При входе в ночной ресторан меня встретил слащавый паренек в униформе, едва не утративший рассудок, когда я перед его носом поправила свой впечатлительный бюст. Глазенки у него едва не выскочили из орбит, едва не повисли в области подбородка. Вай-вай, щас точно грохнется, пронеслось в моей башке.
— Пасть закрой, — мягко попросила я, жеманно сунув дымящийся сигаретой мундштук в белозубый свой ротик. Наверное, со стороны данный жест выглядел неплохо. Мне так кажется, во всяком случае.
Паренёк щёлкнул челюстями и вытянулся, точно перед генералом. Однако по-прежнему не сводил мутных глазёнок с моего глубокого декольте — щас прожжёт дырку.
— Пройти можно, милок?
— Во! — соизволил наконец проговорить. И на одном дыхании изрек: — Ты какая!..
— Такая! Только не про таких, как ты. Свали в сторону — столик у меня тут заказан. Внятно говорю?
Он моментально, отшлифованными движениями, вытащил свой список. Сверившись с фамилией, на которую я заказала сей столик, отошел в сторону, с усилием отводя взгляд.
Вильнув попкой (думаю, это тоже неплохо вышло), я проскользнула в фойе. Где несколько минут покрутилась возле высоченного зеркала в медной раме. А затем по ковровой дорожке прошла в зал.
Зал был не совсем заполнен — основные завсегдатаи, как я поняла, должны были подплыть несколько позже.
В углу, на эстраде, небольшой оркестрик разминался перед предстоящим концертом. Выдавал вполне приличные фуги, под которые отдельные индивиды уже пытались даже плясать.
Поднырнувший ко мне в смокинге очередной парнишка услужливо выяснил мою «принадлежность» и двинулся по залу, указывая мне рукой, куда следовало идти.
Паренек провел меня по проходу и усадил за столик рядом с огромным аквариумом. Данный столик был последним в ряду и соседствовал лишь с одним, с тем, что находился за аквариумом, — за этим столиком обычно восседал Лазутин, о чем он же сам мне и сообщил. Банкир любил этот ночной ресторан и частенько здесь проводил время, ужиная и тому подобное. И столик у него был постоянный.
Пока всё шло так, как мы с ним предварительно договаривались. Я должна была сюда приехать первой. Он позже. Ну и… Ну и, естественно, увлечься мной. Ага. Я решила, что в таком прикиде мной мог не увлечься только покойник — и то в наглухо заколоченном гробу.
Все должно было выглядеть естественно. Он знакомится со мной — с неизвестной, в одночасье понравившейся ему кралей, а потом… А потом вступала в действие вторая часть моего плана.
Пропев дифирамбы своему заведению, мэтр быстренько испарился, прислав вместо себя одного из официантов — те бесшумно передвигались по дорожке, ведущей из кухни в зал.
Получив заказ, официант, в свою очередь, шустро испарился. И появился через несколько минут уже с подносом, на котором стояли бутылка вина и бокал. Водрузив свою поклажу на столик, он откупорил бутылку и плеснул из неё тёмной бордовой жидкости в бокал. После чего пожелал приятно провести вечер, оповестив, что остальной заказ будет вскоре на моем столе.
Я сделала несколько глотков. Неторопливо вытащила отдымившую сигарету из мундштука и бросила её в пепельницу.
Лазутин должен был явиться через полчаса.
За эти полчаса я успела выпить бокал вина, отбрить поддатого мужика, пытавшегося навязать мне своё общество, а также засунуть очередную сигарету в свой мундштук.
Лазутин появился вовремя.
Пока всё шло так, как я и задумывала. В некотором смысле безрифовое продвижение иногда оказывает плохую услугу. Потому как притупляет бдительность.
Но в данный момент я просто отмахнулась от этого постулата.
5
Сначала объявились три его телохранителя. Они прошли по залу, внимательно оглядывая его содержимое — и неодушевленные предметы и одушевленные, то бишь людей. После чего заняли место у столика, который находился прямо за аквариумом.
Один из телохранителей что-то произнес в портативную рацию; и лишь после этого в зал вошёл сам хозяин «Эльфабанка», вошел в сопровождении еще двоих охранников.
Ну что ж, понимаем мы вашу охрану. Двоих учредителей замочили. Остался ты один, Эдуард Афанасьевич. Свою персону, конечно, нужно беречь. Однако, как показывает опыт, сколь ни велика охрана, если кому-то твоя смертушка нужна — замочат непременно. Не с первого раза, так со второго, с третьего — какая разница с какого, когда исход один.
