— А что связывало Лекаря с Бастаняном?
Дрист откинулся на спинку, задумчиво ковырял во рту зубочисткой. Медленно спросил:
— Вы знаете, что у вас в полиции «течь»? Там «капает» информация…
Полк вздохнул:
— Я это уверенно предполагаю. Поэтому и хотел поговорить на стороне. Все, что скажете, останется только у меня…
Дрист, отвернувшись, глядя на серую, взморщенную ветром воду залива, глухо сказал:
— Бастанян гоняет через себя ворованный антик и очень дорогие полотна… Витя на подхвате был… Я всегда думал, что когда-нибудь он обязательно пришьет Левона…
— Почему?
— Бастанян очень неплохой мужик, нормальный… А Витя… Дайте сигарету…
Полк протянул пачку, чиркнул зажигалкой, Дрист глубоко затянулся.
— Наш праотец Иаков одного из двенадцати своих сыновей назвал Гадом. Колено его рассеялось в веках… — Дрист с ненавистью сказал: — Но не без следа — полно его детишек расплодилось на земле. А Витя и был его самым прямым потомком — такого Гада свет не видел!..
Дрист говорил долго.
Потом Полк достал сотенную купюру и протянул ему:
— Пишите расписку… Да берите! Вы же мне раз пять сегодня повторили, что деньги не пахнут…
— Ага! — угрюмо кивнул Дрист. — Они не пахнут, когда их нет…
24. Москва. Ордынцев. «Дивизион»
Когда я вошел в кабинет аналитика Константина Константиновича Кузьмичева, именуемого в миру К.К.К., а нами для простоты и краткости нареченного Куклукскланом, крутил он по-черному Василия Даниловича Прусика, агента под псевдонимом Гобейко.
— Да откуда мне знать ее фамилию? — отбивался Гобейко. — Проститутка, и все тут! А на вид — помесь китайца черт знает с чем!..
Аккуратненький, чисто выбритый Куклуксклан, ровно причесанный, в турецком костюмчике незаметного цвета, был бесконечно вежлив и терпелив.
— Василий Данилович, в пункте пятом рекомендации по деловому взаимодействию сказано ясно: не спорь по мелочам, мелочи не должны заслонять главного! Вспоминайте быстренько — где, когда, при каких обстоятельствах вы видели милую молодую женщину, которую вы зовете Китайкой… — И защелкал клавишами компьютера.
— С неделю тому назад… — гнусил Гобейко, и вид у него был вполне эндокринологический — воспаленный жилистый загривок и глаза-падалицы, выпертые наружу сумасшедшим напором адреналина.
К.К.К. обернулся ко мне и сообщил удовлетворенно:
— Командир Ордынцев, могу вас заверить, что наше сотрудничество с гражданином Прусиком развивается вполне плодотворно. Он знает массу всякого интересного. Но он застенчив, и мне приходится втолковывать ему беспрерывно смысл параграфа второго наставления по социальному успеху — будь активен, энергичен, инициативен, не бойся эксперимента!
— Давайте, давайте, Василий Данилыч! Пора расковаться и отбросить застенчивость, — предложил я. — А то сейчас придет специалист из автосервиса Кит Моржовый и разберет вас на части, как давеча «хонду»…
— Итак, Василий Данилович, мы остановились на том, что вы видели Китайку на прошлой неделе, — возвратился к компьютеру Куклуксклан.
Я спросил его:
— А где Ростова?
— Я ее погнал в картотеку. Скоро будет, жду с минуты на минуту…
— Костя, как только закончишь, зайдите ко мне…
Куклуксклан кивнул и снова вцепился в Гобейку:
— Давайте, Василий Данилович, напрягайте мозги, думайте, вспоминайте…
Его привел год назад Гордон Марк Александрович, сказав мне загадочно:
— Парень он, конечно, немного сумасшедший, но с явными приметами гения…
Я долго не мог взять в толк, чем гений будет заниматься у нас. До этого он работал в нашем министерском Научном центре проблем управления, где был инспектором в отделе с замечательным названием — «Моделирование социальных процессов в сфере управления охраны правопорядка».
Я спросил его тогда:
— А зачем мы тебе? Работенка у тебя сейчас непыльная, можно сказать — научная…
— Она не научная, она — мифотворческая, — сказал К.К.К. и пояснил: — Науку интересуют только факты, а ничего так не бесит начальство, как неприятные факты. Я решил плюнуть и воспользоваться указанием великого американского менеджера Ли Айякокка — «всегда стремись к тому, чтобы ясно видеть общую цель, групповую задачу и личную перспективу»…
— А какая у нас тут перспектива для тебя? — усмехнулся я.
