— Да, но чем более знаменит клинок, тем труднее его продать. Можно украсть кольт Уайатта Эрпа и даже, наверное, «Мону Лизу», но как и кому их потом продать? Вот почему, как мне кажется, преступление с целью наживы в данном случае не подходит. Возможно, целью являлось само обладание таким мечом, но… это не имеет смысла.
— Для американца — наверное, — заметил доктор Отова. — Но для японца это имеет огромный смысл.
— Остается надеяться, что вы правы. Иначе мне пришлось бы отступить. Я вынужден исходить из предположения, что за всем этим стоят логика и здравый смысл.
— Вполне справедливо.
— Поэтому позвольте задать вам вот какой вопрос. Существует ли какой-то особый меч? Я имею в виду, подобный чаше Грааля? Может быть, все дело в его красоте, может быть, в исторической ценности, может быть, и в том и в другом. Он существует только в легендах. Его существование никогда не было подтверждено документально. Это миф. Но если он увидит свет божий, это потрясет всех. Я имею в виду такой особенный меч, что… в общем, я недостаточно хорошо знаю Японию, чтобы выразить это словами. Но он несет в себе мгновенное обретение власти, престижа, могущества, внимания, чего-то более ценного, чем деньги. Чего-то такого, ради чего действительно стоит убить.
— Однако убить не одного человека. Убить семью, верно? Жену, мужа…
Свэггер откинулся на спинку стула и, прищурившись, посмотрел на доктора.
— Гм. Вы видите меня насквозь.
— Мистер Свэггер, — сказал доктор Отова, — я регулярно общаюсь по электронной почте с различными обществами любителей холодного оружия и отдельными коллекционерами со всего света. Если бы в Америке был похищен редкий клинок и при этом был убит человек, мне бы обязательно стало об этом известно. С другой стороны, несколько месяцев назад Филипп Яно и вся его семья погибли меньше чем в двадцати милях от того места, где мы с вами сейчас находимся. Это была ужасная трагедия, и она оставила много загадок. На следующее утро один американец устроил скандал на месте преступления, утверждая в присутствии свидетелей, что он подарил Яно редкий меч, который был похищен. Вместо благодарности его за эти усилия довольно бесцеремонно просят покинуть страну. Расследование обстоятельств гибели Филиппа Яно продвигается крайне медленно. Создается впечатление, что определенные высокопоставленные круги в полиции считают: некоторые преступления лучше оставить без внимания. И наконец, сейчас ко мне обращается один американец, желающий узнать про мечи, ради которых стоит убивать. Установить связь было совсем нетрудно. Однако я не понимаю, как вам удалось вернуться в Японию.
— У меня очень хороший фальшивый паспорт на чужое имя.
— Вы должны отдавать себе отчет, что с вами будет, если вас схватят на японской земле.
— Догадываюсь, что мне не поздоровится.
— И все же вы пошли на риск?
— Да.
— Путь воина — смерть. А не пятнадцать лет мастурбации в японской тюрьме.
— Я сделаю то, что должен сделать.
— Мистер Свэггер, подозреваю, вы знаете, что к чему. За вас поручился лейтенант Йосида, который ни за что не позволил бы преступнику воспользоваться своим именем. Одно это уже говорит о вашей правоте.
— Я только хочу разобраться во всем, сэр.
— Я расскажу вам одну историю. Историю одного меча. Такого меча, ради которого стоит убить, ради которого стоит умереть, меча, обладатель которого станет самым важным и почитаемым человеком в Японии. Вы готовы слушать?
— Готов, сэр.
— Тогда начнем, мистер Свэггер, — сказал доктор Отова. — Однако первым делом, чтобы вы лучше поняли, позвольте дать вам кое-что осязаемое.
Подойдя к одной из витрин, он отпер дверцу и достал меч.
— Катана, тысяча шестьсот пятьдесят первый год. Принадлежал человеку по имени Ногами. Возьмите, подержите его.
Свэггер взял меч.
— Ну же, достаньте клинок из ножен. Не беспокойтесь об этикете. Просто вытащите его, только постарайтесь не отрезать себе палец или ногу.
Свэггер вытащил меч. Он оказался более тяжелым, чем можно было предположить по виду. И от него исходила странная энергия.
По всей длине слегка изогнутого лезвия проходила волнообразная полоса: в этих местах более твердая сталь — та, что режет, — соприкасалась с более мягкой — той, что поддерживает. С одной стороны по нему проходила бороздка, а кончик благодаря единственному в своем роде расположению кромок был превращен в подобие кончика долота. Почему оно было именно таким? Почему лезвие не заканчивалось простым острием? Несомненно, на то были свои причины. Эти люди изучали мастерство убийства мечом, превратили его в настоящее искусство и науку; они досконально знали меч, и ни одно орудие в истории не было доведено до такого совершенства, как японский меч. Лезвие было таким, потому что должно было быть таким, потому что так было лучше всего, потому что многие тысячи людей перепробовали миллионы приемов в сотнях тысяч сражений и, проливая кровь и теряя конечности и головы, нашли наилучшее решение.
