— Так что, вы предлагаете, чтобы и мы со своей первой дивизией РОА тоже просились на Западный фронт? — вмешался в их разговор начштаба армии Трухин.
— Это было бы неплохим решением нашего «русского вопроса», — уклончиво заметил Буняченко.
— Не для того мы формируем свою Освободительную армию, чтобы терять лучшие силы на западных фронтах!
— Но поверьте, профессор[51], что для боевых действий на «русском фронте», наших солдат нужно очень хорошо готовить идеологически. Да и психологически — тоже.
— Какой-то процент солдат, естественно, отсеется.
— Значительный процент, смею вас заверить.
— Но когда остальные убедятся, что, даже после добровольной сдачи в плен советским войскам коммунисты их не пощадят, — присмиреют, и будут воевать, как положено солдатам РОА.
Буняченко не стал возражать ему, однако Власову показалось, что убедить его в своей правоте Трухину так и не удалось. При этом он прекрасно понимал, что комдив пока еще несуществующей дивизии[52] отдает себе отчет в том, как настроены многие бывшие пленные, наивно полагавшие, что добровольной сдачи в плен советским войскам будет достаточно для их помилования.
Встретившись с командным составом РОА, Власов вкратце доложил о своих переговорах с Гиммлером, Кейтелем и Герингом, а также сообщил, что для вооружения 1-й дивизии Буняченко Генштаб вермахта выделяет двенадцать танков Т-34, захваченных в боях с Красной Армией, сто орудий различного калибра, достаточное количество снарядов, автомашин, пулеметов и автоматического оружия. То есть по своему вооружению дивизия РОА не будет уступать самым отборным дивизиям СС.
После этого он представил в качестве командира 2-й дивизии РОА, к формированию которой еще только нужно будет приступать, бывшего комдива Красной Армии полковника Григория Зверева[53], и вкратце пересказал то, что услышал о положении на фронтах и международной политической обстановке от вермахтовских штабистов. Только после этого командарм предложил каждому из присутствующих «доложить о своей деятельности на вверенном ему участке». И первым предоставил слово полковнику Мальцеву[54].
— Господин командующий, господа генералы и офицеры Русской освободительной армии, — начал Мальцев хорошо поставленным голосом опытного оратора. — Докладываю, что на днях я встречался с представителем рейхсмаршала рейха Геринга генералом Ашенбреннером[55]. Генерал уведомил меня, что Геринг разрешил проводить агитацию в лагерных бараках, в которых содержатся пленные советские летчики. Как известно, раньше летчики были на особом учете командования люфтваффе, и оно не позволяло использовать русских летчиков-добровольцев где-либо, кроме своих авиачастей.
— Однако теперь рейхсмаршал прекрасно понимает, — воспользовался заминкой в его докладе начштаба РОА Трухин, — что русские летчики будут сражаться в одном небе с германскими асами, против общего врага — советских коммунистов.
Мальцев выслушал его с непроницаемым лицом, затем болезненно как-то поморщился и уже иным, слегка поугасшим, голосом продолжил:
— Но дело даже не в этом. Ашенбреннер заявил, что Геринг согласен передать нам порядка пяти тысяч бывших красноармейцев, которые пока что служат в люфтваффе, или заняты на всевозможных вспомогательных аэродромных работах. Рейхсмаршал согласен пойти на это, хотя части люфтваффе и так ощущают недостаток в живой силе. Особенность отбора этих людей заключается в том, что все они являются то ли бывшими пилотами и авиационными техниками, то ли имеют опыт службы в советских и германских авиачастях.
— Обладая пятью тысячами авиационных военнослужащих, мы вполне можем говорить о зарождении военно-воздушных сил РОА, — просветлело лицо Власова. — Правда, пока что нам обещают поставить самолеты только для двух эскадрилий. Или, может быть, ситуация изменилась и немцы расщедрятся на третью?
— Пока только на две, — развел руками Мальцев. — Заверяя при этом, что все наши наземные операции будут поддерживаться с воздуха пилотами люфтваффе. Первые шесть самолетов уже поступили. Эскадрильей ночных бомбардировщиков поручено командовать бывшему Герою Советского Союза капитану Сергею Бычкову, — указал Мальцев на приземистого, ладно сбитого парня, уже облаченного во франтовато подогнанный мундир офицера люфтваффе.
