Первыми ее увидели игравшие со щенком дети. И моментально кинулись в дом, громко плача и что-то крича. Щенок проворно юркнул под дом. Хорошенькое начало, подумала Марина сердито и остановилась у покосившегося забора.
Неторопливо вышла женщина в длинном сером платье и тщательно завязанном платке – самого неопределенного возраста, то ли совсем старуха, то ли не старше Марины. Присмотревшись к ее платью, Марина стала подозревать, что видит ту самую экзотическую ткань, что в учебниках истории именовалась «домотканой материей».
Женщина пялилась на незнакомку как-то странно: не сказать, чтобы враждебно или зло, просто-напросто в тусклых глазах неопределенного цвета стояло густейшее равнодушие, словно Марина была пустым местом.
– Чего надо? – спросила она вяло.
По крайней мере, язык, точно, не изменился, обрадовалась Марина. Уже легче...
– Я отстала от поезда, заблудилась, – произнесла она медленно, внятно, решив не углубляться в криминальные сложности жизни. – Не знаю, где я... Железная дорога далеко?
– Там, – неопределенно махнула женщина.
– Далеко? – терпеливо спросила Марина.
– Далеко.
– Сколько километров?
– Кого?
– Километров.
– А это чего?
– Сколько мне туда идти? – попробовала Марина другую тактику.
– А я что, туда ходила? Говорят, к закату дойдешь...
– Часа два шагать?
– Кого?
Нет, она явно не имела представления не только о километрах, но и о часах...
– Есть тут у вас какое-нибудь начальство? – спросила Марина.
– Есть атаман. Только его сейчас нет. Они все уехали в Южное. Может, и приедут.
– А телефон у вашего атамана есть?
– Кого?
Марина, плюнув мысленно, решила поставить очередной эксперимент: извлекла синюю десятку, поводила перед глазами хозяйки покосившегося дома.
– Знаешь, что это такое?
– Бумага какая-то, – сказала хозяйка без всякого интереса, почесывая бок. – А может, тряпка. Она тоже так мнется...
Шаткая дверь распахнулась, выскочил согнутый старичок с совершенно белыми нестрижеными волосами и неопрятной бородой. Сбежал с крыльца, еще издали крича:
– Вы из города, девушка?
– Совершенно верно, – сказала Марина, приободрившись.
На лице у женщины мелькнула то ли радость, то ли облегчение. Она сказала, тупо улыбаясь:
– Вот ты с ней и поговори, дед. Придурковатая она, видно. Слова бессмысленные лепечет, тряпкой машет...
Повернулась и решительно ушла в дом. Старичок не то что обошел – обежал Марину крутом, восхищенно таращась и загадочно гримасничая.
– Боже ты мой! – воскликнул он с надрывом. – Из города!.. И в джинсах, в натуральных джинсах!
Из глаз у него потекли слезы. Марина подумала спокойно: а ведь этот уродец из кунсткамеры, судя по возрасту, может и помнить кое-что...
– Откуда вы?
– Ну, вообще-то я из Питера, – сказала Марина. – Как бы вам объяснить, где это...
– Не нужно! – живо прервал старик. – Не нужно, что вы! Ах ты, боже мой, Петербург! Нева! Летний сад! – он произносил все эти слова с невероятным умилением, наслаждаясь каждым звуком. – А здесь столько лет ни газет, ни телевизора...
Несмотря на шутовскую одежду, старик показался Марине человеком вполне цивилизованным. Ну да, конечно, он ведь из прошлого, сразу ясно...
– Что же мы стоим? Проходите в дом, проходите! – старичок сорвался с места, вприпрыжку взбежал по трем ступенькам, распахнул дверь. Марина, не колеблясь, поднялась на крыльцо. Навстречу прошла та самая женщина – как мимо пустого места, с совершенно отрешенным лицом.
– Сюда, сюда пройдите! – старичок бежал впереди. – Это моя комната, мой кабинет!
Марина, подняв брови, присмотрелась к «кабинету». Мебель не то что простая – примитивнейшая, сколоченная из кое-как обструганных досок, что кровать, что стол с двумя табуретами. Однако на грубой, приколоченной к стене полке стояли штук двадцать книг, а в углу красовался невероятно древний на вид небольшой телевизор или монитор старинного компьютера.
– Работает? – кивнула она в ту сторону.
– Да что вы... – чуть ли не плача, сказал старик. – Электричества нет уж лет десять. Садитесь, что вы стоите...
– Так, – сказала Марина, осторожно усаживаясь на табурет, казавшийся хоть и неказистым, но прочным. – Значит, и телефона мне у вас не найти?
– Откуда?..
– Даже у атамана?
– Ну, откуда у атамана телефон?.. До ближайшего телефона – километров пятьдесят... А вы кто?
