— Тебя сейчас ушибу… — Бандит был несговорчивым и агрессивным, за что заработал удар носком башмака прямо в зубы. Что с зубами стало — непонятно, но кровь от разбитых губ размазалась по всему лицу. Тактический фонарь ударил по глазам бандита концентрированным лучом. Здесь, за скалой, пользоваться фонарями было возможно без опасения быть увиденным.
Командир одного из отделений помог бандиту встать на ноги, ударом колена приподняв его в вертикальное положение. Правда, и после этого удара пришлось его придержать двумя руками, чтобы снова не упал.
— Здравствуй, сынок, — с лаской в голосе обратился к бандиту подполковник Калужный.
Пленник что-то прохрипел. Кажется, хотел ответить что-то грубое, но голос его не был слышен.
— Мы пришли к тебе и к твоему амиру… Принимай гостей, раз встретил нас первым. Где твое восточное гостеприимство? Покажи! Продемонстрируй! Проведи-ка нас до двери.
Бандит зажимал правой рукой плечо левой руки и стонал. Может, ушибся, может, сломал. Но стонал настолько искусственно, что подполковник Калужный не поверил ему. Он взялся за кисть левой руки и выдернул ее из-под куртки. В руке была зажата граната. Бандит разжал кисть, граната упала под ноги всей группе, и раздался характерный щелчок высвободившегося прижимного рычага. На раздумья и действия стоящим рядом людям отведено было три с половиной секунды. И Калужный среагировал. Ему не хватало времени на то, чтобы освободить правую руку от автомата. Левой рукой он еще держал руку бандита. И Юрий Михайлович со всей возможной резкостью ударил противника автоматом. Попал в челюсть бандита. Тот сразу стал оседать на землю, и подполковнику осталось только подправить направление падения его тела. Бандит лег на гранату животом. И тут же подпрыгнул от взрыва шестидесяти граммов тротила, которым снаряжается граната «Ф-1». Все осколки ушли в бандитское тело…
* * *
Вообще-то, в отличие от армейских порядков, в джамаате у амира Уматгиреева никогда раньше не отрабатывалась система подъема по тревоге. И потому, дав команду к подъему джамаата, Джабраил не был уверен, что никто не начнет потягиваться и зевать, прежде чем встать и быстро собраться. Насколько Уматгиреев помнил из чужих разговоров, поскольку сам такого не пережил, в армии на подъем дается сорок пять секунд. По крайней мере раньше, в советские времена, такое время выделялось. Джабраил не засекал время, но джамаат уложился, как ему показалось, быстрее. Видимо, обстановка сказывалась, да и его нервное состояние другим моджахедам передавалось. Не торопились, но собрались быстро и по-деловому.
— Предупреждаю всех! У нас, кажется, большие неприятности. Думаю, что нас нагнал спецназ ГРУ. Больше никто не сумел бы нас найти. Если я ошибаюсь, я очень сильно удивлюсь. Предполагаю, что у преследователей есть снайпер с винтовкой с ночным или с тепловизорным прицелом. Из этой винтовки, скорее всего, убиты Мовсар и Насухан, часовой у входа в ущелье и часовой на входе в бункер. Я послал его, чтобы позвал внешнего часового, он не вернулся. Если это спецназ ГРУ, то их возглавляет мой старый знакомый Юра Калужный, мастер спорта по боксу. Я дважды его бил в молодости. Надеюсь побить и сейчас. Но он был неплохим парнем. С ним можно попробовать договориться. Если они пришли сюда, значит, нас кто-то выдал. Они знают, что у нас тут база.
— Предатель? — спросил кто-то из строя. — Среди нас?
— Едва ли, хотя исключить подобное нельзя. Но скорее имам Габисов дал какие-то данные отряду, идущему из Сирии, там кто-то попал в плен и раскололся. А «волкодавы» по следу ходят не хуже ищеек.
Джабраил помолчал, прогулявшись перед строем и рассматривая своих моджахедов, словно прощаясь с ними.
— Что будем делать? — спросил он наконец. — Меня интересует общее мнение… Может, есть желающие сдаться? Я выпущу любого. Я не насильно вас сюда привел и насильно удерживать никого не буду. Есть такие?
Строй молчал. Никто не проявил желание сложить оружие.
— Так что делать будем?
— Драться.
— Драться до конца.
— У нас всего одна бойница. И та тесная. Это даже не бойница, а наблюдательный пункт. Там из автомата прицелиться невозможно.
— Значит, и в нас через ту бойницу не попадут.
Именно эти соображения сам себе высказывал Джабраил, когда обдумывал строительство бункера. Он не собирался делать бункер оборонительным сооружением.
