Но сегодня привычное течение жизни оказалось нарушенным. Не потому, что в коридоре снова завязалась драка или бранились соседи, – к этому живущие здесь были давно подготовлены. Дело в том, что крики и шум схватки раздавались именно из «мусарни».
Началось все со стука в дверь.
Тук-тук-тук – услышали соседи в гулком, как аэродинамическая труба, коридоре.
Тук-тук-тук – повторилось через несколько секунд. Удары были глухими, потому что в дерматиновую дверь (единственную на всем этаже) звонко не постучишь.
– Да там он, там, – услышали любопытные жильцы голос местного пьяницы, завсегдатая бара напротив общежития, инвалида труда Горбыля. Тот решил, по-видимому, что к милиционеру пришли коллеги.
И тогда следом послышался треск. По подсчетам лежащих в кроватях соседей выходило, что дверь трещит именно дерматиновая, то есть «сержантская дверь». И это было уже по-настоящему любопытно.
Следом произошло и вовсе невероятное событие. Это кричал Забавин! Гроза общежития и прилегающих к нему торговых точек. Страшно кричал, по-звериному. С визгом. «Что?! Что?!»
– Ты не ори, – предупредил Кряжин, входя в комнату последним. – Ничего особенного, если тебя это так интересует.
– Вы кто? – Забавин сидел на кровати, наблюдая, как трое прибывших спокойно рассаживаются вокруг.
– Если мы ошиблись, я восстановлю дверь, – сказал Кряжин. – Более того, мне даже хочется это сделать. Но сначала нужно поговорить.
Потом Кряжин подсчитал, сколько раз милиционер солгал следователю Генеральной прокуратуры России. Три раза за семь минут! Впервые, когда известие о похищении сына Кайнакова озвучил для себя как новость. Вторично, когда заявил, что в тот день болел. И в третий раз, когда на вопрос о наличии в комнате ценностей, добытых незаконным путем, ответил отрицательно.
Он лгал, безусловно, с перепуга, не разобравшись толком в сути дела, на что, собственно, Кряжин и рассчитывал. Дверь, конечно, можно было и не ломать, а разговор составить по-дружески. Но тогда Кряжин не услышал бы лжи. Уличающей, глупой, нерасчетливой. Кто в Москве еще не знает, что похищен сын известнейшего человека столицы, признанного журналом «Форбс» семьдесят третьим в сотне богатейших людей планеты? Оказывается, Забавин этого не знал. Для большей комичности данного заявления следовало заметить, что именно Забавин входил в число тех, кто этого Кайнакова охранял. После этого курьеза все остальное показалось бы просто чудовищной провокацией.
– Говоришь, болел в тот день, – с разочарованием в голосе буркнул Кряжин. – И при этом не знаешь, когда украли Колю Кайнакова. А я разве называл число, Забавин?
И как после таких недоразумений можно набраться мужества честно ответить на третий вопрос? Хотя никто сейчас не поверил бы честному ответу.
– Это что? – спросил Саланцев, вынимая из морозильной камеры холодильника «Бирюса» тяжелую пачку, перетянутую резинкой для купюр. Она затерялась между упаковкой «Богатырских» котлет и бараньими ребрышками.
В пачке, собственно, купюры и присутствовали. Еще плохо узнаваемый президент с хитрецой в зеленых глазах смотрел на обнаружившего его старшего опера МУРа, словно восклицая: «А я что говорил?! Под наружным подоконником было бы надежнее»…
– Мои накопления. – Это была уже четвертая ложь за четверть часа. Забавин бил все рекорды вранья.
– Пять тысяч семьсот долларов, – возвестил Саланцев, роняя последнего президента Гранта на спину.
– Хочу быть сержантом, – сказал капитан Сидельников.
Сунув окурок в банку из-под кофе, почерневшую от пепла, Кряжин поднялся на ноги.
– Я сейчас выйду, – сказал он Забавину. – У меня уже не тот возраст, чтобы за всем этим наблюдать. – И повернулся к Саланцеву: – Если вдруг он захочет со мной разговаривать, я буду на улице.
– За чем «за этим»? – заволновался главный житель рабочего общежития. – Они бить меня будут, что ли?! Вы же из прокуратуры!..
– Я тебе честно говорю, Забавин, – улыбнулся Кряжин, – что этот метод называется «хороший и плохой полицейский». Впоследствии допрашиваемый подсознательно тянется к хорошему и рассказывает ему правду, дабы избежать общения с полицейским плохим. Обычно это перед игрой не разъясняют, но поскольку ты человек свой… Сейчас ты будешь угадывать, с кем из нас тебе хочется общаться больше.
И следователь ушел. Он спустился вниз, уселся на сиденье «Жигулей» и попробовал хотя бы на минуту расслабиться.
Его позвали через две минуты.