– Я ученый, – сказала Марина.
– И чем занимаетесь? – спросил старик с живейшим любопытством.
– Социологией, если вы понимаете, что это такое, – сказала Марина, не особенно раздумывая.
Разоблачения она в этих условиях не боялась. Старикашка наверняка торчит тут долгие годы, в отрыве от цивилизации, так что можно нести любую галиматью и, не моргнув глазом, уверять, будто это и есть современная социология, будто та социология, в которой, очень может быть, старик когда-то разбирался, здорово изменилась, до полной неузнаваемости...
Но он не лез с коварными вопросами – вытянув шею, полузакрыв глаза, мечтательно тянул:
– Социология... Этнография... Кибернетика... Я ведь еще помню.
– Вы, должно быть, многое помните, – вежливо сказала Марина.
– Ого! Мне семьдесят один... или два... или все же один... Помню лишь, что уже за семьдесят. Я ведь еще помню не только Россию, но даже Советский Союз... Мне сравнялось тогда двадцать один год, и мы защищали Белый Дом...
– Вы что, бывали в Вашингтоне? – удивилась Марина. – Что-то я не помню, чтобы Белый дом пятьдесят лет назад от кого-то приходилось защищать...
– Я имею в виду наш Белый дом... – его морщинистое, крохотное личико исказилось, он ударил себя по голове сухим кулачком. – Ну, зачем?
– Что – зачем? – лениво спросила Марина, блаженно вытянув усталые ноги.
– Зачем мы защищали Белый дом?
– Откуда я знаю? – пожала она плечами. – Вам должно быть виднее. Я вообще не знаю, что это за дом такой, от кого вы его защищали и зачем...
– Вот именно, зачем, зачем? – из глаз у него бежали слезы. – Кто мог знать?.. Мы не думали, что так получится... Хотите молока?
– Пожалуй.
Он убежал куда-то и вскоре вернулся со странным сосудом из обожженной глины и такими же стаканами. Налил их до краев, пододвинул один Марине.
Она поднесла свой к губам, принюхалась с некоторым колебанием. Нет, конечно, старикашка разливал из одного сосуда и уже отпил из своего стакана, так что вряд ли хочет ее отравить. Но на привычное молоко эта густая белая жидкость не походила ничуть, она пахла совершенно иначе, чем-то, вот странно, живым...
– Пейте, пейте! Это молоко!
– Из коровы? – уточнила Марина.
Мало ли что у них могло именоваться молоком.
– Из коровы, конечно!
Она медленно осушила свой стакан до донышка – с непроницаемым лицом, ни разу не поперхнувшись. На курсах выживания в джунглях приходилось пить и не такую гадость, насекомых жрать... И на вкус эта жидкость ничем не напоминала привычное молоко. Нельзя сказать, что вкус особенно неприятный, просто он решительно другой...
– Вы здесь давно? – спросила она, чтобы поддерживать светскую беседу.
– Четырнадцать лет. Когда началась смута в России, я здесь отдыхал. И не смог уехать, когда все рухнуло... Так и прижился, знаете ли, коров пас... Да и теперь, собственно... Иногда приходится кого-нибудь учить читать-писать, попадаются даже в нашей глуши люди, учат детей. Богатые, конечно, местная аристократия, если можно так выразиться. Бог ты мой, как хочется в город, вы бы знали...
– Вот совпадение! – сказала Марина. – Мне тоже.
– Но как вы тут оказались?
– Отстала от поезда. Он остановился, все вышли погулять, я отошла в лес по некоторой надобности... Поезд ушел.
– Ну, конечно, вы не знаете нашей жизни, вы же ученый... – старик наклонился к ней. – Что там у вас говорят? Когда Америка развалится?
– Развалится? – переспросила Марина. – А собственно, почему она должна развалиться? Что-то она на моей памяти таких поползновений не выказывала... А вы что, ждете?
– Ого! – он перегнулся к ней через стол, глаза сверкали лихорадочным блеском. – День и ночь! Она когда-нибудь окончательно развалится, и Россия вновь станет великой!
– Потому что Америка развалится?
– Ну конечно!
Марина с сомнением покачала головой.
– По-моему, одно из другого не вытекает автоматически...
– Да что вы, девушка! Вы хоть имеете представление о величии истории России? Куликовская битва, Бородинское поле!.. Мы еще будем править миром! Я! – он ударил себя в грудь. – Я пасу коров! А ведь я профессором был, понимаете? Про-фес-со-ром! Еще в Советском Союзе! Я формировал умы и вел людей к знаниям!.. Что вы на меня так смотрите?
Марина, в свою очередь, наклонилась к нему и, не в силах с собой справиться, сказала с расстановкой:
– Значит, это ты все устроил? Ты?! И такие, как ты?
– О чем вы? – спросил он в недоумении.
