Тело его дернулось и закачалось на короткой веревке. Язык вывалился изо рта, из уголка губ потекла вспененная слюна.
Выждав несколько минут, пасечник разрезал веревки на руках Кузьмы, остановил раскачивающееся тело и не спеша покинул сарайчик, оставив двух мертвецов наедине.
Лодку он отвязал и пустил вниз по течению. Дождался, пока та исчезнет в тумане, и зашагал вдоль берега. На пасеке открыл крышку одного из ульев и опустил оклад между рамками с медом. Потревоженные пчелы гудели, но хозяина не трогали.
– Побудь пока здесь, – ласково произнес пасечник, проводя пальцами по серебру оклада. – Здесь тебя никто не найдет.
* * *
– Принято делить людей на сов и жаворонков. Жаворонки встают рано утром, основную работу успевают сделать до обеда. Вечером же их работать не заставишь, работоспособность не та, в сон клонит. Сов же, наоборот, с утра лучше не трогать. Ближе к вечеру, когда солнце клонится к западу, они оживают. Большинство творческих людей – совы.
К совам относился и Алексей Холмогоров. В Москве он легко вписывался в жизнь большого города, активизирующуюся обычно к вечеру. В Борисове, где улицы вымирали после десяти часов, ему приходилось туго. Церковный староста, у которого Холмогоров поселился, несмотря на предложение местных властей перебраться в бесплатный номер в гостинице, поднимался ни свет ни заря, будучи уверенным, что этим не тревожит Холмогорова. Цирюльник крался по двору, а затем дверь, ведущая в летнюю кухню, громко хлопала.
– Это не я вас разбудил, Андрей Алексеевич? – улыбнулся Цирюльник, когда Холмогоров вышел из небольшого домика, который отвел ему церковный староста.
– Нет, что вы.
– Вид у вас заспанный.
Холмогоров, стоя в двери кухни, жадно втянул в себя запах свежесваренного кофе. Ради гостя церковный староста перестал заваривать чай и перешел на более благородный напиток.
– Сегодня вести службу приедет батюшка из Минска, – хвастался Цирюльник.
– Да, хорошо, – рассеянно отвечал Холмогоров.
– Может, вы его знаете? Отец Максим, Заславский его фамилия.
Холмогоров пожал плечами. Это имя ему ни о чем не говорило.
Кофе Цирюльник разлил в большие чайные чашки, поставил на стол молочник и толсто порезанный самодельный пирог позавчерашней выпечки.
– Вы, смотрю, совсем газет не читаете? – советник патриарха окинул взглядом столовую. У него дома на кухне, на холодильнике, всегда высилась стопка газет и журналов, которые он просматривал за завтраком, ел, читал и одновременно в пол-уха слушал радио. Телевизионные новости смотрел исключительно вечером, если, конечно, в мире не случалось что-нибудь сверхъестественное.
– А что толку? – вздохнул Цирюльник. – Новости происходят не у нас, а далеко – в Минске, в Москве, в других столицах. О нас если и скажут слово, то в последнюю очередь. Какой смысл новости знать, если в них не участвуешь?
– Тоже правильно, – согласился Холмогоров.
Цирюльник для советника патриарха был собеседником не слишком интересным. Он говорил о вещах банальных, хотя и правильных, с которыми не поспоришь. За столом зависло неловкое молчание, и Холмогоров машинально потянулся к радиоприемнику, небольшому однокассетному “Панасонику”. Такой же, только больший, на две деки и с CD-проигрывателем стоял на кухне у Холмогорова. Щелкнул переключатель, и мягко зазвучала приятная музыка – Моцарт в современном исполнении на электронных инструментах. Советник патриарха посмотрел на часы:
– Семь часов утра, новости должны идти, а тут музыка.
– Это местный канал, – засмеялся Цирюльник. – На нем все, что угодно, может идти: и новости, и музыка, и радиоспектакль. Когда хочет, тогда и выходит в эфир, – Слепой ди-джей? – вспомнил Холмогоров своего попутчика по дороге в Борисов.
– Вы его знаете? – удивился Цирюльник.
– Хороший парень, мне он понравился. Музыка мягко ушла в тишину, было слышно, как включился микрофон.
– Доброе утро, дорогие борисовчане, – прозвучал знакомый Холмогорову голос…
"Наверное, правильно было бы сказать «жители Борисова»”, – подумал советник патриарха.
– ..За вчерашний день в городе ничего достойного внимания не произошло, так что и рассказывать в новостях особенно не о чем, – с легким смехом сообщил в эфир слепой ди-джей.
"Вот те на!” – подумал Холмогоров, представив себе, что подобную фразу скажет телекомментатор.
