Вдруг ему что-то надели на голову, и сильные руки туго соединились у него на шее. Колпак, и так плохо пропускавший воздух, плотно прижался к лицу. Роман попытался вдохнуть – и не смог. Теперь он понял, что произошло. Ему поверх колпака натянули на голову целлофановый пакет и перекрыли доступ кислорода. Способ простой и очень действенный. Когда начнешь задыхаться, расскажешь все, что знаешь и не знаешь.
Роман какое-то время держался на запасах воздуха в легких, затем понял, что надолго его не хватит. Вот уже рот сам раскрылся в тщетной попытке схватить хотя бы ничтожный глоток кислорода. Что-то еще оставалось в полости колпака, но этого было слишком мало.
Роман дернулся, но привязан он был крепко, а руки, державшие пакет, были очень сильны. Чувствуя острую боль в разрывающихся легких, он начал мотать головой из стороны в сторону. В глазах уже поплыли огненные круги, жилы на шее, казалось, порвутся от неистовых усилий вдохнуть…
Уже теряя сознание, он почувствовал, что руки на его шее разжались и сквозь ткань колпака пошел воздух к его судорожно раскрытому рту.
– Зачем ты следил за Хусаином? – послышался прежний неумолимый вопрос.
– Вы… ошибаетесь… – заговорил он между частыми вздохами. – Я ни за кем не следил… Это ошибка…
Снова жесткие руки сдавили концы пакета у него на шее. И снова через минуту огнем загорелись наболевшие легкие и тело начало судорожно извиваться, пытаясь избегнуть пытки…
На этот раз его держали без воздуха дольше. Он уже едва соображал и весь обмяк в руках истязателя. Еще бы немного – и сердце остановилось. Но палач был опытен и снял пакет в самый последний момент.
Роман с сипением, со стоном тянул воздух до предела распахнутым ртом, не замечая, что по подбородку обильно течет слюна. Так бы дышал и дышал – и ничего больше не надо.
Если они сделают это в третий раз – это будет конец, лихорадочно соображал он. Шансов на маневр они ему не дают. Следует конкретный вопрос с конкретным именем. И никакие увертки не проходят. Как только следует ответ «не по делу» – сразу мешок на голову. Отвечай как на духу – или умри. И что делать? Говорить правду? Но это наверняка не спасет его от смерти. В лучшем случае он избавит себя от дальнейших мучений. Но жизнь себе не сохранит. А хороший парень Антон Крохин попадет под удар. Ведь они не оставят его в покое. Он слишком много знает, и потому они сочтут за лучшее уничтожить его. В объятом войной городе это сделать проще простого. Крохин ездит без охраны на обычном автомобиле. Один выстрел из гранатомета – и все. Их проблемы решатся в одночасье. А инцидент спишется на террористов и забудется.
И негодяй Павлов будет дальше как ни в чем не бывало торговать оружием. И никто об этом не узнает. В Москве подозревают Сергачева. А о Павлове ничего не известно. Крохин вышел на него недавно и пока ничего никому, кроме Романа, не сообщил, опасаясь утечки информации. Да и уверенности полной у него еще не было. А теперь эта уверенность есть, да что толку? Отсюда не выйти и не предупредить. Нет, надо молчать. Жизнь не сохранишь, да и черт с ней. Но честь и дело сохранятся – а это главное. Антон считает его своим учителем. Хорош был бы учитель, сдавший ученика. Нет уж, чем такой позор, лучше еще малость помучиться да и отойти в мир иной. Любой разведчик всегда готов к смерти. Это специфика профессии, к ней курсантов разведшкол готовят с первых дней обучения. Конечно, если есть хоть малейшая возможность, надо бороться за жизнь до последнего. Именно этому обучают в первую очередь, и каждый разведчик – ходячая энциклопедия по способам выживания в любых обстоятельствах. Но коль выбора нет – а это рано или поздно случается, – надо принимать смерть как должное. Всему на этом свете приходит конец. Кажется, это как раз тот случай. Жаль только, что подыхать довелось неизвестно где, да не было возможности заглянуть в глаза своим убийцам. Ну, ничего, Крохин за него отомстит. Им еще всем мало не покажется. А предательства вы от него не дождетесь, не на того напали…
– Зачем ты следил за Хусаином? – прозвучал в третий раз все тот же вопрос.
– Я не знаю никакого Хусаина… – заговорил Роман, слепо водя головой вправо-влево. – Я просто гулял по городу. Это ошибка. Я журналист, я недавно приехал из Москвы и хотел изучить ночной Багдад. При мне было мое удостоверение. Вы его нашли? Я журналист и ни за кем не следил…
Чья-то тень на миг перекрыла источник света. Роман невольно дернулся в ожидании мешка. Теперь конец, подумал он, на этот раз все и закончится.
