Старший лейтенант Станиславский даже голову не поднял, когда я подошел.
Он не отрываясь смотрел на монитор планшетника, но все-таки сказал:
– Молодец, отработал на твердую четверку.
Он и младший сержант Чубо внимательно наблюдали за тем, что происходило по ту сторону скальной стены. Я, конечно, понимал, что это было не простое любопытство. Но меня слегка задело то обстоятельство, что мой точный выстрел в контейнер с зарином оценен только на твердую четверку. Я считал, что моя работа вполне тянула на пять с плюсом. Ладно, плюс можно было бы и убрать из-за того, что я упустил бандита-бегуна. Но пятерка оставалась в любом случае.
– Сделал, что мог. Если бы без оптики, то я подстрелил бы бегуна. Через нее трудно искать цель, да и практики у меня мало.
– Да, если бы была практика, ты его не упустил бы. Но на пятерку ты не тянешь. Никого не упустить – это было принципиально важно.
– Мне кажется, не произошло ничего страшного, – сказал младший сержант. – Первый выстрел был великолепный. Бандиты и не поняли, что случилось.
– Хорошо, если не поняли. Тогда что этот, как ты говоришь, бегун, сейчас объясняет людям из второй группы? Подскажи, если сможешь.
Я глянул на монитор через плечо младшего сержанта. Чубо тоже внимательно наблюдал за укрупненным изображением.
– Если это называется объяснением, тогда я вообще никому и ничего никогда не объяснял, – за меня прокомментировал младший сержант то, что мы сейчас видели. – Он, мне кажется, в драку лезет. Предъявляет претензии. Требует чего-то. Три его товарища тоже. Бандиты. Кажется, у них происходит разделение группы.
– Честно скажу, мне ужасно нравится, когда в рядах противника начинается разлад, – заметил старший лейтенант. – Пусть поругаются, подерутся, сами друг друга перестреляют. Нам меньше греха на душу брать! – Несмотря на не самую высокую оценку моей работы, наш командир взвода выглядел вполне довольным. – Что там собирается делать вон тот, длинный? – спросил он так, словно мы слышали разговор, происходящий в нескольких километрах от нас.
Высокий и сильно сутулый человек снял свой рюкзак, раскрыл его, покопался там и вытащил какой-то небольшой ящичек. Мой беглец слегка успокоился, перестал возмущенно размахивать руками и начал раздеваться. Высокий тип что-то сказал ему. Беглец снова оделся, закатал рукав рубашки.
Высокий человек набрал из ампулы в шприц какой-то препарат, стравил воздух и взял беглеца за локоть. Дальнейшее нам не было видно за спиной сутулого типа, но его действия мы понимали и так.
– Внутривенно укол ставит, – сделал вывод старший лейтенант Станиславский. – Скорее всего, атропин.
– Вы так хорошо видите, товарищ старший лейтенант? – наигранно удивился младший сержант Чубо, таким хитрым образом заставляя Станиславского подробно объяснить происходящее, чтобы и мы при случае знали, как себя вести.
– При отравлении зарином делается укол атропина. Через три часа его нужно будет повторить. Можно ставить и внутримышечно, но лучше внутривенно. Атропин быстрее рассасывается, следовательно, раньше начинает помогать.
– А я всегда считал, что атропин – это глазные капли, – признался я.
– Атропин – это какой-то растительный алкалоид. Он применяется не только при глазных болезнях. Бывает в таблетках и в ампулах. В нашей аптечке есть в шприц-тюбиках.
– Шприц-тюбиком внутривенно не введешь, – посетовал младший сержант. – Обижают нас, не ценят и не берегут. Обидно, товарищ старший лейтенант!.. Мы вроде бы ребята не самые плохие. Не заслужили такого отношения к себе.
– Не переживай. Никто вами не пренебрегает. Тут дело в другом. Ты вот сумеешь внутривенно укол сделать? Я лично не берусь. Чуть-чуть воздуха попадет, и все, смерть через несколько секунд. Волконогов тоже, наверное, не возьмется.
– Не возьмусь, – согласился я.
– Не каждый санинструктор сможет это сделать. Вот потому в солдатских аптечках имеются препараты только для внутримышечных инъекций, – объяснил командир взвода. – Значит, вас, дорогие мои, наоборот, берегут от неумелого использования лекарств. К тому же шприц-тюбиком каждый сам себе любой препарат введет. Без посторонней помощи. А попробуй внутривенно!..
– Наркоманы же вводят, – резонно заметил младший сержант.
