– Бред какой-то!
Поперечный объяснял еще что-то, говорил про другие обстоятельства – о предсмертной записке Казарина, в частности, – но Волгин уже не слушал, искал выход. Завалиться домой к Свешникову и навести шмон без всякой санкции? Не пройдет. Знать бы, что у него там пистолет хранится, – можно попробовать, для такой ситуации есть лазейки в законодательстве, но добытые в результате подобного налета бумаги или видеокассету к делу не приобщишь. Посмотрели на Запад – и сделали как у них: определили, что улики, полученные с нарушением закона, силы не имеют. Правильно, конечно, но одновременно с принятием этого нововведения не помешало бы поднять до ихнего уровня материальную базу с финансовым обеспечением…
– Короче, никак. Извини, старик. – Поперечный положил трубку.
– Сам виноват, – отозвался Волгин. Конечно, сам виноват. Раньше надо было думать, а не мечтать, как финишную ленточку разорвешь. Операция «Чистые руки» в самом разгаре, а ты, отстраненный, со своим рапортом лезешь. Наверняка и Катышев пару слов шепнул – не сейчас, раньше. Интересно, почему, руки, то есть рыбу, начали чистить не с головы, а с плавников? Так легче? Оперов полощут в хвост и в гриву, причем, как правило, достается именно тем, кто работает; на бездельника, как известно, никто жалобу не напишет… Полощут, порой наказывая не за проступок, а только за то, что дал повод для кляузы, в то время как те, кого бы действительно пора прижать…
«Хватит, – одернул себя Волгин. – В милиции каждая служба считает себя самой важной. Дежурный, паспортист, опер, участковый, следователь – каждый уверен, что только он занят делом, а все остальные на нем выезжают. О другом думай. Лоханулся – не ищи оправданий, ищи выход».
Через минуту Сергей придвинул к себе телефон и набрал номер «убойщиков» того района, на территории которого скончался Варламов.
– Приветствую, коллега. Волгин беспокоит.
– Кто?
С опером, который поднял трубку, они виделись несколько дней назад.
– Волгин, из Северного. Помнишь, я приезжал?
– По Варламову? У вас там девку какую-то завалили?
– Локтионову.
– Ну, помню. Чего хотел? Злые дяди, державшие финишную ленточку, развернулись и стали убегать от Волгина.
– Вас некий Свешников интересует? Паша. Помнишь, мы о нем говорили, только его данных ни у кого не было.
– Минуту, – коллега прикрыл микрофон ладонью и спросил у кого-то, находившегося рядом с ним: – Вадик, нас Свешников интересует? Тот, которого установить не могли…
Ответ был Волгину не слышен, но уже через несколько секунд собеседник возвестил:
– Нас Свешников не интересует. А что?
– Он у меня. Нет желания у него в хате поковыряться? Там много чего интересного может быть.
– А самому чего, лень?
– Мне обыск не дали. Если вам подпишут, по вашему делу, я с удовольствием присоединюсь. Машина есть…
– Не в этом дело. Слышь, тебя как звать?
– Сергей.
– Серега, извини, но такая лабуда получилась… Короче, мы этого Свешникова сами установили, дней пять назад, и на обыске у него были. Ничего интересного. Я хотел тебе позвонить, но, блин, телефон твой куда-то заныкал. Уборщица, наверное, бумажку выкинула… Вспоминал, вспоминал – хоть убей, не помню, из какого ты района, и фамилия из башки вылетела. Бывает.
– Бывает, коллега. Обыск, наверное мально делали?
– Как тебе сказать…
– Понятно. Кассеты никакие не изымали?
– Кого?
– Видеокассеты.
– Нет. А зачем?
– Была одна мыслишка.
– Нет, Серега, не изымали. Но у него, их там до хрена, как сейчас помню. Ты уж прости, что так получилось. Бывает.
– Бывает.
– А второй раз мне санкцию никто не даст, сам понимаешь.
– Было бы желание… Коллега не расслышал.
– Что? Погоди минутку, ко мне тут пришли…
Волгин положил трубку.
Плохо. Все плохо, и сам виноват. Почему так?
Свешников сидел в коридоре и был все так же невозмутим. Волгин прошел мимо него в туалет, потом – обратно, встряхивая мокрыми руками. Дверь в кабинет толкнул коленом, закрывал ее тоже ногой, и закрылась она неплотно, осталась щель, через которую Свешников видел, как опер сел за стол, вытерся полосатым полотенцем и придвинул телефон.
