«Боже, действительно, семейка, — подумал Ричард, — папа Лэймар, мамочка Рута Бет и два сыночка, два братика — Оделл и Ричард». Для него это была нормальная жизнь, которой он никогда прежде не жил.
Наступило счастливое время, когда маленькая семья в полном составе — собиралась на кухне фермерского дома. За столом царило неподдельное веселье. Какой-нибудь ненормальный художник вроде Нормана Рокуэлла мог бы написать картину на этот сюжет и поместить ее на обложку «Сатердей ивнинг пост», подумал Ричард. Лэймар с волосами, собранными в конский хвост, и неприличной татуировкой на руках и тощая Рута Бет с белой пергаментной кожей и мелкими чертами лица вырожденки, Оделл — этот вечный мальчик-мужчина с провалом вместо рта, копной рыжих волос на башнеобразной голове и с двумя крошечными глазками. Конечно, на этой картине должен быть изображен и он, Ричард, который ослепил свою мать в приступе ярости, вызванной тем, что профашистская газетенка «Дейли оклахомен» отказалась освещать его выставку. «Ричард Пид — проходной художник» — так было написано на стене галереи Мертона на Дуайт-стрит.
Как в любой семье, у каждого члена ее были свои обязанности. Выяснилось, что в доме у Руты Бет нет ни бумаги, ни письменных принадлежностей. Не было у нее ни журналов, ни книг, ни газет. Поэтому Руте пришлось выбраться из своей глуши купить карандашей и бумаги, чтобы Ричард мог творить и рисовать львов для Лэймара — это, понятно, оставалось его основной обязанностью. Кроме того, ей пришлось поехать в оружейный магазин Мерфи в Дункане за крупной дробью, после того как по телевизору они узнали, что тот проклятый старый коп только потому ухитрился выжить, что Лэймар стрелял в него птичьей дробью.
Как ни странно, это известие ни на йоту не разозлило Лэймара, так умиротворяюще действовала на него его новая жизнь.
— Черт возьми, вот крутой мужик, — восторгался он. — Крепкий старый жук, его даже птичья дробь не взяла. Парню будет что рассказать своим внучатам!
Однако более тяжелые заряды потребовались по другой причине.
— Осталось выяснить только одно — последнее, но самое важное, — сказал как-то Лэймар. — Куда мы пойдем на очередную работу.
Ричард улыбался, не вполне понимая, что Лэймар имеет в виду под словом «работа».
— Ты же знаешь. Грабить. Мы же грабители, Ричард. Разве ты этого не понял еще? Грабиловка — это наша работа. А у меня такой метод работы, что нам нужно всегда иметь под рукой подходящие патроны.
Он остановил машину напротив закусочной. Она сидела в проеме окна — спина неестественно выпрямлена, в позе — вызов. Темные очки придавали ей отважный вид. От его взгляда не укрылась ее бледность, несмотря на то что свет, преломляясь на стыках стекол, отбрасывал на ее лицо радужные, разноцветные блики. Одета она была не в черное. На ней была очень миленькая блузка в горошек. Веснушки на руках подчеркивали рисунок на одежде. Она увидела его, и лицо ее сразу вспыхнуло. Она призывно помахала ему рукой. В ответ он тоже поднял руку в приветственном жесте.
Господи, наконец-то он видит ее.
Он выбрался из машины, поправил «кольт», съехавший на живот, сдвинув его по ремню на поясницу. Перкодан он принял полчаса назад, когда еще был у Степ-фордов, и боль немного отпустила его. Несмотря на это, передвигался он, как глубокий старик, еле переставляя ноги, словно атмосферный столб давил на него с какой-то неистовой и неимоверной силой. Ему было почти пятьдесят, но чувствовал он себя так, словно ему по меньшей мере сто пятьдесят. Старый чудак, сгорбившийся от меланхолии и черных мыслей. Когда он стал взбираться по лестнице, переставляя ноги с грацией старой каменной статуи, то ощутил сильную боль в икрах.
Когда он вошел, ее улыбка, казалось, осветила все заведение. Боже, так могут улыбаться только молодые женщины! Все ли молодые женщины или только вот эта, одна-единственная на белом свете? У него слегка закружилась голова. Когда он приблизился, она встала, взяла его за руку и поцеловала.
— Скажи-ка, Бад, кто это разукрасил тебя в цвета засушенной розы? Бедный мой мальчик.
— Ну, ты же знаешь, как подбодрить этого парня, правда, Холли? Я уверен, что скоро все будет опять нормально.
— Тебе больно?
— С этой болью я справляюсь очень легко: десять граммов героина каждые двадцать минут — и все в порядке.
— Ты будешь шутить, даже когда у тебя в изголовье появится дьявол с перечнем твоих грехов.
— О, повелитель, возьми мою жену, возьми мое богатство, возьми мою жизнь, но не лишай меня чувства юмора.
