Пхум Чакри встрепенулся: пытки. Вот чего недостает в допросах русских диверсантов. Он вдруг представил их — без рук и ног. И — вздрогнул: в кабинет вошел агент полиции, одетый в потертые джинсы и мятую рубашку.
— Что у тебя, Сени?
— Информация от Йо-йо.
«Да, я знаю его», — дважды кивнул Чакри.
— Он продал двум фарангам[4] шесть «стволов» и десять гранат. Они заперли его в подвале, забрали оружие и укатили на микроавтобусе «Форд». Йо-йо сумел выбраться через окно. Номер машины он не заметил. Но...
— Что?
— Такой же автобус стоит напротив участка.
Чакри похолодел и схватился за пистолет. Рванув с зарешеченного окна жалюзи, он увидел машину, на которую обратил внимание раз или два. И вынужден был повториться: «Раз, два», считая вооруженных боевиков, выскочивших из машины и перебежавших дорогу.
Джеб поймал себя на мысли, что раз от разу не глубже вникает в тему очередной, шестой по счету операции, а в механизм акции как таковой. Он подумал о себе как о станке с программным управлением. Механика в одном случае успокаивала, придавала сил, уверенности в себе и товарищах. В другом случае — настораживала: сбой в программе грозил браком, а брак — это провал операции.
Он фактически провалился, но не сдавался — рано хоронить себя заживо. Что-то вселяло надежду и перезаписывало установленную по умолчанию программу. И Джеб более или менее спокойно поджидал развязки. Он впервые попал в такую ситуацию, анализировал ее, проникал вглубь; именно глубина, бездна не позволяла ему вынырнуть на поверхность своего незавидного положения.
Анализируя, Джеб машинально выискивал скрытую дверь в тупике, полагая, что она откроется неожиданно для него, и поначалу — черным прямоугольником, потом — разверзнутым проемом и светом, хлынувшим через него. Все это называлось надеждой. По отношению к Джебу, человеку уникальному, — трезвой надеждой лишенных привычных для нее абстрактных одежд. Он не тонул. У него в груди было достаточно воздуха, чтобы сдерживать дыхание.
Блинков перехватил взгляд Тимура и ответил:
— Мы живы, Тима, значит, все отлично.
Их камеры-вольеры отделяли друг от друга толстые прутья решетки. Такая же стена разделяла арестованных и вооруженных автоматами полицейских. Они поначалу не без любопытства рассматривали русских боевиков, далее ими овладело равнодушие. В отличие от местных арестантов, русские вели себя более чем тихо. Никто за восемь с лишним часов не потребовал воды, кормежки. Каждый послушно просовывал через прутья руки и давал сомкнуть на руках «браслеты». По пути в кабинет следователя выполняли все команды: стой, лицом к стене, пошел, налево, стой, направо.
Тюремные камеры находились в подвале участка. Здесь было душно. Единственный вентилятор стоял на столе дежурного и гнал на его грудь под расстегнутой рубашкой чуть освежающий поток воздуха.
Четвертым арестованным был Мафи. Его отделение в этой вольере находилось ближе к выходу из подвала и слева от огороженного участка Евгения Блинкова.
Мафи в основном молчал. Он пережигал в груди измену и несколько раз обратился к Джебу, словно успокаивал его:
— Ты не виноват.
Однажды его монолог затянулся. Припав к прутьям решетки, через которые могла пролезть голова, он задышал в лицо Джебу:
— Скоро придет мой адвокат. Он подумает, как и вас вытащить. Сам я недолго задержусь здесь. От силы сутки. А урода, который сдал меня, я натру на терке. Я сам в спецслужбе работал.
— Я знаю.
— Вичи рассказал? — Мафи рассмеялся и погрозил Джебу пальцем. — Ты в упор не знал Вичи. Я не попался на твой, смазанный прострелянными мозгами Вичи, крючок. Знаешь, я вижу мастеров за милю. Еще на автодроме я сказал себе: «Мафи, ты не увидишь мастерскую игру в исполнении мастеров — билетов не достать. Но дай им возможность сыграть». Я сам рисковый человек. А что, разве я не рисковал, вытаскивая на свободу боевиков Раджи? Я стал по другую сторону закона — разве это не риск?
— Ты просто захотел жить по-другому.
— Точно. Поверь мне, Джеб, ты еще отведаешь салат из предателя. Я подам кушанье под его же соусом и украшу его глазами. Это будет очень острый соус. Ты будешь запивать его холодной водой, а тебе будет казаться, что ты пьешь крутой кипяток. — Глаза Мафи источали ненависть, и он упивался ею. Он не мог сказать Джебу правду: Мафи затолкали в камеру всерьез и надолго. Уже завтра его переправят под усиленной охраной в Бангкок, где за него возьмутся костоломы из контрразведки. Там ему припомнят его отступничество, самого назовут предателем принципов, идеалов и прочего дерьма.
