Однако на деле все оказалось хуже. Он провозился с замками на ногах почти час, но, видимо, чему-то научился, потому что ручные кандалы снял через двадцать минут. Запястья у меня кровоточили. Он облегчил мои страдания, чем-то смазав руки, и боль почти тут же прекратилась. Потом перевязал их полосками хлопчатобумажной материи.
— Жена постирала вашу одежду, — сказал он. — Сейчас почти все высохло, кроме кожаной куртки и сапог, что займет еще время. Но сначала мы поедим. Поговорить можно и потом.
Еда оказалась совсем простой. Рыба, приготовленная на нагретых плоских камнях, хлеб из корней кассавы и бананы. Но ничего более вкусного я не едал. И никогда еще у меня не было такого аппетита.
А потом я оделся. Нула принесла еще кофе и удалилась с детьми. Бартоломео предложил мне сигару, я откинулся на спину и погрузился в созерцание ночи.
Кругом царили мир и покой, жалобно кричали козодои, квакали древесные лягушки, вода тихо плескалась вокруг плота.
— А разве вам не нужно управлять им? — спросил я.
— На этом участке реки — нет. Здесь течение несет нас по глубокому месту, и нечего беспокоиться. А в других местах приходится все время стоять у рулевого весла.
— И вы всегда идете и ночью тоже?
Он покачал головой:
— Обычно мы возим зеленые бананы, но на сей раз нам повезло. У нас груз — сырой каучук. Если я доставлю его в Белем в назначенное время, то получу премию. Нула и я, мы сменяем друг друга и плывем ночью.
Я встал и посмотрел в полутьму.
— Вы счастливый человек. У вас такая хорошая жизнь.
Он ответил:
— Сеньор, я так многим вам обязан. А долги надо платить. Мы будем в Белеме через месяц. Оставайтесь с нами. Никто не будет вас здесь искать, даже если объявят розыск.
Это было соблазнительное предложение. Белем и, может быть, место на английском грузовом судне. Я мог бы даже уехать без билета, если ничего другого не найдется.
Но ведь оставался Хэннах, и если я уеду сейчас, буду чувствовать себя беглецом, в самом плохом смысле слова, всю свою жизнь.
— Когда вы прибудете в Форте-Франко?
— Если все пойдет по плану, то послезавтра на заре.
— Вот там я вас и оставлю. Мне надо попасть в Ландро, это пятьдесят миль вверх по Рио-дас-Мортес. Вы знаете это место?
— Слышал о нем. Для вас это так важно?
— Очень.
— Хорошо, — кивнул он. — Много лодок ходит вверх по реке, и я знаю там всех. Мы подождем в Форте-Франко, пока я не увижу, что вы отправляетесь в безопасности. Договорились?
Я пытался было протестовать, но он и слушать не захотел, пошел в хижину и вернулся с бутылкой, в которой оказался самый крепкий бренди, который я когда-либо пил в своей жизни. Мы выпили, и у меня чуть кожа не слезла с языка. Я хватал воздух, но последующий эффект от выпитого оказался как раз таким, как надо. Всю мою усталость как рукой сняло, и я будто стал на целых десять футов выше.
— Ваше дело в Ландро, сеньор, — спросил Бартоломео, наливая мне еще бренди в кружку. — Оно так важно?
— Мне надо увидеть одного человека.
— И убить его?
— В каком-то смысле, — ответил я. — Хочу заставить его сказать правду первый раз в жизни.
* * *
Я проспал, как дитя, целых четырнадцать часов и не оторвал головы от подушки до полудня следующего дня. Днем я помогал Бартоломео, несмотря на его протесты. На плоту всегда много работы. Веревки, которыми связаны громадные бальзовые бревна, ослабевают, что вполне естественно при таком долгом путешествии. Я даже попробовал отстоять смену у рулевого весла, хотя на таком спокойном участке реки этого вовсе не требовалось.
В ту ночь шел дождь, я сидел в хижине и играл с Бартоломео в карты при свете штормового фонаря. На удивление, он оказался блестящим игроком в вист — определенно гораздо лучше меня. Потом Бартоломео заступил на вахту, а я завернулся в одеяло и лежал в углу, куря одну из его сигар и думая о том, что мне предстоит.
Правда состояла в том, что я опять мог оказаться в дураках, так как я снова совал голову в петлю без всякой гарантии того, что добьюсь чего-нибудь, кроме быстрого возвращения в Мачадос, и уже теперь они позаботятся, чтобы я туда доехал.
Но я должен встретиться с Хэннахом лицом к лицу. Должен вынудить его признать свое предательство, независимо от того, что за сим последует. Я щелчком выбросил сигару в дождь, завернулся в одеяло и уснул.
