Что это значило, командиру взвода спецназа предстояло только гадать. Причем очереди раздались как раз с того участка, где располагалась щель. Если раньше российские автоматы не стреляли и вдруг начали вести активный обстрел, можно было предположить, что через щель к пограничникам подошло подкрепление, вооруженное российским оружием.
После перебежки рядом с Самоцветовым залег снайпер Коноваленко.
– Звали, товарищ старший лейтенант?
– Ты, как всегда, вовремя. Посмотри, откуда взялись «калаши».
– Они мой прицел вычислят по зеленому свету, товарищ старший лейтенант. Если разрешите, я отбегу подальше, чтобы посмотреть издали. И постреляю заодно.
– Гони…
В их сторону пока никто не стрелял.
Пограничники почему-то предпочитали обстреливать фланги. Может быть, там у них была самая незащищенная позиция, может быть, там готовились прорываться. Но для прорыва они обстреливали бы всеми силами какой-то один фланг, а здесь обстреливали сразу оба. Но Коноваленко был быстр на ноги, как и на выстрелы. И скоро из пяти активно стреляющих автоматов Калашникова осталось только два. У троих или патроны кончились, или они были убиты. Пуля снайпера умеет выбирать себе цель. Сам командир взвода еще раз посмотрел вперед. Нашел взглядом три больших камня и, подготовив гранату, перебежал туда, не забыв отправить гранату за позицию пограничников. И следом за этим взрывом там, на той же позиции, взорвались еще три гранаты одна за другой. А потом прозвучал знакомый голос Семисилова, неизвестно как оказавшийся на месте боя:
– Товарищ старший лейтенант, здесь чисто. Мы их добили! Нас не перестреляйте.
Предупреждение было сказано вовремя, потому что Самоцветов приготовил еще одну гранату. С этой дистанции он мог бы бросить ее и из положения «лежа».
– Ах, сволочь… Ты еще жив! – крикнул из-за камней старший сержант, и сразу послышался удар по чему-то металлическому, потом звук падения этого металлического на камни. Борис Анатольевич догадался, что Семисилов ногой выбил у кого-то из рук автомат.
И вслед за этим раздался стон.
– Что там, Родион? – спросил, вставая, старший лейтенант.
– Эмир наш… Уважаемый Бабаджан Ашурович… Третье ранение в задницу получил. И пинок туда же заработал. Весь башмак мне кровью испачкал..
– Второе ранение… – поправил Самоцветов, шагая вперед и включая тактический фонарь. – Ты же ему только одну пулю пустил.
– А потом, когда он убегал от нас, и вторую. Во вторую половину. А теперь ему, похоже, несколько осколков туда же угодило. Долго сесть не сможет, хотя ему и жить осталось недолго…
Бабаджан Ашурович что-то прорычал, и Самоцветов направил слепящий луч фонаря на этот рык. Эмир зажмурился и закрылся от света рукой, но ему, видимо, любое движение доставляло боль, и он опять зарычал по-волчьи. Волки, когда не могут убежать от волкодавов, всегда рычат и скалятся. Специалисты-кинологи утверждают, что оскал и рычание волка, как и собаки, – это признак трусости. Наверное, эмир и правда боялся. По крайней мере, об этом говорили его бегающие глаза. И еще он поймал взгляд старшего сержанта, который при свете фонаря рассматривал его пустые ножны. А сам эмир уже увидел, что к ножнам старшего сержанта прикреплен еще один нож. Ничем не прикрытую рукоятку он легко узнал.