— Это тоже правильно. Пусть нас ищут. Найдут, пусть попробуют войти. Войдут, пусть попробуют пройти по коридору, который легко простреливается. Но мы здесь заперты. И не имеем возможности уйти.
— А пусть попробуют взять нас измором, — сказал Ваха, вдумчивый и медлительный парень, неуклюжий и медленно соображающий. Зато если говорил что-то, то говорил правильно. — До конца весны мы продержимся. А вот они — не знаю…
— Ваха дело говорит, — поддержали в строю.
— Дело, — согласился Мовлади, земляк амира, живший с ним на одной улице. — Только у спецназа связь с внешним миром есть. Одни ждать устанут, другие их сменят. А нас менять некому. Мы как в клетке.
— У нас нет другого выхода, — согласился с Вахой амир Уматгиреев.
— Ладно. Если драться, значит, драться, — с каким-то равнодушием выразил согласие Мовлади. — Я бы предпочел выйти наружу и там драться. Но там нас быстро перебьют. Их больше. Остается сидеть здесь.
— Посмотрим, как будет обстоять дело, — решил амир, о чем-то о своем мысля. — Может быть, и наружу выйти удастся. Может быть, даже необходимость в этом возникнет. Посмотрим…
Со стороны входа послышался взрыв, заставивший всех, включая задумчивого амира Уматгиреева, вздрогнуть. С потолка посыпалась пыль.
— К оружию! — прозвучала команда.
Дверь в бункер была крепкая, двойная, сваренная из прочного толстого металла и засыпанная изнутри песком. Такую сложно взорвать. Такую можно только вместе с железобетоном, в который она вмурована, выломать. Кроме того, дверь сварена со стеновой арматурой. Для этого сюда специально приносили на носилках сварочный генератор, работающий на солярке. Но взрывают, говорят, даже танки, которые из одной брони сделаны, даже без бетона. А уж бетонные стены могут запросто раскрошить несколько взрывов. Вопрос состоял только в том, есть ли у преследователей с собой взрывчатка. Отправляясь в дорогу, спецназовцы не могли предположить, что им придется преследовать джамаат Джабраила. И могли не взять взрывчатку. Но спецназ умеет удивлять. Даже тем, что так быстро нашли вход в бункер, они уже удивили амира. Он рассчитывал, что дело может растянуться до утра. Но Калужный и его бойцы, видимо, промокли так же, как и моджахеды джамаата. И не хотели понапрасну мерзнуть в мокрой одежде — стремились закончить дело как можно быстрее.
— Занять позицию у прохода. К двери никому не приближаться. Я пойду на наблюдательный пункт. Гляну, что там происходит. Кто у нас хорошо видит в темноте?
— Я, пожалуй, — сказал Мовлади.
— Пойдем со мной…
* * *
Когда звон в ушах от близкого взрыва прошел, подполковник Калужный наклонился, снова взял бандита за руку, потянул и перевернул. Зрелище развороченного взрывом живота было не из приятных, но подполковник посмотрел в лицо. Оно было искажено гримасой даже не боли, а недоумения. Видимо, бандит умер, находясь без сознания после резкого удара в челюсть, нанесенного жесткой железякой. Иначе в выражении лица были бы и боль, и испуг.
— Какой молодой. И что ему не жилось… — посетовал Юрий Михайлович.
— Ему жилось. Только он хотел жить лучше, чем заслужил. Мне так кажется, товарищ подполковник, — сказал командир отделения, младший сержант контрактной службы.
— Гойтемир!
Имам тут же оказался рядом.
— Много молодежи в банде Джабраила?
— Там только одна молодежь. Самый возрастной был Мовсар. Вы его недавно застрелили. Остались мальчишки, которые смотрят в рот амиру. Он их герой.
— Значит, все поведут себя как этот? — Он кивнул в сторону распростертого и растерзанного гранатой тела.
— Я думаю, да. Их жалеть нечего. Они на компромиссы не идут и к ним не готовы.
— А мы к компромиссам готовы? — Подполковник спросил не имама, а старшего лейтенанта Березкина. Но тот посмотрел на имама.
— Смотря с кем. И смотря что считать компромиссом, товарищ подполковник.
— Гойтемир, что ты считаешь компромиссом? К каким компромиссам эти мальчишки не готовы? Объясни нам, малограмотным, свою мысль.
— Кто захотел компромисса, тот сложил оружие.
— Это — не компромисс. Это сдача в плен. Если сдается человек, чьи руки, предположим, по локоть в крови, его все равно будут судить. Разве это компромисс — поменять бункер в горах на камеру в тюрьме? Если, конечно, сдается заблудший, это другой вопрос.
— В джамаате Уматгиреева заблудших нет, — категорично ответил Габисов. — И надеяться, что они сдадутся, не следует.
