- Политической - особенно ценно, - вставил я из соображения хоть что-нибудь сказать.
- А все ж вышел ты на меня, - похвалил Герострат. - Молодец. Поздравляю. Не расскажешь, как это у тебя получилось?
- Где Елена?
- А ее здесь никогда и не было. Еще одна, дорогой мой, элементарная уловка. Я, как ты знаешь, компьютерному миру человек не чужой: организовал ей командировку. А голос - он голос и есть - запись на ленте. Не было нужды мне с ней возиться. В конце концов, не она ты мне нужен был.
Да, подобного потрясения я давненько не испытывал. Оказывается, все это время он блефовал, водил меня за нос, как мальчишку! ФОКУСНИК! Но откуда мне было знать?
- Такие хорошие планы ты разрушил, Боренька, - с укором продолжал Герострат. - Все было так тщательно продумано, и ты поначалу, вроде бы, вполне оправдывал доверие. Шел верным путем, как предписывалось, все делал правильно, а тут надо же... Хватов, небось, подсобил? Мы же договаривались: никаких рокировок...
- Я с тобой не договаривался.
Что бы предпринять? Он же сейчас меня пристрелит, как рябчика. Покуражится и пристрелит. Я снова скосил глаза на автомат. Нет, далеко - не успеешь.
- Ну и что ты этим добился? Ну отыскал меня, а дальше? Партия твоя все равно проиграна, - Герострат кивнул на доску. - Ферзь под угрозой, на левом фланге "вилка", через три хода тебе мат. Увы, и юношеским разрядникам свойственно ошибаться!
- Ты в этом уверен?
- В чем?
- В том, что партия мной проиграна.
- Сам смотри.
- За мной еще ход.
- Ты думаешь, это тебе поможет?
- Просто я вижу то, чего ты замечать не хочешь.
- Ну, Борька, ты нахал. Давай топай сюда. Посмотрим на твою агонию, полюбуемся. И без глупостей.
Я шагнул к столу и аккуратно переставил ферзя: Е6-D6.
- Мат, - сказал я, чувствуя, что совершенно по-идиотски ухмыляюсь.
Герострат дернулся. Глаза у него полезли на лоб, сразу утратив однонаправленность взгляда. В бешеном темпе менялась мимика. Рот его искривился, а пятна на голове (возможно, мне это показалось) вдруг стали темнее. Это был очень подходящий момент для действия, и я уже собрался, внутренне напружинился, но Герострат вполне осмысленно и многозначительно помахал дулом пистолета, не отпуская пальцем курка. И момент оказался упущен.
Наконец лицо Герострата разгладилось, приобрело болееменее устойчивое выражение.
- Мат, - произнес он, словно бы прислушиваясь к тому, как звучит это слово. - Мат!
Он засмеялся. Захохотал, да так громко, что я невольно отступил на шаг, опуская руки. Герострат смахнул фигуры с доски; они покатились по полу, а он продолжал смеяться.
- Мат! Мат! Нет, Борька, ты все-таки самый замечательный противник из всех, с кем мне приходилось иметь дело. Принять условия игры и выиграть! ВЫИГРАТЬ! Недооценил я тебя, недооценил. Каково? Мат!
Он оборвал смех. Взгляд его снова на мне сфокусировался. Теперь это был твердый жестокий взгляд.
- Ты был самым достойным противником на моем многотрудном пути, сказал Герострат. - Мне жаль тебя убивать.
Я понял, что сейчас он выстрелит. Умирать вот так, стоя безоружным лицом к лицу с мерзавцем от его руки было глупо. До омерзения глупо. Но еще я понимал, что шанса спастись, как-то избежать пули у меня нет ни малейшего: Герострат, когда надо, способен невероятно быстро передвигаться, и уж чего-чего, а продырявить он меня успеет прежде, чем я доберусь до автомата или до двери. И все-таки в тот момент, когда я осознавал, что смерть близка, когда чувствовал каждой клеткой своего измученного тела ее неумолимое приближение, все-таки я не испытывал страха, как бывало раньше. А наоборот даже, испытывал некий эмоциональный подъем, повышение тонуса, какое испытываешь порой, охватывая взглядом только что выполненную трудную и ответственную работу. И ХОРОШО выполненную работу. Герострат готовился пристрелить меня, но несмотря на это, я был победителем: я выиграл дурацкую партию, которая вполне могла довести меня до сумасшествия, я справился, я победил!..
Мелодично промурлыкал образчик новейших японских технологий.
- Отсрочка, - сообщил мне Герострат перед тем, как поднять трубку.
А я с трудом сдержал ликующий возглас.
Да теперь я не просто выиграл: теперь я выиграл и остался жив. Потому что сейчас, сейчас...
Он - ноль, он - марионетка...
Он - ноль...