Да, наверное, Лазутин это понимал. Видать, не забыл еще про Мостового и Смыслова. Однако Лазутин все же считал, что до поры до времени его не будут убирать, повременят… Как же он сказал… Ага… Я, мол, обезопасил себя. Ну-ну. И чем это он, интересно, обезопасил себя? Конечно, не могучими ребятами. Такая преграда убирается выстрелом, пластитом и иной взрывоопасной хреновиной. Нет, чем-то другим. Что действовало до… До сего момента. Это неизвестное мне «другое», видимо, стало сейчас терять свои качества. Потому как Лазутин решил исчезнуть. Наверняка он понял: ничто уже не сможет его уберечь от участи двух сподвижников. И решил первым сделать ход, который мог бы его спасти.
Такие мои соображения.
Лазутин уселся за столик. И тут же телохранители взяли его, что называется, в клещи. Столик банкира примыкал одним боком к стене, и, следовательно, оставались открытыми три стороны. Вот по этим трем сторонам и рассредоточились трое телохранителей. А оставшиеся двое уселись за соседний столик и стали зорко зыркать глазенками по залу, отыскивая потенциальных противников.
Вот такой получился расклад.
Вскоре официант притащил Лазутину заказанные им блюда, к которым тот притронулся лишь после того, как выпил стакан боржоми — здоровьице берег мой банкиришка. Угу. Значит, хотел жить долго. Похвальное стремление, что ж тут скажешь против?
Лазутин был молодец. По большому счету. Делал все так, как я ему велела.
Он неторопливо уплетал заказанное кушанье, пил — уже вино — и скучающим взором поглядывал на куцые кучки выплясывающих возле эстрады. Наконец, как бы невзначай, уперся взглядом в мою персону. Вилка в его руке повисла в воздухе, глаза изумленно округлились, словно он увидел некое чудо, наподобие воскресшего Христа. Лазутин икнул, опустил наконец столовый прибор на стол и потянулся к бокалу. Хотя я и предупредила, что стану для него как бы незнакомкой, такого он не ожидал — по изумлённому лицу банкира я это поняла.
Что ж. Прекрасно. Его удивление было вполне искренним. Так что все развивалось по плану.
А потом он впился в меня своими глазками, не в силах больше никуда глядеть. Помаялся так немного — и в какой-то момент, как и положено мужику, переполненному бурлящими гормонами, поднялся с места, вытер машинально губы салфеткой и твердым шагом направился к моему столику.
Глаза телохранителей, как по команде, устремились в точку, к которой приближался их подопечный.
— Мадам, — галантно поклонился банкир и протянул мне руку, как бы предлагая на нее опереться.
Минутой раньше заиграли медленный танец, вполне подходящий для того, чтобы вывести в центр зала приглянувшуюся партнершу.
На секунду-другую я сделала вид, что размышляю: достоин ли сей субъект такого подарка? Достоин ли обнимать меня, изображая танец? Наконец решила, что достоин. Небрежно отложила мундштук с дымящейся сигаретой в пепельницу и оперлась на руку Лазутина.
— Вот это да, — запыхтел Лазутин мне в ухо, едва только мы оказались возле эстрады. И он крепко прижал меня к себе, пытаясь делать танцевальные па. — Вот это да…
— Не слишком выражайте свои эмоции, — попыталась я остудить его пыл; при этом старалась (безрезультатно, скажу вам), чтобы мое тело не так тесно соприкасалось с разгоряченным банкиром.
— Я до сих пор не могу поверить, что это вы, — продолжал распаляться Лазутин. Никак из-за моих грудех, которые едва не в лепешку расплылись у него по груди. Ой-е-е. Да так он скоро вообще забудет, для чего мы устраиваем здесь весь этот спектакль.
Я снова попыталась утихомирить Лазутина, но тут же ощутила, как между ног моего партнера стало что-то расти. Н-да-с. Сейчас мальчику в башку ударит — тогда держись, старушка.
— Слушай, я сейчас, кажется, чокнусь. У меня уже эрекция начинается — прямо железобетонная.
— Чувствую, — подтвердила я, моля бога, чтобы музыка скорее кончилась. Еще немного — и этот эрекционер начнет рвать на мне трусишки прямо здесь, в зале, на ближайшем столике. — Надеюсь, это вам не помешает не померкнуть рассудком и помнить, ради чего мы тут. Загубите всё — и я уже больше ничем не смогу вам помочь.
Кажется, последняя угроза привела его в чувство. Хотя его что-то и продолжало щекотать мой животик, никаких словес он больше не плел. Только жадно дышал в мое ушко.
А когда танец кончился, скоренько сунул руку в карман брюк, чтобы не видна была его срамота, и повел меня, поддерживая свободной рукой за талию, к моему столику.