* * *
Мы подошли к устью Мортес около четырех часов утра. Бартоломео причалил плот к левому берегу, и я помог привязать его к паре деревьев. А потом он спустил каноэ и отправился вниз по реке.
Я позавтракал с Нулой и детьми и начал с беспокойством ходить по плоту, ожидая дальнейших событий. Я почти достиг цели, вот в чем было дело. Мне не терпелось отправиться в путь и покончить со всем разом.
Бартоломео вернулся в семь, окликая нас с борта старой паровой самоходной баржи. Его каноэ шло позади на буксире. Баржа поравнялась с нами, и Бартоломео спрыгнул на плот. Из рубки баржи свесился худой, болезненного вида мужчина, с изможденным, раздраженным лицом человека, который постоянно испытывает боль. Такая желтизна выступает только после тяжелой желтухи.
— Ну что, Бартоломее, — крикнул он. — Если мы едем, так едем. Я спешу. Меня наверху реки ожидает груз.
— Это мой двоюродный брат, — представил его Бартоломео. — У него сердце из чистейшего золота.
— Давай поворачивайся, ублюдок! — крикнул его двоюродный брат.
— Если вы захотите говорить с ним, называйте его Сильвио. Он не будет задавать вам вопросов, если вы не захотите сами, и высадит вас в Ландро. Он мне кое-чем обязан.
Мы пожали друг другу руки.
— Примите мою благодарность.
— Да хранит вас Бог, мой друг.
Я перелез через поручни, и двое палубных матросов-индейцев оттолкнули баржу. Когда мы двинулись вперед, я вышел на корму и глянул назад, на плот. Бартоломео стоял и смотрел на меня, положив руку на плечо жены. Дети притулились рядом.
Он наклонился к ним и что-то сказал, и дети начали неистово махать мне руками. Я помахал в ответ, чувствуя необъяснимый подъем настроения. Потом мы вошли в устье реки Мортес, и они исчезли из виду.
Глава 14
Вверх по реке мертвых
В два часа дня паровая баржа высадила меня в Ландро, задержавшись у причала ровно на столько, чтобы я мог перелезть через поручень. Когда она снова отправилась в путь, я помахал капитану, но не получил ответа, что меня вовсе не удивило. За все время нашего путешествия Сильвио так и не заговорил со мной ни разу, а оба палубных матроса держались от меня в стороне. Зачем он шел вверх по реке, меня не касалось, но здесь явно проглядывало что-то незаконное, я в этом не сомневался.
Пара местных жителей сидели у причала, на берегу, они чинили сети около своих каноэ и с любопытством посмотрели на меня, когда я проходил мимо, но потом снова вернулись к своему занятию.
Здесь явно чего-то не хватало — и я никак не мог понять, чего именно, и задержался на берегу. Наконец понял. Причал покинул катер миссии. Так, значит, они все-таки решили уйти? Это удивило меня.
Но еще больший сюрприз ожидал меня, когда я шел через аэродром. "Хейли" стоял на открытом месте, готовый к вылету, что вполне естественно, но когда я вошел в ангар, то, к своему удивлению, увидел, что там стоит "Бристоль". Как же такое может быть?
Вокруг — никого. Даже на военной радиостанции. И повсюду ощущалось какое-то запустение. Я налил себе виски из бутылки, стоявшей на столе, а потом забрался в кабину наблюдателя в "Бристоле" и отыскал ружье 10-го калибра, которое так и хранилось там в специальном отделении. Захватил пару коробок патронов, заряженных стальной дробью.
Идя через аэродром, зарядил ружье. Я испытывал большое напряжение. Но настал решительный час возмездия, и я должен выбить из него правду, и пусть ее узнают все.
Сначала я решил проникнуть в домик, осторожно подкрался к нему с задней стороны и вошел через черный ход. Но все мои меры предосторожности не имели смысла. Дом оказался пуст. Тут обнаружилась еще одна загадка. В моей комнате я не нашел никаких следов пребывания Джоанны Мартин. Судя по тому, что ни одну из кроватей не застилали, и Менни наверняка не возвращался сюда жить.
А в старой комнате Хэннаха творилось нечто невообразимое. Здесь воняло как в сортире, и по всем признакам она именно в этих целях и использовалась. Перевернутая кровать напоминала место жестокой драки, простыни и одеяла валялись по полу, и кого-то стошнило прямо у окна.
Мне стало плохо, я быстренько убрался оттуда и направился в Ландро, держа ружье на сгибе левой руки.
А город жил по-старому. Будто я шел вот так же много раз до этого: те же безнадежные лица на верандах, те же оборванные, вшивые дети, играющие под домами. Время плетется по кругу, нет ни начала, ни конца, и я могу идти так же вечно...