Мне показалось, я слышу, как голос на том конце провода произносит короткую и маловразумительную фразу. Лицо Герострата окаменело; исчезла уникальная подвижность черт; глаза будто затянуло пленкой, они обессмыслились, опустели. Я видел уже это, я научился распознавать этот взгляд. Теперь передо мной был не человек, не фокусник, не изворотливый ум с богатой фантазией и умением просчитывать сложнейшие комбинации на много ходов вперед, передо мной был робот, машина, у которой запустилась на выполнение очередная программа. И в таком состоянии он был ничем не лучше, но и не хуже Эдика Смирнова, расстреливающего встречающих в аэропорту; Кириченко, убивающего Веньку; Юры Арутюнова, ползущего ко мне с ножницами в руке; Люды Ивантер, ласкающей свое послушное тело.
Ноль. Марионетка.
Герострат встал, выронив пистолет, медленно пошел к выходу. Я не пытался его остановить или преследовать: догадывался, что сейчас произойдет. И даже выключил свет, чтобы лучше было видно. Шагнул к окну.
Герострат появился внизу через минуту и остановился у парадной, ожидая. Во дворе было пусто, потомучто время все-таки достаточно позднее, завтра - рабочий день, и любителей прогуливаться в сером сумраке белых ночей не наблюдалось. И он стоял там: одинокий, безучастный к окружающему миру, не имеющий воли к сопротивлению. Его только что лишили этой воли, а он-то полагал себя свободным.
Ноль. Марионетка.
Тарахтя двигателем, во двор въехал крытый армейский грузовик. Через задний дворик один за другим посыпались на асфальт солдаты: никак не меньше стрелкового взвода. Зачем так много? Выскочивший из кабины лейтенант уверенно распоряжался. Отсюда, из комнаты на пятом этаже, мне его команд слышно не было, но видно, как "бойцы" рассредотачиваются в цепь, берут автоматы на изготовку.
Действовали они быстро, слаженно, и вот лейтенант махнул рукой и да они что, с ума посходили? - цепь открыла огонь. Отсветы выстрелов наполнили двор смертельной иллюминацией. На одиноко стоящей фигурке Герострата схлестнулось сразу несколько огненных пунктирных линий. Его отбросило на асфальт, и он остался лежать, а стрельба еще некоторое время продолжалась, и пули выщербливали стены дома вокруг парадной. Офицер снова махнул рукой, стрельба прекратилась, и двое солдат, закинув автоматы на ремне за плечо, бросились к неподвижному телу, подхватили его и, пока их товарищи грузились в кузов, бегом пронесли тело через двор и забросили его туда же. Ногами вперед. При этом лысая голова Герострата мотнулась, ударившись виском о край бортика.
Грузовик уехал. Мне тоже было пора отчаливать. Я последним взглядом окинул комнату. Выходя, заметил валявшегося на полу белого ферзя и, сам не зная зачем, поднял его и положил в карман.
Эпилог
То, что успел рассказать Герострат перед смертью, оказалось чистейшей правдой. Он действительно не похищал Елену: она вернулась через два дня из Одессы, ничего не подозревая о моих злоключениях.
Мишка Мартынов пошел на поправку, и хотя я предпочел с ним больше не встречаться, новость об этом, переданная общими знакомыми, признаться, меня порадовала.
В общем, как видите, все закончилось хорошо, в лучших традициях хеппи энда: зло наказано, добро торжествует, белые начинают и выигрывают.
Только есть один момент, нарушающий всю стройность благополучного финала: маленькая такая неувязочка. Ночью я покинул дом через черный ход. Во избежание встречи с представителями правоохранительных органов. Но потом, на следующий день, обдумывая происшедшее, я на некоем глубинно-интуитивном уровне понял вдруг, что слишком уж зрелищной была расправа в сумеречном дворе, слишком уж рассчитанной на постороннего наблюдателя. Живого свидетеля, если угодно.
И тогда я вернулся, чтобы непринужденно прогуляться по двору. И тут же нашел подтверждение своему неуверенному сомнению: ни закатившихся гильз, ни пятен крови, ни главное - выбоин в стене дома я не увидел.
И вот тогда я снова почувствовал озноб, потому что понял, в моей голове снова кто-то копался, вычищая ненужные воспоминания и заменяя их другими: убедительными, яркими, подробными, но ненастоящими. А значит, по-прежнему я - член Своры, и где-то есть люди (рассказывал же Хватов о существовании Центра), которые знают, что нужно сделать или сказать, чтобы я превратился в послушный чужой воле механизм.
В Свору легко вступить, но есть ли хоть шанс из нее выйти?
Единственным предметом, который доказывает мне, что, наверное, я видел реальность - повернутую ко мне под особым углом, но реальность остается маленькая шахматная фигурка: ферзь, королева, которую я подобрал и унес с собой.