– Я взял кассеты, – тихо, словно стараясь не разбудить соседа по комнате, говорил Забавин. Он держался обеими руками за уши, а лицо его отсвечивало белизной. – По просьбе человека по имени Феликс. И отдал их ему. Получил шесть тысяч долларов. Я не знал, зачем. Клянусь, что не знал.
– А сейчас знаешь?
– Сейчас догадываюсь, – заметив вялое движение в свою сторону одного из оперов, поправился: – Да, конечно… Конечно, знаю. Они, наверное, готовили похищение, а я им невольно помог… Беда какая…
– Я еще на пару минут выйду.
Шла война. Окажись этот молокосос в Генеральной прокуратуре – он тут же вспомнит о своих правах человека и одновременно постарается забыть все, что знает о деле. Ему поможет адвокат заказчика. А Кряжин, который в соответствии с действующим законодательством доставил на мягкой служебной машине сержанта в Генеральную прокуратуру, вдруг превратится для всех в следователя, превысившего полномочия.
На этот раз Кряжина вернули в комнату через целых двенадцать минут. Тяжело, невыносимо тяжело давалась правда человеку, лгавшему столько времени.
– Вы готовы быть откровенным? – спросил Иван Дмитриевич.
– Откровенным? – прошептал Забавин.
– Да. Это значит рассказать мне о своей роли в деле похищения сына бизнесмена Кайнакова.
– Бизнесмена Кайнакова?..
– Вы не на католической брачной церемонии. Не нужно повторять все, что я говорю.
– Я готов… Да, да. Я готов.
Из протокола явки с повинной Забавина Л.М., 13.09.2004 г.:
«Для оформления нижеуказанной передачи информации как добровольные и чистосердечные признания хочу сообщить следующее.
В конце августа 2004 г. я, находясь на посту охраны в жилом комплексе «Алые паруса», познакомился с неизвестным мне ранее человеком по имени Феликс. Знакомство происходило в тот момент, когда я, оставив пост младшему с-ту Цыплакову В.Т., вышел на улицу, чтобы проверить переставшую снимать информацию камеру внешнего наблюдения. Меня попросил подойти к машине человек высокого роста (около 185 см) и включить зажигание у машины «BMW», под капотом которой он производил ремонт.
Человек выглядел: темные волосы, серый костюм, белая рубашка без галстука. На лице его была бородка, окольцованная усами, и тонкие длинные бачки. Он сказал мне, что приехал в гости к человеку на восьмом этаже охраняемого мною здания, но никак не может войти в дом, потому что в программе сигнализации произошел сбой и она не ставится на охрану.
Я вызвался помочь, так как являюсь специалистом в области электронных устройств, и по симптомам поломки понял причину неисправности сразу.
Когда я устранил поломку, он предложил мне двадцать долларов, которые я принял. Я забыл об этом человеке, когда он уехал. Вторично я увидел его, когда он снова появился у дома через два дня, т. е. в мою смену. Он привез с собой видеомагнитофон и, смеясь, попросил его починить. Сказал, что не доверяет ремонтным мастерским, а меня знает как хорошего мастера. За ремонт он снова дал мне двадцать долларов, пообещав заехать за магнитофоном в мою следующую смену.
Что и сделал 06.09.2004 г. Забирая у меня аппарат, подумал и дал мне еще пятьдесят долларов, спросив, может ли он обращаться ко мне всякий раз, когда у него возникнут трудности аналогичного характера. Я ответил, что да, может.
В следующий раз он встретил меня 09.09.2004 г., сразу после того, как я сменился со службы и передал пост охраны старшему группы ст-не милиции Зенцову К.С.
Феликс сказал мне, что его друзья уехали на природу без него, с ними уехала и его девушка, сказал, что расстроен, и предложил мне пойти в кафе выпить пива и скрасить его одиночество. Я был свободен и согласился. В кафе мы долго разговаривали, он спрашивал меня о зарплате, о моих познаниях в области электроники, о друзьях, о месте жительства. Почувствовав, что захмелел, я попросил его отвезти меня домой. Он согласился, купил бутылку виски, и мы направились ко мне по адресу…
Утром следующего дня он предложил мне шесть тысяч долларов за то, чтобы я выкрал из видеоархива кассеты с записями наружного наблюдения дома. Феликс признался, что в этом доме живет его девушка и ему, чтобы уличить ее в измене, необходимо подтверждение. И лучшим будут кадры того, как она садится в машину соперника Феликса у своего дома.
Я был нетрезв и сказал, что, наверное, помочь смогу. А он давил на меня и говорил: «Ты представь себя на моем месте. Не просил бы ты своего друга немного нарушить закон ради дружбы?» Я решил тогда, что он прав, хотя сейчас понимаю, насколько ошибочным было мое решение.
