Колыма понимал, что шансов нет, и поэтому, когда его связывали, сопротивляться не пытался. Как и большинство блатных, он был фаталистом, и когда судьба отворачивалась от него, принимал это спокойно. Через пять минут руки у обоих были связаны за спиной, и их тычками погнали в сторону «дикого» прииска.
– Ну что, допомогался? – тихо прошипел Череп Колыме. – Тоже мне, защитничек! Трахнули бы мы эту дуру – нас бы прирезали. Спасли – тоже прирежут. Где справедливость?!
Колыма молчал. Ему было что ответить, но он считал, что сейчас для этого не место и не время.
Вездеход с охотниками из Магадана прибыл на место, когда сумерки уже окончательно сгустились. Менты очень быстро разожгли костер, развели спирт из канистры и, велев шоферу заняться шашлыком, принялись культурно отдыхать. Захарович пил и веселился вместе со всеми, но при этом постоянно помнил, что он поехал не на отдых. Сегодня в заранее оговоренное время ему предстояло идти на встречу с младшим Лопатниковым. А потому, когда все прочие опрокидывали по сто грамм, москвич выпивал меньше пятидесяти и притом обильно закусывал. В результате через полтора часа он остался у костра единственным трезвым человеком, а еще через полчаса и единственным бодрствующим.
Такое положение вещей устраивало Захаровича как нельзя больше. Сейчас ему было необходимо поговорить по рации с Магаданом, и посторонние уши были ему ни к чему. Окончательно удостоверившись, что все остальные спят, он двинулся к вездеходу, в котором осталась рация. Но поднявшись к люку, он заметил рядом какое-то движение. «Тьфу ты! Это же водила, – подумал Захарович. – Его-то господа офицеры с собой пьянствовать не посадили!»
– Слышь, парень, – с широкой улыбкой проговорил Захарович, старательно растягивая гласные, чтобы быть похожим на вдрызг пьяного. – А чего ты тут сидишь, такой скучный! Ик... Иди вон к костру, прими сто грамм.
– Мне товарищ майор не велел... – нерешительно отозвался водила.
– Ик... Плюнь, – имитируя приступ пьяного добродушия, заявил Захарович. – Не увидит твой майор ни фига, он уже давно набухался и дрыхнет. Иди выпей, поешь, а то нехорошо – ты нас всех везешь, а трезвым остаешься и голодным. А если что, скажешь, что я разрешил.
– Спасибо, товарищ старший следователь, – обрадованным голосом сказал паренек и двинулся к костру.
Захарович усмехнулся. Он был неплохим психологом-практиком и прекрасно понимал – бедный парень и сам сейчас думал о том, не прокрасться ли ему незаметно к костру и не воспользоваться ли остатками офицерской пьянки. А он его просто чуть-чуть подтолкнул в нужном направлении и дал оправдание на всякий случай. Вот парень и поступил так, как было нужно – то есть освободил вездеход.
Захарович влез в машину и склонился над рацией. Весь показной хмель как рукой сняло, москвич был вполне трезв, собран и аккуратен. Он быстро настроил рацию на нужную частоту и вышел в эфир.
– Я Броня, я Броня, выхожу на связь. Как слышите меня? Прием.
– Я Дом, вас слышу... – почти мгновенно отозвалась рация.
Связь была на редкость хорошая, без помех. Впрочем, с такой аппаратурой и неудивительно. Обе рации, которыми пользовались собеседники, были новейшими, об этом Захарович позаботился заранее. Их разговор, происходивший на нестандартной частоте, засечь было практически невозможно – именно поэтому москвич и выбрал в качестве способа связи рацию вместо банального сотового телефона. Вовсе ни к чему никому было знать, о чем разговаривает московский следователь с одним из помощников японского врача. Да и просто о том, что между ними был какой-то разговор, никому знать не стоило. А позывные были еще одной дополнительной страховкой. Даже если перехватит кто их разговор, хрен догадается, кто такие Броня и Дом.
– Что с вашим старшим? – спросил Захарович.
– Он велел вам передать, что все идет по плану, и завтра он будет в том месте, о котором вы говорили. Будет лечить хозяина от радикулита.
Захарович довольно улыбнулся. Хозяином они с Токудзаки условились называть Лопатникова-старшего. Значит, удалось хитрому японцу на прииск пробраться. Молодец иглоукалыватель, нечего сказать!
– Вас понял. Передайте старшему, если он выйдет на связь, что у меня тоже все в порядке, завтра к вечеру и я буду там, где условились.
– Хорошо, – отозвалась рация. – Что-нибудь еще?
– Нет. Конец связи.
Захарович отключил рацию и предусмотрительно повернул ручки настройки в прежнее положение, чтобы тот, кто будет пользоваться рацией после него, не заинтересовался необычной частотой. После этого Захарович посмотрел на часы. До условленного времени встречи с младшим Лопатниковым оставалось еще больше двух часов, а значит, можно было немного отдохнуть.