– И дохнут, – добавил я. – Я слышал, что часто именно от воздуха в шприце. Почти так же часто, как от передозировки.
В это время планшетник подал сигнал о пришедшем сообщении. Старший лейтенант передал компьютер мне в руки. Я принял сообщение, сразу расшифровал его и вернул планшетник старшему лейтенанту, опять подавив собственное любопытство.
Станиславский прочитал сообщение, немедленно удалил текст и опять передал мне планшетник. Я понял, что он будет диктовать ответ. Кажется, старшему лейтенанту было лень работать самому.
– Набирай текст, – подтвердил он мое мнение. – «Для выполнения данного задания не имею физической возможности, поскольку в группе всего три человека. Чтобы блокировать и захватить троих бандитов, отправляемых в Сирию, нам необходимо было бы разделиться. Это возможно только в пропорции два к одному. Если два человека смогут выполнить любое задание, то один будет не в состоянии блокировать группу с бактериологическим оружием, как и с химическим, отправляемым в Сирию. Прошу уточнения, какое из двух заданий следует выполнять моей группе». Поставь подпись, зашифруй и сразу отправляй. Срочно!..
Я все выполнил. Телеграмма в режиме быстродействия ушла за доли секунды, едва я коснулся пальцем нужной кнопки.
– Ждем ответа, – заявил старший лейтенант и сел прямо, только что ноги в позе лотоса не скрестил.
Видимо, Станиславский надеялся на то, что ответ придет моментально. При ведении связи в экстренном режиме такое вполне вероятно. Это на плановых сеансах отправляется рапорт, ответ на который можно получить далеко не сразу. Там вовсе не обязательно присутствие рядом с оператором ответственного лица, имеющего право решающего голоса.
Я на время ожидания переключился на спутниковую камеру. Чубо устроился за моей спиной, через плечо заглядывая на экран.
– Нас что, товарищ старший лейтенант, пытаются разделить? – осведомился он.
– Вовсе нет. Нам просто дают дополнительное задание. Мы должны перехватить трех бандитов с зарином, отправляемым в Сирию через Турцию, – объяснил Станиславский. – Это вопрос политический. А мы здесь решаем экономическую проблему. Два миллиарда рублей убытка в прошлую эпидемию! Столько же или даже больше в новую, если американцам удастся завершить свое поганое дело. Даже для нашей большой страны это чувствительно. Как решат наверху? Что важнее, международный престиж или экономическое положение, разорение многих фермерских хозяйств?
– А если бы нам предоставили право выбора?
Младший сержант никак не унимался, и это обстоятельство меня слегка смущало, поскольку я всегда считал Чубо человеком малоразговорчивым. Может быть, экстремальная ситуация так действовала на его нервную систему? В спокойной обстановке он один, в боевой становится совсем другим, разговорчивостью перебивает свои тревожные внутренние ощущения?
Да, в такой ситуации менялся не только младший сержант Чубо, но и старший лейтенант Станиславский. Да и я, наверное, смотрелся теперь совсем не так, как раньше, во время учебы.
Меня уже не удивляло, что командир взвода теперь стал подробно отвечать на наши вопросы, хотя в начале операции не считал нужным посвящать нас в ее тонкости. У меня вообще сложилось мнение, что еще через пару дней пребывания в Грузии Станиславский начнет советоваться с нами по самым насущным вопросам, выходящим за пределы нашей компетенции, считая, что одна голова хорошо, но строение тела Змея Горыныча лучше. Только я не понимал, почему нельзя было так поступать с самого начала.
Спутниковая камера между тем показала нам, что в группе, идущей с бактериологическим оружием, медицинские процедуры завершились. Мой бегун оделся полностью, коротко попрощался со всеми остальными и в одиночестве отправился в сторону лаборатории. Группа коротко посовещалась, собралась и двинулась дальше, в сторону все той же расщелины в скалах, не забыв при этом сделать круг, чтобы не попасть на место, зараженное зарином.
Я вздохнул с облегчением, потому что опасался иного поведения противника. У них вполне могли быть с собой противогазы и если не костюмы химической защиты, то хотя бы резиновые перчатки. Тогда они могли бы пожелать осмотреть место заражения даже в этот опасный период или просто подождать три-четыре часа. Им, специалистам, лучше знать, когда концентрация газа перестанет быть опасной.
Я не был уверен в том, что им удалось бы провести качественную экспертизу, что-то найти, установить подлинную причину взрыва контейнера. Но такая опасность все же существовала. Только поймав себя на глубоком вздохе облегчения, я понял, что все это время ожидания пребывал в напряжении, не замеченном мной самим.
