет помещен в гроб? – спросил Полянский, стараясь избегать выражения «убит».
Кряжин улыбнулся, и улыбка никому из присутствующих не понравилась.
– Думаю, он предполагал, что его поместят не в гроб, а в камеру следственного изолятора. Гони на нужно изучить содержимое этой папки и поближе познакомиться с заглянувшей на траурный огонек парочкой.
Из протокола аудиозаписи
допроса Вольникова Н.Г.,
1 января 2005 г., 12 ч. 15 м.:
«… – Я работаю в службе безопасности футбольного клуба «Олимп» с февраля позапрошлого года. Выполняю различные поручения президента клуба. В незаконных мероприятиях не участвовал, закон не нарушал. Имею лицензию на частную детективную деятельность и частную охранную деятельность, выданную отделом лицензионно-разрешительной работы при ГУВД города Москвы. В силу своих полномочий имею право на ношение и хранение табельного огнестрельного оружия. Почему я задержан, не знаю.
– Я задержал вас после того, как, назвав орган, который представляю, увидел перед собой лезвие выкидного ножа. Последний в кадастре служебного оружия частных охранных структур не значится. Равно как и капроновая удавка, обнаруженная при вас при досмотре.
– Не понимаю, о чем вы говорите. – Нос «лилового» забит ватой, поэтому говорить ему приходится, запрокинув голову, и глухо. – Ножа и другого оружия у меня до задержания не было. Зато были две тысячи долларов, которые после задержания исчезли.
– Как свидетельствует тюремный врач, Вольников, – слышится вкрадчивый голос следователя по особо важным делам Кряжина, – на вашем теле нет ни одной выступающей наружу вены, которая не была бы предметом вожделения для шприца. Есть все основания полагать, что в паховые вены вы вводите не глюкозу. А потому и не помните, когда в ваших карманах были две тысячи долларов, а когда нож с удавкой.
– Я устал слышать этот бред. Требую адвоката, имя которого я вам назову.
– Как засвидетельствовал все тот же тюремный врач, очередная ваша ломка должна начаться максимум через два часа. Мне больше импонировало бы слушать красивого молодого человека с чувством собственного достоинства, хотя и не без пороков, нежели мразь, которая через два часа будет умолять меня дать ей наркотик и начнет сдавать всех направо и налево без моих на то просьб.
– Мне нужен адвокат Райсман. Он юридический советник президента футбольного клуба «Олимп». И убери со стола свои бумаги с карандашами. Разговор окончен.
– Быть может, послушаем, какие показания дал ваш напарник по службе в «Олимпе» Боготков? Это многое для вас объяснит.
– Мне плевать, какие он дал показания, – гудит забитым носом «лиловый». – Он за меня не в ответе.
– Это справедливо, – слышится голос Кряжина, и в голосе том нет ни нотки разочарования…»