— У вас тут интересно. Я всю жизнь стараюсь заниматься только тем, что мне интересно. Думаю, что кой-какие компьютерные идейки у вас тут можно применить с полным блеском…
— Занятно, — покачал я головой и поинтересовался: — А что ты умеешь? Что знаешь?
К.К.К. пожал плечами:
— Что умею? Ну, наверное, умею думать. А знаю все. Или почти все…
Я захохотал:
— Ну и наглец! Ничего нет опаснее в любой конторе, чем прослыть всезнайкой.
— Я в курсе… Но Марк Александрович предупредил меня, чтобы я говорил с вами откровенно.
Я взял со стола какую-то пеструю газету — на задней обложке был напечатан громадный суперкроссворд.
— Так… Сейчас проверим… Вот… Как называется гибкая проволока, которой заматывают пробку на бутылке шампанского? Пять букв…
— Мюзле, — мгновенно ответил К.К.К. — Стандартная длина мюзле пятьдесят два сантиметра. Это длина проволоки, которую выдернула из своего корсажа Жозефина Клико, чтобы закрутить пробку своего сорта шампанского «Вдова Клико»…
— В кроссворде об этом не спрашивают, — опасливо заметил я.
Мне это показалось забавным, и я ради смеха задал еще вопрос из кроссворда:
— Какова скорость света?
— В газовой среде? — откликнулся К.К.К.
— Черт его знает! А что, различается?
— Различается! Скорость света в вакууме — 299 792 465 метров в секунду…
— Может быть, — неуверенно сказал я и понял, почему не любят всезнаек — все не любят проигрывать.
Любчик, прислушивающийся к нашему разговору, подскочил к К.К.К. и, протягивая на ладони коробок спичек, спросил:
— Как мент определяет, есть в коробке спички или нет?
К.К.К. удивленно посмотрел на него.
— То-то! — заликовал Любчик. — Смотри…
Он осторожно поднес коробок к уху и ожесточенно затряс головой:
— Гремит! Все в порядке…
— Слушай, а ты в «Что? Где? Когда?» не играешь? — спросил я.
— Неинтересно, — махнул рукой К.К.К., и я ему сразу поверил. Мне показалось, что он не хочет играть в викторины, придуманные для него другими…
Через полчаса — я не успел все необходимые звонки сделать — появились Мила Ростова и Куклуксклан.
— Сергей Петрович, есть мнение, что нам с Ростовой удалось вычислить эту разбитную деваху, которую Гобейко-Прусик называет Китайкой, — довольно потирая лапы, сказал К.К.К.
— Не скромничай, Куклуксклан, — засмеялась Мила. — «Нам с Ростовой…» Мы пахали — называется. Я ему только ассистировала, как знаток проститутского мира. После выхода на пенсию К.К.К. рекомендует мне написать «Яму-2»…
К.К.К. разложил на моем столе компьютерную распечатку.
— Мы думаем, что девицу, которую Гобейко называет Китайкой, зовут Надежда Улочкина, по прозвищу Тойоточка…
— А почему Тойоточка?
— Сладкая девочка, — засмеялась Мила. — У нее в Москве у первой из всех «центровых» девок была «тойота». Из дальневосточного завоза, с правым рулем. Она тогда повсюду орала: «Наше дело правое, ходим только „налево“…»
25. Москва. Джангиров. Встреча
Джангиров рассмотрел осадистую тяжелую фигуру начальника тюрьмы, как только крутящаяся лопасть двери вышвырнула того из сумрака вестибюля в душное парево улицы. Потапов шел загребущей развалистой походкой разбойника. Озираясь в поисках Джангирова, он, по-волчьи, не ворочал головой, а медленно поворачивался всем корпусом.
Джангиров сухо кинул через губу Швецу: «Быстро в джип!», поднял стекло и плавно тронулся из ряда утомительно однообразных черных машин. Подъехал вплотную к Потапову, который не мог его разглядеть за тонированным фоном темно-синих окон. Притормозил, и Потапов с удивительной проворностью для такого тяжелого корпуса прыгнул на переднее сиденье. Джангиров хлопнул сухой обезьяньей ладошкой по мясной ляжке Потапова, весело спросил:
— Ну, Иван, колись, каких свежих тайн накопал?
Потапов рассудительно сказал:
— Петр, ты ведь, чай, не маленький, должен знать, что тайн свежих не бывает. Свежая тайна — это сплетня. Тайна, чтобы она чего-нибудь стоила, должна быть старая…
— Резонно, — заметил Джангиров, усмехаясь потихоньку как бы про себя. — Хотя знаешь, Иван, я понял недавно, что тайны, как коньяк, не должны быть слишком старыми. Они умирают от возраста… Ладно, поехали ко мне обедать…
Потапов помотал головой:
— Не могу, Петро! Хотел бы в рай, да грехи мои тюремные не пускают — на работу надо… Ты меня отвези на мое хозяйство, успеем поговорить.