Но мешка не последовало. Прошла минута, вторая, он почти восстановил дыхание, а его палачи не торопились продолжить пытку.
Как это понимать? Может, его стойкость поколебала их подозрения? Возможно. Если они не были уверены, что Роман следил за Хусаином, а только предполагали это. Наверное, его заметили недалеко от галереи и решили проверить на всякий случай – кто такой и почему здесь ходит? Если бы он дал понять, что знает Хусаина, они бы получили подтверждение своим сомнениям. И продолжили бы допрос, зная, что идут по верному следу. Но сейчас они, похоже, растеряны.
За невозможностью видеть Роман ловил каждый звук. Кто-то прошел слева от него, послышалась фраза на арабском языке. Голос не тот, что задавал вопрос. Значит, их здесь двое. По меньшей мере. Ах, были бы свободны руки! Тот, кто надевал мешок ему на голову, и не знает, чем бы ему это надевание обернулось. То-то визжал бы, пес, если бы его яичко оказалось в пальцах Романа. Левое, то самое, что сперму производит. Это пострашнее, чем пистолет к виску. Боль такая, что ни о чем, кроме боли, не можешь думать. И смертный ужас на подсознательном уровне. Все бы выполнил, о чем ни попросят. И напарник его не стал бы стрелять, нет, этот умолял бы не стрелять, потому что чувствовал бы: еще одно движение, пусть последнее, агонизирующее – и он евнух. Снял бы колпак, развязал ноги, отдал бы свое оружие. А там – по обстановке…
Но нет, руки связаны так, что только кончики пальцев едва шевелятся где-то сзади, под сиденьем. Никаких шансов вырваться. Одна надежда – убедить их в том, что произошла ошибка.
И, кажется, эта надежда начинает осуществляться.
Снова источник света перекрыла чья-то тень. Только на этот раз она не исчезла, а надвинулась на Романа.
Он вжался в спинку стула, не видя в этом для себя ничего хорошего. Лицо его было поднято, чтобы хоть как-то ориентироваться на свет. Неожиданно сильный удар кулаком в челюсть мотнул его голову влево. И тут же последовал второй удар.
Похоже, рано обрадовался, подумал Роман, напрягая мышцы в ожидании жестоких побоев. По голове пусть бьют, хрен с ними, нос, зубы – это можно поправить, не смертельно. Хуже, если отобьют внутренние органы. Тогда, если каким-нибудь чудом удастся выжить, здоровым человеком уже не будешь. Какое здоровье с оторванной печенью или отбитыми почками?
Но избивать его не стали. К своему ужасу, Роман вдруг почувствовал, что ему расстегнули ремень, затем под пояс брюк подсунули нож и разрезали их вдоль ширинки до самого паха. Распоров также и трусы, истязатели, обмениваясь короткими, деловитыми фразами на своем языке, обнажили его половые органы, равнодушно касаясь их жесткими пальцами.
А это было уже страшнее страшного. Словно в ответ на его мстительные мысли, они решили заняться самым уязвимым и чувствительным участком тела жертвы. Уж лучше бы он задохнулся в целлофановом мешке…
Теперь понятно, почему они не стали удушать его дальше. Они поняли, что он скорее умрет, чем заговорит, а это пока не входило в их планы. Им нужно было, чтобы он не умирал геройской и в общем-то легкой смертью, а дал ответы на интересующие их вопросы. Поэтому они изменили тактику дознания. Теперь они подвергнут его самой изуверской пытке. И можно было не сомневаться, что они выжмут из него все соки. Такого рода приемы пришли как раз с Ближнего Востока, и разновидностей здесь множество.
Можно кромсать острым как бритва ножом. Можно прокалывать раскаленными иглами. Можно раздирать надетой петлей. Можно раздавливать каблуком. Можно просто бить раз за разом в одну и ту же точку. Да что бы они ни выбрали, боль в любом случае гарантирована адская. И мало кому удавалось эту боль выдержать.
– Что вы делаете?! – задыхаясь от ужаса без всякой наигранности, закричал Роман. – Я ничего не знаю! Это ошибка! Я простой журналист… Вы меня с кем-то спутали. Я не понимаю, что вам нужно…
Он почувствовал, как к головке члена и мошонке прицепилось что-то холодное и зубчатое. Это были электрические зажимы. Значит, они призвали на помощь достижения цивилизации и будут пытать его с помощью электричества. Насколько знал Роман, это был самый эффективный метод допроса. Но ни в каких даже самых страшных мыслях он не предполагал, что ему доведется испытать его на себе.
Единственный способ хоть как-то противостоять боли – это принимать ее как благо. Твое тело рвут на части, режут, жгут, ломают – а ты вроде как получаешь от этого удовольствие. И чем сильнее боль, тем сильнее удовольствие.
