Где тут сон, где явь, где воспоминания? Приступ сраженного непосильной работой мозга: «Ма-а-а…»
— …Ма-а-а!..
В кабинете царил полумрак. Свет прикрытой полотенцем настольной лампы падал на лицо Валерии. Она сидела в кресле-качалке, положив на колени журнал, и встревоженно глядела на меня: видимо, я кричал во сне.
— Привет, — улыбнулась как ни в чем не бывало. — Ну, как?
В ответ я показал большой палец.
— Угораздило же вас… Ничего, Хобот по травам большой спец, скоро полегчает.
— Мне уже легче, — выговорил я.
В самом деле, лихорадка прошла, простыня подо мной пропиталась потом, только слабость и сиплое дыхание напоминали о болезни.
— Они похитили моего племянника в Москве, — сообщил я, оправдывая самовольное возвращение в дом Хобота. — Я искал вас…
— Я все знаю. Хобот забрал «дипломат» и уехал в город.
— Зачем?!
— Наверное, так нужно, — пожала она плечами. — Вы доверьтесь ему, Женя, у него связи. И потом он все-таки чекист с большим опытом…
Последние слова она произнесла как-то смущенно, словно извиняясь за то, что подвергла сомнению мою самостоятельность. «Обменять «дипломат» на собственного племянника я мог бы и без генеральского опыта», — хотел я полезть в бутылку, но вдруг увидел себя — в мокрой постели, всклокоченного, беспомощного, проигравшего по всем статьям — и горлышко бутылки оказалось слишком узким. Не то что генерал — даже эта маленькая женщина была сейчас сильнее и мудрее меня, хотя превосходство это тактично не подчеркивалось ею.
— Который час?
— Десятый.
Выходит, я проспал почти пять часов! Завтра в двенадцать нужно быть в форме…
— Хотите встать? — догадалась Валерия и, отложив журнал, направилась к двери. — Я приготовлю чего-нибудь поесть.
— Только без вишневого варенья, пожалуйста! С лестницы послышался ее смех.
Наскоро одевшись и расчесавшись перед зеркалом, я взял со стола журнал. Это были «Вопросы философии», раскрытые в месте публикации глав книги А.Безант «Эзотерическое христианство». Я пробежал глазами подчеркнутый красным карандашом и не очень доступный мне текст:
«На ЧЕТВЕРТУЮ СТУПЕНЬ человек поднимается тогда, когда он видит в себе часть великой общей жизни и когда готов пожертвовать собой ради общего блага, сознавая, что как часть он должен подчинить себя целому. И тогда он научается поступать правильно, не сообразуясь с тем, насколько результаты его поступков выгодны для его собственной личности, научается терпеть и действовать бескорыстно, но не в виду будущего вознаграждения, а потому, что это — его долг перед человечеством. Душа, достигшая подобного героизма, готова для четвертой ступени, она готова признать, что все, чем отдельная часть обладает, должно быть принесено в жертву целому…»
Я отложил журнал. Моя душа для «четвертой ступени» явно не годилась: я всегда поступал, сообразуясь с тем, насколько результаты моих поступков выгодны для моей собственной личности.
Яичница на столе оказалась как нельзя кстати: во мне проснулся волчий аппетит. К традиционному холостяцкому блюду добавились вино, соленые огурцы и квашеная капуста. Присутствие Валерии создавало домашний уют, ни к чему не обязывающая болтовня так и подмывала перейти на «ты», но, опасаясь разрушить устанавливающиеся между нами дружеские отношения поспешностью, я не рискнул просить об этом, а предложил тост за Хоботова, и мы выпили.
Меня не на шутку беспокоило отсутствие «дипломата»: случись с ним что — и с Мишкой не посчитаются.
— Он ничего не говорил перед отъездом? — спросил я у Валерии.
— Кроме того, что вы влипли в препаскуднейшую историю.
— Догадываюсь…
— И еще, что в эти игры полупрофессионалы не играют.
— Я не собирался играть ни в какие игры! — обиженно сказал я, уловив в ее тоне иронический оттенок, хотя Хобот был, пожалуй, прав: в этой катавасии меня задействовали явно не по профилю.
— Насколько я поняла, он имел в виду не вас, — серьезно ответила Валерия.
Не меня?.. «Не играют полупрофессионалы…» Значит, он догадался, кто стоит за всем этим?
— А когда он уехал?
— В шесть… Мед ешьте, вам полезно, — если она и знала что-то еще, то явно не хотела говорить.
Я и не настаивал. Минут через десять мы услышали, как к дому подъехала машина, и вышли генералу навстречу… Он был не на шутку озабочен чем-то.