На лежащих в разных позах грузинских пограничников никто не обращал внимания. Хотя, наверное, Самоцветов и обратил, но отвернулся с безразличным видом. Он понимал, в какой конфликт попал, и надеялся, что все обойдется «дипломатическим матюгальником» без вмешательства посторонних сил, которые очень пожелают вмешаться[9]…
Ущелье выше палаточного лагеря своего джамаата Бабаджан Ашурович Дагиров, честно говоря, знал плохо, хотя и проходил там несколько раз. Тем не менее заблудиться в ущелье было невозможно, там просто некуда свернуть, чтобы заблудиться, и он вел свою группу уверенно и в высоком темпе, как раз для того, чтобы свернуть, когда эта возможность представится. Вел в предельно высоком темпе, насколько ему позволяли его два ранения, которые еще не кровоточили. Пока позволяла темнота, необходимо было постараться оторваться от преследователей. Что преследовать всегда труднее, чем убегать, эмир Дагиров отлично понимал. Преследователь никогда не знает, где, в каком месте преследуемым взбредет в голову остановиться, залечь за камни и устроить засаду преследователям. И потому преследователи идут обычно медленнее. Они напряженно всматриваются в темноту, постоянно ожидая увидеть оттуда красно-белые мазки огня, вылетающие из автоматных стволов вслед за пулей. Надеются по наивности среагировать и вовремя залечь, не понимая, что пуля летит гораздо быстрее их мысли, и они даже подумать не успеют, как замертво упадут. Хотя пуля вовсе не обязательно пробьет бронежилет, но пробить его, при удачном попадании, может. А даже если не пробьет, она в состоянии своим ударом, нанесенным на сумасшедшей скорости, человека с ног сбить. Преследователи этого боятся и потому осторожничают. С кем-то с другим Бабаджан Ашурович не сомневался бы и устроил засаду, несмотря на то что преследователей, наверное, больше, чем у него вооруженных бойцов. Но такую засаду, как мыслил Дагиров, можно было устраивать против обычных вооруженных людей, а не против боевых роботов. Дагиров не закрывал глаза, когда сегодняшним вечером один из его моджахедов дал очередь из-за камня на холме, и сразу, без тщательного прицеливания, ему ответили, и моджахед заработал две точные встречные очереди. Так стрелять, даже не прикладываясь к прицелу, просто навскидку, могут только роботы. Вступать в перестрелку с роботами смысла нет. Они стреляют и на звук, и на вспышки выстрелов, и стреляют предельно точно. И неожиданность обстрела из засады не сможет сразу уравнять шансы, потому что даже пара боевых роботов будет для группы эмира смертельно опасна. Лучше уж воспользоваться темнотой и постараться оторваться как можно дальше от преследования, потому что преследование обязательно будет ожидать засаду и из-за этого замедлять движение. Так устроен человек, с каменного века это въелось в его плоть и кровь, преобразовалось в устойчивые инстинкты и рефлексы, так работает его психология, что он обязательно видит в темноте опасность и ждет оттуда появления чего-то неожиданного и страшного. Человеку свойственно бояться того, что он не видит. А в темноте он ничего не видит и боится. А боевых роботов делают не в цехах завода, а воспитывают из людей. И эта психология в них остается. И боевые роботы тоже будут идти в темноте медленнее, чем обычно ходят. И в наступлении темноты, и в появлении туч Бабаджан Ашурович тоже видел руку Всевышнего, который и помогает ему, и заботится о нем. А если помогает вначале, значит, поможет и до конца. Только Всевышний мог привести его моджахедов туда, где спецназовцы конвоировали эмира. И только Всевышний мог освободить эмира таким почти чудесным образом. И этим Аллах показал, что ему угодно, к кому он благоволит. И дальше помог – прислал тучи. И в последующем поможет, был уверен Бабаджан Ашурович. Он шел с помощью укола пармедола, почти не чувствуя боли. И ведь спецназовцы, обыскивая его палатку, нашли карты, но не тронули сумку с медикаментами. Что это? Почему? Или боевым роботам не нужны медикаменты? Просто они не увидели эту сумку, сказал себе Бабаджан Ашурович. Аллах застил им глаза и не позволил увидеть ее и забрать, потому что Аллах знал, что сюда появится правоверный, которому эта сумка будет нужна. И сберег ее именно для эмира Дагирова.
И разве можно после таких свидетельств сомневаться в том, что все у него сложится хорошо! Разве можно не быть уверенным, что боевые роботы не могут достать его! Эти мысли придавали Дагирову сил, и он шел быстро. Быстрее, чем мог бы ходить в таком состоянии, с двумя пулями в мягких тканях тела…
* * *
А Родион Семисилов был совершенно далек от подобных мыслей и размышлений. Он поставил себе задачу и стремился эту задачу во что бы то ни стало выполнить. При этом Родион хорошо знал, что такое концентрация. Сконцентрированность старший сержант всегда рассматривал как путь к исполнению желаний. Когда о чем-то сконцентрировавшись думаешь, это получается. Он сконцентрировался на том, чтобы быстро идти и догнать бандитов. И был уверен, что догонит. И еще ему хотелось найти человека, который воткнул нож под мышку часовому. Наверняка, думал Родион, на часового напал не один человек. С одним, с любым из бандитов, этот солдат сумел бы справиться. Но, очевидно, пока часовой, сцепившись, дрался с одним, второй нанес сильный удар. Нож был не коротким и вошел полностью, по самую рукоятку. Родион не жаждой мщения горел, он хотел восстановить справедливость и ответить бандиту той же монетой, какой тот сам платил. В спецназе ГРУ солдаты гибнут редко. И каждая потеря здесь – чрезвычайное событие. Еще стоял вопрос о том, почему часовой не поднял тревогу? Или он надеялся сам справиться? Или еще какие-то обстоятельства помешали? Бывает так, что схватку начинаешь, когда не успел еще воздуха набрать в грудь. Мог часовой не успеть? Вполне. Хотя именно этот часовой, как помнил старший сержант, неплохо владел кунг фу стиля винг чунь, самым быстрым из стилей кунг фу и самым, может быть, эффективным при применении в боевой обстановке. Но что-то не сложилось. Времени, возможно, не хватило.