— Почему «бывшему Герою Советского Союза»? — мягко возразил Власов. — Просто Герою Советского Союза. Я специально оговаривал этот вопрос с представителями германского генштаба и представителями штаба люфтваффе. Они гордятся тем, что на сторону Великой Германии переходят не «трусы и предатели», как об этом трубит советская пропаганда, но и настоящие русские асы, отмеченные звездами героев. Свои награды они заслужили в боях.
— Прошу прощения, о таком подходе я не знал, — повинился «русский Геринг», как уже называли его в частях РОА.
— Вы полны решимости сражаться за свободную, демократическую Россию, капитан? — обратился Власов к комэску Бычкову.
— Так точно. За свободную Россию — согласен.
— Но если совесть подсказывает, что вы пока еще не готовы к такой миссии, лучше сразу откажитесь от командования. Это будет по-офицерски. Мы не станем упрекать вас. Определим вам другое место службы.
— Я уже принял присягу на верность РОА.
При этих словах все почувствовали себя неловко, вспомнив, что каждый из них в свое время уже принимал присягу на верность Компартии большевиков и Красной армии, однако же отрекся от нее.
— Понятно. Я верю вам, — поспешно пробубнил Власов. Но, уловив тягостность молчания всех остальных, Бычков в тон командарму пробубнил:
— На этот раз — окончательно.
— Как вы знаете, кроме ночных бомбардировщиков, — опять лихо взял инициативу в свои руки полковник Мальцев, — у нас еще будет эскадрилья истребителей, командовать которой приказано Герою Советского Союза старшему лейтенанту Борису Антилевскому.
— Я буду сражаться, как полагается, — сразу же упредил вопрос командарма комэск-истребитель. — И пилотов в эскадрилью подберу таких же.
Власов поднялся из-за стола и нервно прошелся по комнате, гулко вышагивая, почти маршируя, по дубовому паркету.
— Я не случайно спросил вас, господа комэски, о готовности служить в авиации, готовности командовать эскадрильями. Германское командование уведомило меня о печальном опыте вербовки дважды Героя Советского Союза капитана Байды, который был сбит в сорок втором и согласился служить пилотом люфтваффе. При первом же вылете для бомбежки английского города Ковентри, он, не сбросив ни одной бомбы, посадил свою машину и сдался англичанам. А теперь, как стало известно, служит в американской авиации[56].
— Не хотелось бы, чтобы мы опозорили наши ВВС подобным предательством, — сокрушенно покачал головой Мальцев. И командарм поверил, что чувство горести, которое отразилось на лице Мальцева, является искренним.
У Власова было особое отношение к этому человеку. Он знал, что после оккупации немцами Ялты бывший начальник санатория полковник авиации Мальцев возглавил управу этого города. Ничто не мешало ему спокойно отсидеться в «хлебном» кресле мэра, а затем эмигрировать в Германию, однако, узнав из германских листовок о зарождении «власовского движения», он загорелся желанием присоединиться к нему. Но прежде чем прибыть в ставку РОА, он лично составил обращение к советским летчикам, в котором призывал их переходить на сторону Русского освободительного движения генерала Власова, а затем несколько раз обращался по радио к жителям Ялты и всего Крыма с призывом поддержать «русских освободителей».
Оставив пост мэра, бывший военный летчик Мальцев обратился к германскому командованию с предложением создать «Восточную эскадрилью» из бывших советских летчиков. С этой же идеей он и прибыл в штаб РОА. Поэтому Власов вполне обоснованно считал, что с командующим ВВС ему и всему освободительному движению явно повезло.
— А будет ли у вас на вооружении хотя бы один транспортный самолет? — обратился к «русскому Герингу» бывший заместитель начальника штаба 6-й армии Михаил Меандров.
— Транспортной авиации у нас, к сожалению, нет, — ответил тот.
— Если мы хотим по-настоящему разворачивать освободительную борьбу в России, то прежде всего должны готовиться к диверсионно-партизанским методам войны в тылу красных. А значит, нам понадобятся самолеты, которые бы забрасывали наши группы в дальние районы страны. По этому поводу у меня появились кое-какие соображения, в свете того, о чем мы с вами уже говорили, господин командарм.
— О ваших «диверсионных планах» мы поговорим отдельно, — успокоил его Власов.
Через три дня после вызова к Сталину генерал армии Антонов приказал доставить к себе, в здание Генштаба, руководителя венгерской миссии генерал-полковника Габора, чтобы вручить ему подписанное наркомом Молотовым послание регенту Хорти и венгерскому правительству.
