Значит, они вывезли его за город и бросили в эту яму. Он не расшибся, потому что упал на толстый слой песка. Наверное, это высохший колодец. Стены выложены окаменевшей глиной вперемешку с песком, форма ямы почти строго круглая. И можно не сомневаться, что место это в качестве тюрьмы заранее апробировано. Они точно знают, что вылезти отсюда невозможно, – даже решеткой не озаботились. Сиди, дурак, пока за тобой не придут, и думай о своем поведении.
А когда за ним придут – вот в чем вопрос. Часы показывали четверть седьмого. Было уже светло настолько, что Роман видел каждый камешек в стене. Пока никто к яме не подходил, чтобы убедиться, здесь ли узник и не окочурился ли он часом.
Сволочи. Знают, что никуда он не денется, вот и дрыхнут где-то неподалеку.
А что потом, когда проснутся? Вытащат наверх и продолжат пытать? Или будут морить голодом и жаждой, дожидаясь, пока он сам не заговорит?
Или, может, осенило Романа, решили взять за него выкуп, приняв за настоящего журналиста? Это очень вероятно, здесь, как и во всех мусульманских войнах, на подобных вещах делается очень хороший бизнес. Потому и убивать не стали, и ломать пытками до такой степени, чтобы он потерял человеческий облик. А зачем портить товар? Они применили к нему такую степень дознания, при которой язык развязывается у самого упертого шпиона. И поняли, что приняли его за кого-то другого. То есть он оказался тем, за кого с самого начала себя и выдавал, – русским журналистом. Будь это не так, он бы в этом признался. Пытавшие его виртуозы были слишком опытны, чтобы ошибиться. Но он стоял на своем, несмотря на то что находился на самой высокой ступени боли, поэтому дальнейшие истязания сочли нецелесообразными. Решено было оставить журналиста в живых и подержать в надежном месте. Пусть пока побудет под присмотром. Выкуп ли за него стребовать или просто изолировать, чтобы он не начал болтать лишнего, – это станет известно со временем. Убивать его побоялись, все-таки Россия – один из немногих реальных союзников Ирака, и она может крепко обидеться за смерть своего газетчика. Но устранить на какой-то срок, чтобы спокойно решить свои дела, это можно и нужно. Так что будь добр, посиди, раз уж попался.
А нечего шляться, где не нужно!
Выходит, не зря он терпел эту дикую боль. Они все-таки купились на его легенду. Отпустить, правда, все равно не отпустили, но мнение свое изменили. А это уже неплохо. Значит, надо запастись терпением и ждать. Возможно, шансы у него не столь уж плохи и через какое-то время он окажется на свободе…
«А есть ли мне смысл от этой свободы? – спохватился Роман. – Ожогов хоть и нет и боли не чувствуется, но как теперь будет с этим… с эрекцией, – чтоб они все, гады, сдохли. Ну, садюги, на святое покусились!»
Он встал на колени, расстегнул ремень и спустил штаны. Тщательно осмотрел своего дружка. С виду все в порядке. Вот тут и тут кожица немного красная, как бы натертая, но это мелочь, не страшно. Хуже, если что-то пострадало внутри. Штука ведь тонкая, где-нибудь что-нибудь нарушится – и тю-тю, твоя песенка спета. И зачем тогда нужны будут деньги, заработанные на бирже, если весь смысл жизни будет навсегда утрачен? Жить на нищенскую зарплату – это Роман мог себе представить, не так давно именно так он и жил. Не пить, не курить – это тоже еще куда ни шло, от этого, с трудом, правда, но можно отказаться. В казино не ходить? Да ради бога, сто лет нам это казино не нужно.
Но жить без ЭТОГО?!
Нет уж, не надо нам такой жизни. Лучше сразу пулю в висок – и не мучиться. Только вот с чего пулю-то? С пальца? Ха-ха, не смешно.
Впрочем, может, все не так и плохо.
Роман попробовал привести себя в боевую готовность напряжением мышц в области простаты.
Но печально повисший уд никак не отреагировал на его потуги.
Тогда он закрыл глаза и представил себе обнаженную Анжелину Джоли в самой откровенной позе.
Ну, и себя рядом с ней, готовым к любовной схватке.
Никакой реакции.
Он напрягся уже во всю силу, детально вспоминая, как Надежда ласкала его в ночь расставания. Еще вчера у него от этих воспоминаний дыбились волосы на руках и ногах, не говоря про остальное.
Вчера. Но не сегодня.
«Ну конечно, разве в этих стенах можно возбудиться? – в отчаянии подумал Роман, запахивая останки штанов и туго застегивая ремень. – Да еще после электрошокера и всех этих варварских пыток? Да еще после дозы снотворного? Хоть бы воды, сволочи, дали!»