— Когда ваш полковник пришел ко мне, он битый час толковал о Теде, прежде чем заговорил о тебе. О, Бад, это было хуже всего на свете, милый мой Бад. Я сидела, разыгрывая роль безутешной вдовы, а мне на самом деле страшно хотелось только знать, что произошло с тобой. О Бад, самым счастливым днем моей жизни стал день, когда мне сказали, что ты пошел на поправку. Мне приходилось заставлять себя плакать, хотя мне хотелось смеяться от счастья, что у тебя все в порядке.
— Холли, ты чертовски хороша.
— Бад. О, Бад.
— Холли, ты не представляешь себе, как мне жаль Теда. Ни один человек не заслуживает участи так умереть. Он был неплохим парнем. Я вел себя, как последний негодяй. Мне бы хотелось суметь преодолеть это в себе.
— Но ты ведь никогда не сумеешь этого сделать, правда?
— Как ты держишься?
— Бад, со мной все в порядке, особенно теперь, когда похороны позади и несчастные родители Теда уехали домой. Мне больше не надо притворяться плачущей вдовой.
— Знаешь, полицейское управление может организовать посещения врача или кого там еще, чтобы кто-то мог морально поддержать тебя.
— Бад, единственный человек, который может меня морально поддержать, — это ты.
— Да, я забыл о страховке, конечно, не в деньгах счастье, но это создает некоторые удобства. Да и вообще, как у тебя с деньгами?
— Прекрасно, Бад. Того, что я получила, мне хватит на несколько лет. Кроме того, в полиции мне пообещали помочь найти работу.
— Это прекрасно.
— Бад, ты все время куда-то увиливаешь, ты не можешь переключиться?
— Не знаю.
— Бад, я не хочу больше говорить обо мне. Я хочу говорить о нас.
Бад посмотрел в окно на зеленые холмы Оклахомы. В сотне ярдов от закусочной находился пост на границе штатов, машины проезжали мимо полицейских. Здесь прошла вся его жизнь.
— Бад, теперь мы можем свободно распоряжаться своей судьбой. Мне очень жаль, что убили Теда, но в этом нет ни капли твоей вины. Я тоже в этом не виновата. Виноват только Лэймар Пай. Теперь мы с тобой можем быть вместе. Еще одной заботой меньше. Настало время сделать это, Бад. Ты знаешь это не хуже меня.
— Холли, я... — Он понял, что выдохся и ничего не может сказать ей.
— Ты не хочешь быть со мной вместе?
— О, Господи, конечно, хочу.
— Бад, но почему тогда ты не соглашаешься сделать это? Почему мы не можем просто взять и сделать это?
— Холли, ты же должна знать, что он очень любил тебя. То, что случилось с ним, давило ему на психику и съедало его изнутри. Он думал о тебе, а не о себе. Он и его память заслуживают того, чтобы мы повременили открывать всему свету наши отношения.
— Ты никогда особенно не заботился о том, что могут подумать другие.
— Да, может быть. Но теперь все изменилось.
— Что же именно?
— Есть еще Лэймар.
— Лэймар? — переспросила Холли. — Ну да, теперь еще и Лэймар.Ну, и какого черта ты о нем думаешь?
— Это большой непорядок, что он до сих пор на свободе, а не в тюрьме.
— Бад!
— Холли, я обещал своему напарнику, что позабочусь о его вдове. Это последнее, о чем он успел попросить меня перед тем, как пришел Лэймар и пристрелил его в затылок. И я сделаю это. Клянусь тебе, сделаю. Но сначала я должен сделать все для своего напарника.
— Тед умер, Бад, и не нуждается в заботе. И его не вернешь, что бы ты ни сделал с Лэймаром Паем.
— Ну... — Бад замолчал. Ему нечего было больше сказать Холли.
— Так дело только в этом, Бад? Ты хочешь сразиться с Лэймаром? Вся доблестная полиция славного штата Оклахома не может найти его, а ты в одиночку собираешься его взять?
Как всегда, он не знал, это ли он имел в виду.
— Я не знаю. Но все теряет смысл, пока Лэймар разгуливает на свободе. Совершенно необязательно, чтобы именно я взял его. Наоборот, мне совершенно не хотелось бы снова с ним встретиться. Это не личное.
— Конечно, не личное.
— Холли, я просто...
— То есть ты не собираешься иметь со мной дела?
— Я этого не говорил.
— Но, кажется, именно это ты имеешь в виду.
— Я клянусь тебе, Холли, что в тот момент, когда Лэймар собирался меня прикончить, я думал о том, что у нас с тобой что-то не ладно в отношениях. Ну, понимаешь, мы не можем появляться на людях, мы не можем пойти в ресторан, поехать на барбекю. Ну, в общем, мы не пара. Это последнее, о чем я подумал, пока не отключился.