– Справедливо замечено, а главное, честно, – сказал он Цирюльнику, – Парень прикалываться любит.
– ..О дорожных пробках мне рассказывать не придется, поскольку в Борисове не так уж много машин, большинство жителей города вообще ходят пешком. Если вас интересует погода, то она будет не лучше и не хуже, чем вчера. Осень все-таки… О температуре воздуха и влажности сказать вам не могу, поскольку никто ко мне не зашел, чтобы посмотреть на градусник и барометр. Слышу лишь, что по-прежнему идет мелкий дождь, и рекомендую тем, кто все-таки рискнет выйти на улицу, прихватить зонтик и потеплее одеться…
Резко прозвучала музыкальная заставка, и записанный на пленку женский голос вкрадчиво произнес: “Борисовские новости с вами. Вы с борисовскими новостями”.
– ..До сих пор еще ничего неизвестно по делу об убийстве приходского священника отца Михаила, – продолжал слепой ди-джей. В городе говорят всякое, наверное настолько далекое от истины, что и повторять не стоит. Начальник районного отдела милиции отказался давать какие-либо комментарии, так что придется руководствоваться домыслами. Из опрошенных мною на базаре десяти горожан шесть заключили, что отца Михаила убили сатанисты, двое – что это роковая случайность, а двое не знали, что и думать. Ясности в этом деле нет и, как мне кажется, не предвидится. Со своей стороны хотел бы предложить следствию сотрудничество. Всякий, кому что-нибудь известно о гибели священника, может позвонить мне прямо в студию. Анонимность звонка гарантирую… – и вновь без предупреждения зазвучала музыка, начиная с того самого места, на котором прервалась перед импровизированным выпуском новостей.
– Тоже мне, – забурчал церковный староста, – новостей в городе нет никаких! А то, что отец Максим из Минска приезжает службу вести, это не новость? Объяви он ее в эфире, вдвое больше людей, чем обычно, в церкви собралось бы.
– – Позвоните, скажите ему. От кого, как не от вас, ему знать об этом, – предложил Холмогоров.
– Великая честь! Эфэм-станция – бесовское явление! Музыку он, знаете, какую по вечерам крутит? Ме-тал-ли-чес-ку-ю, – по слогам проговорил церковный староста. – А музыка эта – сатанинская. Я однажды у Игоря дома был, пришел ругаться: он церковные праздники перепутал – православные с католическими. У него на стене плакат висит, морды у певцов страшные, разукрашенные, две молнии нарисованы, как эсэсовские, и черепа с костями.
Холмогоров хотел заметить, что черепа с костями он видел и на памятниках, установленных на старом городском кладбище, но сдержался. Церковный староста – мужчина в возрасте, переубедить такого невозможно.
– Зря вы так, – сказал Холмогоров, – Бог – он даже в сигаретах есть.
– В сигаретах? – изумился Цирюльник.
– Конечно! Бог вездесущ, к нему через что угодно прийти можно. Вспомните притчу о блудном сыне.
Лишь уважение к должности Холмогорова спасло его от гневной тирады церковного старосты.
– Я нововведений не люблю, – произнес Цирюльник и обиженно поджал губы.
– Вы говорите, эфэм-станции – бесовское дело? Это в корне не правильно. Станция – лишь способ донести до людей информацию. А какой она будет, это другой вопрос. Вы когда-нибудь пробовали предложить ди-джею Игорю провести душеспасительную беседу?
– С кем?
– С вами, со священником. Это же ваше городское радио: каким захотите, таким оно и станет. Главное – приложить усилия.
Цирюльник подозрительно посмотрел на Холмогорова, уж не разыгрывает ли он его. Советник патриарха почувствовал, что церковный староста сломался и нельзя упускать благоприятный момент:
– Давайте прямо сейчас поедем к нему и попросим дать объявление о том, что в церкви службу сегодня ведет священник из Минска.
– Даже не знаю… – растерялся Цирюльник.
– Надо же с чего-то начинать, – Холмогоров быстро допил кофе.
Церковному старосте отступать было неудобно, его поймали на слове.
– В велосипеде колесо не накачано.
– Мы поедем на моей машине, – спокойно предложил Андрей Алексеевич.
И не успел Цирюльник опомниться, как оказался на переднем сиденье “Жигулей”.
– Дорогу показывайте.
"Жигули” остановились через пару минут. Такие расстояния в Москве Холмогоров привык преодолевать пешком: больше времени потратишь, отыскивая паркинг, чем перебираясь из пункта “А” в пункт “Б”.
Дверь оказалась незакрытой. Холмогоров вошел первым.