— Как самочувствие? — справился у меня хмуро.
Я испытал облегчение, увидев завернутый в кусок брезента «дипломат».
— Спасибо, нормально.
— Поешь, там от нас кое-что осталось, — шутливо предложила Валерия. — Машину загнать?
— Валера, — серьезно заговорил Хобот, широким шагом направляясь к дому, — сейчас пойдет обуховский автобус, я тебя подброшу до остановки.
Она состроила обиженную гримасу:
— Ну, вот, а я собиралась ночевать…
— Не выйдет. Нужно кое-что сделать в Киеве до завтра, по дороге объясню, — он прошел в гостиную и спрятал «дипломат» в комоде. Я успел заметить, что обе пломбы были на месте. Так вот зачем он брал его с собой!.. Генерал вынул из заднего кармана пачку фотографий и веером разложил их на столе.
— Посмотри, знаешь кого-нибудь из этих? — спросил у меня.
Я внимательно вгляделся в лица.
— Вот… это Слуга. И этого видел, бритого, в хэбэ — Отставник…
Он отделил две фотографии, остальные положил в ящик стола.
— Кто они? — опередила Валерия мой вопрос.
Хобот помолчал.
— Офицеры «спецназа», — ответил, словно нехотя. — Просто так нам из этой истории не выпутаться.
— Почему? — я никак не врубался в ситуацию, но чувствовал, что становится она все напряженнее. — Мы им — «дипломат», они нам — Мишку?
— Его-то, они, положим, вернут, — невесело усмехнулся Хобот, — а вот тебя — вряд ли.
— То есть… как это?
— Арестуют тебя вместе с «дипломатом».
Валерия перевела встревоженный взгляд с меня на генерала.
— А если он подойдет к ним просто так, без «дипломата», и предложит вначале отдать ребенка? — спросила с надеждой.
— Без «дипломата» он им не нужен.
— Зачем же тогда меня арестовывать? — с низкой «кочки зрения» кооперативного охранника берега этого болота видно не было.
— Слишком много знаешь, — ответил генерал.
— Они что же… убьют его? — испугалась Валерия.
— Да нет, упекут в тюрьму, как положено, по закону. Другое дело, что оттуда он уже не выйдет.
— По какому закону?! За что?! — вырвалось у меня.
— За убийство, Женя, за убийство, — генерал был холоден, как покойник на сорокаградусном морозе.
— Но он же не убивал! — воскликнула Валерия. — Это докажет…
— Этого никто не будет доказывать, — он принялся мерно расхаживать по гостиной. — Когда речь идет о делах, в которых замешаны высшие чиновники…
— Правительство?! — поперхнулся я.
— А как ты думал?.. Ты знаешь, как вывозится такой груз?.. Для этого нужно согласие страны-импортера, разрешение КОКОМ — есть такая международная контора, которая следит за перемещением стратегического сырья. Эксперт с той стороны приезжает в лабораторию завода-изготовителя, после подписания протокола о намерениях берет пробу в ампуле и проверяет там, у себя. По технологии срок изготовления «красной вишни» — две недели; после этого заказчик возвращается и лично пломбирует партию… Это старая посылочка! В восемьдесят шестом германская разведка вместе с «Моссадом» задержала курьера с таким дипломатом во Франкфурте-на-Майне, он следовал транзитом в Абу-Даби. Пришла шифровка: «Ищем новый канал транспортировки, от пересылки временно воздержитесь». А тут наши события… Словом, воздержались, залегли на дно, и вот только когда всплыли. Оказия подвернулась — конгресс. Видимо, у твоего немца были документы на вывоз, но ты спутал им карты, и немца убрали, чтобы не завалить новый канал.
Mы подавленно молчали, сопровождая взглядами расхаживавшего от стены к стене генерала. Наконец он глянул на часы и, бросив решительное: «Поехали, Валера!»_— вышел.
Валерия сняла с вешалки сумочку, положила на мое плечо ладонь.
— У Хобота со «спецназовцами» свои счеты, — сообщила доверительным шепотом, — и он их сведет, не сомневайся, — и перед тем как шагнуть за порог, коснулась пальцами моей небритой щеки.
Наверно, этот шепот, это касание, это свойское «не сомневайся» должны были означать какой-то новый этап в наших отношениях, но последняя информация направила мои мысли в другое русло: никакого интереса к тому, как бывший генерал КГБ будет сводить свои счеты со «спецназовцами», я не испытывал; опасность, нависшая над ни в чем не повинным ребенком, никому не давала права на риск.
Во дворе было темно и сыро, только свет из окна гостиной падал на свежевскопанные грядки.