Голова Блинкова была занята другими мыслями. Он зацепился за вопрос Пхума Чакри, высказавшегося в пользу версии: задача этой группы — подготовить вооружение для основного отряда. На лице начальника участка Джеб прочел желание арестовать остальных террористов и не беспокоить до поры до времени российское консульство. У Джеба был единственный шанс потянуть время, используя рвение Чакри. Блинков всячески подтверждал версию полицейского: его команда сдалась; еще один или два допроса, и они сломаются окончательно, назвав место передачи оружия. Именно там появится возможность показать Чакри «мастерскую игру в исполнении мастеров». Джеб кинул взгляд на Мафи: он не увидит игру из этого вонючего отстойника; странный запах — смесь мочи и парного молока — сводил с ума.
Джеб мог рассчитывать только на этот классический шаг и давал только те показания, которые Чакри мог оперативно проверить. Это настоящие имена агентов, места проживания в Паттайи, точный график прибытия в страну, свое хобби, наконец: дайвинг, о котором Джеб мог рассказывать часами. Вторая составляющая этого шага — Блинков загрузил оперативников работой. И надежда Чакри взять основную группу боевиков набирала сил. Даже такая незначительная, казалось бы, деталь — русские даже не осмелились попросить воды — убеждала его в этом.
На вопрос «Где ваши документы, деньги?» Блинков ответил: "У четвертого члена нашей группы. Он видел наш арест и вряд ли появится в апартаментах недалеко от «Палм Бич». Он назвал адрес, полагая, что Костя не дурак и не появится в опасной точке.
Блинков, думая об этом и выстраивая план побега, выискивал мелочи, не пропустил ли он что-то. Но главным препятствием на его пути могла оказаться контрразведка. Если агентов переправят в Бангкок, там можно будет застрять надолго.
На вопрос Блинкова «на сколько?» Мафи ответил: «На пять, десять лет». Он назвал срок, который реально грозил и ему.
Мафи вспотел. Умирать от жажды, как его клиенты, он не собирался.
— Эй, ты! — грубо окликнул он полицейского. — Подай-ка мне воды.
Вооруженный автоматом охранник поднял с пола пластиковую бутылку с водой и подошел к клетке Мафи. В следующую секунду его словно отбросило от решетки, и он оказался напротив камеры Джеба: наверху грохнул один дробовик, мгновение спустя — другой.
Мафи показал Джебу свои круглые глаза: «Что это было?» А вслух сказал несуразное:
— Контрразведка?
— Гораздо хуже, — ответил Блинков, уже точно зная, в чьих руках дергаются от отдачи ружья. — Два друга, — улыбнулся он, — хрен и уксус.
В следующее мгновение Блинков схватил за рукав охранника и втиснул его голову между прутьями решетки. Отпустив его, Джеб развернулся к нему боком и, подпрыгнув, обрушил на него вес своего тела. Его бедро надавило на голову охранника, и она, зажатая между прутьями, скользнула до поперечной металлической полоски, отделившей голову от туловища, как гильотина.
Еще через пару секунд Блинков, вооружившись автоматическим карабином полицейского, уложил форсированными выстрелами двух противников и зацепил третьего.
Подтянув ближе к решетке обезглавленное тело, Джеб вынул из кобуры пистолет и бросил его Тимуру.
Кок и Румын разом отработали по охране. Один полицейский находился в застекленной конторке, два других нашли себе место на стульях, контролируя лестницу и проход в основную часть здания. Их сбросили со стульев два мощных заряда. Третий предназначался для дежурного. Николай просунул ствол в низкое окошко и разрядил ружье в голову полицейского.
Выписав себе пропуска в холле, боевики вышли напрямую. Румын свернул по коридору направо, Кок — налево. Первая дверь — правило старых гвардейцев: гранату в угол комнаты; пока она не разорвалась — выстрел из ружья. В сторону. Следующая дверь...
Следующая дверь оказалась закрытой. Николай опустил «ствол» «бенелли-супер» и выстрелил, высаживая замок. Гранату. Еще один выстрел.
В комнате никого не оказалось — неважно. Главное — в первые секунды штурма не прерывать ритма и не ослаблять давления.
Костя сэкономил патрон, когда из комнаты напротив на него ринулся мускулистый таец в гражданской одежде. Румын жестко атаковал его ногой в голень и обрушил на голову приклад ружья.