Захарович вылез из вездехода и вернулся к костру. Москвич был доволен – все шло по плану. Японец уже на прииске, завтра там будет и он сам. Алексей Лопатников представит его старшему брату, и комбинация перейдет в заключительную стадию. Главное, нигде не ошибиться – аккуратно, не напортачив, нейтрализовать старшего брата и надавить на младшего. Захарович еще раз подумал о том, все ли они с Токудзаки предусмотрели. Чтобы соблюсти хотя бы какую-то тень законности, хозяином прииска они окончательно решили оформить Алексея Лопатникова. Он должен дать согласие – иначе на него падет подозрение в смерти брата. Как это устроить, Захарович уже знал. Правда, идея была не его, а Токудзаки, но это служило на пользу делу.
Подумав о японце, Захарович восхищенно покачал головой. Да, вот это человек! Посмотришь со стороны – соплей перешибить можно, но зато какая голова! Настоящий азиат – хитрый, изощренный. Что и говорить, хорошее наследство ему от отца досталось!
Сизоку Токудзаки и в самом деле был для Захаровича чем-то вроде наследства. Его отец во времена Лаврентия Берии служил в МГБ – том самом ведомстве, наследники которого потом назывались КГБ, а сейчас ФСБ. В те самые далекие времена Михаил Захарович вербанул только что вышедшего с зоны Сизоку Токудзаки – зачем отец это сделал, Захарович до сих пор не совсем понимал. Тогда ценности японец собой не представлял никакой – нищий, полуголодный, без родственников, друзей и знакомых. Хотя... Кто знает. Про те времена отец ему рассказывал скупо, а Токудзаки и вовсе отмалчивается. Может, и был какой-то смысл в вербовке бывшего японского военнопленного.
В общем, так или иначе, за кое-какие поблажки и дополнительный паек, – а в те времена это было важно, – Токудзаки согласился работать на МГБ. Он дал все положенные подписки, получил оперативный псевдоним и успешно работал до тех пор, пока Михаил Захарович не уволился из «органов». Увольняясь, он сумел воспользоваться тем обстоятельством, что своих стукачей каждый опер никакому начальству не выдает, работает с ними только сам, лично. Вот Захарович и прихватил с собой агентурное дело Токудзаки. Опять-таки – зачем отцу это понадобилось, Андрею Захаровичу было не очень ясно. Может быть, он просто почуял, что от этого человека будет впоследствии немалая польза. В общем, так или иначе, но они сотрудничали и после выхода отца на пенсию.
А после его смерти агентурное дело Токудзаки по наследству перешло к сыну – Андрей Захарович продолжил карьеру отца. Правда, работал он не в КГБ, а в прокуратуре, сначала в Магаданской, а потом был повышен и переведен в столицу, в Генпрокуратуру, где и работал до сих пор. Захарович с одной стороны держал Токудзаки на «подписке», а с другой – пользовался его связями на исторической родине, плюс – возможностями иглотерапевта для сбора информации. Ну и сам оказывал японцу кое-какие услуги, в том числе пару раз обеспечил и самую натуральную крышу. Столичному прокурорскому работнику было совсем не трудно одним-единственным телефонным звонком в Магадан пресечь наезды на иглотерапевтический кабинет японца или еще какие-нибудь обрушившиеся на того неприятности – от наезда местных криминальных структур до проверок налоговой инспекции. В общем, выгода было обоюдная.
А после визита в Японию у Токудзаки появились и кое-какие новые возможности. Он каким-то образом сумел наладить связи с торгово-промышленными кругами у себя на родине. А по отдельным обмолвкам старика Захарович сделал вывод, что и не только с ними. Еще, пожалуй, и с тамошней организованной преступностью – якудзой. Впрочем, подробностей он у японца не выпытывал – это были его дела. Интереснее было другое: за годы сотрудничества между Захаровичем и Токудзаки появилось нечто вроде дружбы. Так иногда бывает, – друзьями становятся очень разные люди. Впрочем, дружба эта была крепко завязана на взаимовыгодном сотрудничестве, своего рода симбиозе. И разумеется, ни Захарович, ни Токудзаки своего знакомства не афишировали.
Теперь Захарович благодарил и своего отца, и себя за проницательность – Токудзаки оказался, пожалуй, самым ценным кадром из всех, с кем ему довелось работать. Теперь, когда Захарович намеревался выйти на пенсию и осесть в Магадане, отношения с японцем были для него особенно полезны. Все остальные его местные контакты за прошедшие годы порвались, а совсем без знакомых человеку жить нельзя – сожрут быстро. Впрочем, выходить на пенсию Захарович собирался еще не слишком скоро. Сначала нужно было наладить все механизмы добычи платины и золота. В настоящий момент их с японцем дальнейшие планы были таковы: если прогнозы по платине подтвердятся, то Токудзаки берется наладить канал поставки самородной платины или даже платиносодержащей руды к себе на родину.