Рукоять была достаточно длинной, чтобы свободно взяться за нее двумя руками, но в целом меч был не такой уж длинный, и при необходимости с ним можно было управиться одной рукой.
В этом мече не было ничего красивого. Нет, он выглядел просто как оружие, скажем, как винтовка М-14,— совершенный, истинно функциональный, предназначенный только для одного дела и созданный людьми, которые думали только об этом самом деле: убивать.
Быть может, в этом и заключалась его душа. У Боба в руках меч словно ожил. Как там сказал Томми Калпеппер? Ах да: «Этому малышу хочется что-нибудь разрезать». И это действительно было так. Лезвие жаждало человеческой плоти. Пистолет — совсем другое дело; к нему привыкаешь, и он превращается просто в инструмент. Но меч — это нечто настолько простое, элементарное, что каждое прикосновение к нему наполняет сердце восторженным восхищением.
Встав посреди кабинета, Боб неумело взмахнул мечом и ощутил слабый звон, когда лезвие рассекло воздух, набирая скорость и энергию удара. С бешеной скоростью колеблясь из стороны в сторону, сталь запела.
Меч наполнил кабинет своим голосом.
Бобу захотелось заговорить с ним.
Но лезвие уже умолкло.
— Позвольте начать со снега, мистер Свэггер. Снег вошел в японскую историю совершенно случайно, холодной ночью того дня, который по старым календарям приходился на декабрь тысяча семьсот второго года, но по нашему календарю это тридцать первое января тысяча семьсот третьего года. Представьте себе колонну воинов, если точнее — сорок семь человек, идущих сквозь бушующую вьюгу по ночному городу, который тогда назывался Эдо. Они кутаются, спасаясь от холода, но их мысли заняты не непогодой. Они полны отмщением.
Боб представил себе снег. Представил людей, которые бредут по снегу с такими же вот мечами за спиной, склонив головы, выдыхая в черный ночной воздух струйки пара. Это могла быть Россия, это могло быть Чосинское водохранилище[17] или Уэлли-Фордж.[18] Это могло быть любое место, где люди сражались за то, во что верили, под хлопьями белого снега.
— Они похожи на «зеленых беретов», на российский спецназ или британских десантников. Они тоже в камуфляже — их кимоно покрыты пятнистым рисунком. Каждый несет два убийственно острых меча, а также припрятанный на всякий случай короткий танто. Большинство вооружено яри — так у нас называется копье. Каждый всю жизнь готовился именно к этому. Каждый обладает отточенным до совершенства мастерством, каждый всем сердцем настроен на то, что должно произойти. Ни один подобный отряд в истории человечества не сочетал в себе столько воли, решимости и жестокости. Что здесь делают эти люди? С кем они собираются сразиться? Для того чтобы это понять, необходимо вернуться на два года назад. В те дни сёгун — военный диктатор, в чьих руках была сосредоточена истинная власть в Японии, — требовал, чтобы его вассалы проводили каждый второй год при дворе в Эдо, участвуя в сложных церемониальных действиях. Понимаю, это выглядит глупо, но только подумайте, как это на самом деле гениально. Сёгун хочет, чтобы его вассалы были заняты церемониями вдали от своих советников и сторонников, чтобы они не могли строить против него козни и готовить заговоры. Если же вассал совершит ошибку, если он нарушит закон, скажем, закинет ногу на ногу или наденет головной убор не того фасона…
Доктор Отова сделал такое движение, будто крепко сжал что-то в руке и быстро провел этим по животу. Воображаемым предметом у него в руке был танто; он сделал вид, будто вспорол себе живот, выпуская пенистый поток воображаемой крови.
— В тысяча семисотом году молодой вассал из рода Асано из Ако был приглашен в Эдо, чтобы провести при дворе положенный год. Он был… в общем, тут мнения расходятся. Человек честный и мужественный, великий человек, не желавший раболепствовать, ненавидевший продажность, изнеженность, интриги — одним словом, все неотъемлемые пороки двора. А может быть, он был глупцом, которого обманули, обвели вокруг пальца и в конечном счете погубили? Он мог быть посредственностью, недоумком, идеалистом. Единого мнения нет. Главное тут то, что этот молодой вассал по какой-то причине не пожелал играть в придворную игру под названием «мзда». Самой важной фигурой при дворе был мастер чайных церемоний — постарайтесь представить себе не кудесника чайников и чашек, а личного советника сёгуна, тайного вершителя судеб государства. Его звали Кира. У него было еще семь других имен, но мы будем называть его просто Кирой. Ладить с ним было просто. Достаточно было лишь регулярно отдавать ему большие деньги.