– Але, Юра? Привет! – Волгин говорил негромко, но в здании стояла тишина, и Свешников слышал каждое слово. – Ну чего, я освободился… Ну… Да какой, к черту, обыск? У него уже делали три дня назад, все перелопатили и ни черта не нашли, так что я не поеду. Тем более что прокурор уперся, не дает мне санкции… Ага, я же от работы отстраненный. Да ну их в баню! Слышь, Юра, давай через сорок минут пересечемся, пивка попьем? Да где обычно, на Испытателей! Ты как? И у меня полтинник есть. Чтоб нализаться, нам хватит. Все, давай!
Закончив разговор, Волгин устало потер виски ладонями и посмотрел на дверь. На лице его было написано: как вы меня все задолбали!
– Свешников! – крикнул он. – Заходи! Как и следовало ожидать, последняя попытка результата не принесла. Посредник Паша на контакт не пошел.
Заехав домой; Волгин привел себя в порядок и пообедал, часик вздремнул и отправился в отделение, на территории которого проживала Татьяна: следователю потребовалось его срочно допросить.
Допрос занял немного времени. Расписавшись в протоколе, Волгин покинул следственный отдел и зашел к операм.
– Кофе будешь?
Ему налили чашку, отломили кусок сладкого батона с орешками.
Грязноватый кабинет с разнокалиберной мебелью, поставленной на баланс хозуправления году в восемьдесят пятом. На сейфах расставлена изъятая радиоаппаратура, под сейфами и в мусорных корзинах – пустые бутылки, на столах – горы бумаг, где секретные справки перемешаны с заявлениями потерпевших. На стенах – рекламный плакатик, календарь и несколько фото-роботов по громким преступлениям, имеющих с преступниками столько же сходства, сколько и портрет Председателя, написанный художником-авангардистом в телефильме «Приключения принца Флоризеля». Большое, непонятно чем оставленное пятно на стене полузакрыто картой железнодорожных дорог СССР. Сбоку от карты – листок с набранным на компьютере изречением: «Отсутствие у Вас судимости – не Ваша заслуга, а наша недоработка», приписываемым всем подряд, от Дзержинского до начальника городского УВД… В подобных кабинетах, с небольшими различиями – где-то есть компьютер и офисные столы, а где-то не хватает даже сейфов – сидит весь розыск страны, от Выборга до Владивостока.
И лица… Лица у всех одинаковые – разные, но одинаковые. Наверное, из-за взгляда.
– Чужой, я так понял, до сих пор бегает? – спросил Сергей.
– Бегает. Хрен знает, где его ловить. Несколько адресов проверили – без толку, как в воду канул…
– В воду канул другой, – вмешался еще один опер. – Стенли помнишь? Того, который нападение на твою жену организовал?
– Помню, конечно. Нашли?
– Опознали. В морге.
– Совесть замучила?
– Ага, совесть. Свернула ему шею и бросила в водоем. Не у нас, в соседнем районе. Местные до сих пор думают, возбуждать дело или попробовать на тормозах спустить. Сам понимаешь, из-за такой падлы «глухаря» себе вешать никто не спешит.
– И что мы имеем на сегодняшний день?
– Мы имеем, что нас имеют каждое утро. Извини, не в твой огород камень, других дел хватает. Брут сидит плотно, Парамошу, я так чувствую, скоро отпустят, уж больно папаша у него прыткий, знает, какие кнопки нажимать. Мы там, правда, придумали кое-чего, глядишь, Парамоша и человеком станет… Девка сидит, хотя на кой черт ее закрывать было? Чужой, как ты уже слышал, бегает. Эти двое, которые пока у нас, твердят в один голос: Стенли дал наколку, сказал, что баба обеспеченная, можно хорошо поживиться. О том, что она твоя жена, не предупреждал.
– Бывшая жена…
– Я и говорю, бывшая. Знаешь, я им почему-то верю. По-моему, действительно случайный налет… В любом случае, единственный, кто знал правду, уже ничего не скажет.
– Одно совпадение не нравится: Чужого последний раз я задерживал.
– Из совпадений вся жизнь состоит… Время незаметно подбиралось к пяти. Один из оперов достал литровую бутылку виски, водрузил на середину стола:
– Есть два предложения: первое и второе. Запирайте дверь.
– Не рано начинаем?
– Мы ж не всё. По чуть-чуть, и хватит. Плохо, закуски нет. Серега, ты как?
– Не, я пас. У меня люди вызваны, надо двигать, – Волгин встал.
– Ну, пятьдесят-то грамм никому не мешали. – Одной рукой скручивая пробку, опер достал из тумбочки стопку одноразовых пластмассовых стаканчиков. – Давай, за единение. Нам тоже вечером работать…
Приемное время в больнице давно закончилось, но купюра с портретом американского президента, как всегда, решила вопрос, и Лену Шарову к Хмарову пустили. В палате она пробыла недолго, выйдя на улицу, быстро осмотрелась и уверенно направилась к черной «тойоте лэндкрузер», с включенными фарами стоявшей посредине парковочной площадки.