– Эй! – закричал он во все горло, закидывая голову к голубеющему небу. – Эй! Кто там есть?!
Голос его как-то странно слабел и глох, не поднимаясь выше стен ямы. Как будто он находился в полнейшем вакууме. Неприятное чувство.
Никто на его крик не отозвался. Он подождал минуту, вторую, прокричал еще раз. Никого. И ни единого звука извне. Хоть бы что-нибудь стукнуло или звякнуло, что напомнило бы о наличии рядом человеческих существ.
Ничего не стукало и не звякало, как Роман ни напрягал слух. Все та же абсолютная тишина.
Впрочем, эта тишина имела свой характер.
Вслушиваясь в нее все больше, Роман понял, что она имела звук. Звук ветра. Равнодушного, однотонного ветра пустыни. Пустыни! Роман почувствовал, что, несмотря на царившую в яме утреннюю прохладу, его прошибает холодный пот.
Кажись, все успел передумать, а о самом худшем и не подумал. Что, если его вывезли далеко за город, в пустынный район, бросили в этот колодец да и оставили подыхать в нем? А на кой он им нужен? Они поняли, что толку с него им никакого не будет, и решили избавиться от него немного длительным по времени, зато простым и безопасным способом. Никто ведь не знает, кто похитил русского журналиста. К слову, ему тоже это неведомо. Его все время держали в глухом колпаке, он даже мельком не видел лиц своих мучителей. Доведись встретиться, он нипочем их не узнает. Разве по голосу? Но голос можно изменить, да и представится ли такой случай? В том и дело, что случая уже не выпадет. Он умрет в этой яме медленной и мучительной смертью, и если его когда-нибудь чудом найдут, то это будет либо иссохшая мумия, либо голый скелет. Вот и все. Крови на тех, кто его похитил и пытал, не будет, так же как и следов, к ним идущих.
А в случае чего, если совсем уж к стенке прижмут, они с чистой совестью смогут сказать, что и в мыслях не держали убивать журналиста. Они ведь сохранили ему жизнь и даже оставили шанс на спасение. Вдруг кто-нибудь его да найдет? В жизни всяко бывает.
Или он сам умудрится выскочить из ямы. Если сильно постарается. А не постарается, ну что ж, пусть сидит. Место тихое, надежное, можно никого не опасаться. Хотел новых необычных ощущений, вот, получи. Будет о чем написать и вспомнить…
Черт, неужели его действительно оставили здесь умирать? Это вполне в духе местных традиций. И хоть Крохин от них в восторге, Роману с давних пор – еще со службы в Афганистане – они совсем не нравились.
Оказалось, не зря.
Все-таки еще теплилась надежда, что не все так худо. Может, его оставили здесь на какое-то время и скоро за ним приедут? Тут уж не знаешь, что лучше, честное слово, вновь пойти на пыточный круг или медленно сходить с ума от жажды в этом подобии могилы?
А жажда уже давала о себе знать. Роман провел языком по сухим губам, по шершавому небу. Дела плохи. Очень плохи. Надолго его не хватит. Те запасы воды, что хранились в организме, за ночь были исчерпаны почти до конца. Если бы он мирно проспал эту ночь в своей постели, было бы легче. Но дома ему не сиделось – спасибо товарищу майору, – в результате чего организм подвергся сильнейшему стрессу и пустил на восстановление потраченной энергии все свои резервы. А резервы эти в первую очередь базируются на жидкости. То есть на воде, основе основ.
И где теперь эту основу брать?
Когда он последний раз пил? В кофейне? Да, там. Две пиалушки дармового кофе. По сути, несколько глотков горьковатого пойла. Сейчас бы сюда этого пойла! Выхлебал бы целый литр. Последнюю чашку в кофейне ведь так и не выпил. Даже не пригубил. Такой дурак. Хотя кто мог предполагать, что все так сложится?
Стараясь не думать о воде, Роман сел на песок, прислонился спиной к стене и попытался успокоиться. Главное, не паниковать. Не пугать себя раньше времени, не создавать дополнительный стресс. Пускай организм живет на том, что еще в нем сохранилось. Без воды человек живет всего трое суток. Учитывая минувшую веселую ночку, одни сутки можно смело отнимать. Итого у него остается двое суток. Сорок восемь часов. Немного. Но все-таки кое-что есть.
Мало ли что произойдет за это время?
Может, Крохин возьмет за жабры Павлова, понимая, что он имеет если не самое прямое, то наверняка косвенное отношение к исчезновению Романа, и примчится на помощь вместе с верным Раадом.
Может, пойдет дождь и напоит иссохшего узника, продлив ему жизнь и надежду.
Может, его обнаружат рыскающие в поисках террористов и схронов с оружием коалиционные силы.
