Глава 10
Спасательная шлюпка безжизненно лежала на неподвижной зеркальной поверхности моря. Ни движения, ни шевеления, ни даже легчайшей ряби на блестящей синевато-стальной глади океана, отражавшей каждую мельчайшую деталь шлюпки с беспощадной точностью. Мертвая лодка на мертвой воде, в мертвом и пустом мире, в пустом море, на широкой сверкающей равнине небытия, тянущейся бесконечно во все стороны и растворяющейся вдали, в обширном и пустом небе. Нигде ни облачка, и так уже целых три дня. Пустое и страшное небо, величественное в своем жестоком равнодушии и кажущееся еще пустыннее из-за ослепительного солнца, льющего вниз жаркие лучи, словно из открытой печи.
Лодка только казалась мертвой, но она не была пустой. Она казалась набитой до последней возможности, но такое впечатление было обманчивым. Под жалкой тенью от оставшихся обрывков парусины лежали мужчины и женщины, распластавшись на скамьях и на дне шлюпки. Они настолько были измучены жарой, что даже не испытывали желания говорить. Некоторые находились в бессознательном состоянии, некоторые метались в кошмарных снах. Иные просто дремали, сохраняя полную неподвижность, чтобы сберечь ту крохотную искру жизни, которая в них еще оставалась, усилием воли не дать ей потухнуть. Все ждали, когда зайдет солнце.
Из всей этой изможденной, почерневшей под солнцем команды выживших действительно живыми выглядели только двое. Они были в таком же скверном состоянии, что и другие: ввалившиеся щеки и глаза, потрескавшиеся лиловые губы, красные болезненные солнечные ожоги в тех местах, которые не прикрывала испревшая от воды и обгоревшая в пожаре одежда. Оба находились на корме шлюпки и живыми выглядели только потому, что сидели выпрямившись. Их можно было бы принять за безжизненные и окаменевшие фигуры, если бы порой они не совершали движений. Один держался за румпель, хотя не было ни ветра, чтобы наполнить обвисшие паруса, ни гребцов, которые были бы способны работать на веслах почти четыре дня подряд. Другой, с пистолетом в руке, сидел нерушимо, как скала, и лишь глаза показывали, что он жив.
В шлюпке находилось двадцать человек. Когда шесть дней назад они покинули тот маленький островок в Южно-Китайском море, их было двадцать два. Но двое умерли. Надежды выжить не оставалось у капрала Фрейзера. Он ослаб и метался в бреду: снаряд, выпущенный с истребителя «зеро», размочалил ему левую руку, когда он стрелял по самолетам из своего карабина с крыши рулевой рубки «Виромы». Капитан Файндхорн сказал на его похоронах все, что мог припомнить. И это было его последнее сознательное действие. Потом капитан потерял сознание, и было маловероятно, что когда-нибудь оно вернется к нему.
Другой человек, один из трех оставшихся из команды Сирана, умер накануне. Умер насильственной смертью, потому что неверно истолковал добродушную улыбку и мягкий ирландский акцент Маккиннона. Вскоре после смерти Фрейзера Маккиннон, назначенный ответственным за запасы воды, обнаружил, что один из бачков прошлой ночью был продырявлен. Намеренно или нет, никто не знал, но так или иначе он оказался пустым, и у них осталось около одиннадцати литров воды в другом бачке. Маккиннон предупредил, что каждому будет выдавать только по сорок миллилитров воды три раза в день, отмеряя воду имевшейся на спасательной шлюпке чашкой с делениями. Так воду будут выдавать всем, за исключением малыша, который будет пить, сколько захочет. Почти никто не возражал, так, двое-трое пробормотали что-то резкое про себя, но Маккиннон на это ворчание не обратил внимания. На следующий день, когда он передал мисс Драчман третью порцию воды для ребенка, двое людей Сирана пробрались с носа шлюпки с тяжелыми железными свайками в руках. Маккиннон быстро взглянул на Николсона. Тот спал, потому что дежурил все предшествующие ночи. Боцман спокойно попросил их вернуться на место, подкрепив свое требование взмахом руки с пистолетом. Один из нападавших заколебался, а другой бросился на него с животным воплем, замахиваясь свайкой, которая расколола бы череп боцмана, как гнилой арбуз. Но Маккиннон отклонился и одновременно нажал на спусковой крючок кольта. Нападавший рухнул за борт. Он был мертв еще до того, как тело коснулось воды. Маккиннон молча направил кольт на второго нападавшего, но в этом не было необходимости: тот глядел на тонкую струйку дыма из дула пистолета с искаженным от страха лицом. Он быстро повернулся и, спотыкаясь, отправился на свое место на носу шлюпки. С тех пор о воде уже никто не спорил.
Шесть дней назад у них не было никаких проблем. Моральный дух был высоким, надежды окрыляли. Даже Сиран, еще страдавший от полученного удара, старался вместе с другими. И следил за своими людьми. Сиран был неглуп и, как и все другие, отчетливо понимал, что их спасение зависит от совместных согласованных усилий. Этот союз по необходимости продлится так долго, как долго они будут спасаться.
Они покинули остров через тридцать шесть часов после субмарины и через двадцать четыре часа после того, как последний разведывательный самолет пролетел над их маленьким островком, не обнаружив на нем никаких признаков жизни. Отчалили на заходе солнца при легком попутном ветре — с севера устойчиво дул муссон. Всю ночь и весь следующий день они шли под парусом, подгоняемые ровным ветром, и в небе над ними не появился ни один самолет, только далеко на востоке промелькнуло маленькое суденышко. Вечером, когда над красно-золотистым горизонтом появилась восточная оконечность острова Банка, они увидели, как ближе двух миль в стороне от них всплыла субмарина и быстро двинулась к северу. Заметили их или нет, неизвестно, так как спасательная шлюпка могла потеряться на фоне темнеющего неба, и к тому же Николсон сразу опустил яркие оранжевые паруса, едва подводная лодка начала вспарывать водную поверхность. Словом, с лодки их не заметили, и она исчезла из виду еще до захода солнца.
В ту ночь они прошли проливом Макклсфилд. Им казалось, что это самый трудный и опасный участок пути. Если бы ветер прекратился или переменил направление, отклонившись на несколько градусов в любую сторону, у них не было бы никаких надежд пройти незамеченными и с наступлением утра их сразу обнаружили бы. Но муссон постоянно тянул с севера, они миновали с левого борта остров Лиат сразу после полуночи и прошли мимо острова Лепар задолго до восхода солнца. Но в полдень того же самого дня удача покинула их.
Ветер стих, и они весь день простояли в двадцати пяти милях от острова Лепар. В самый разгар дня с запада появился медленный, неуклюже летящий гидросамолет, возможно тот же самый, который они видели раньше. Он кружил над их головами почти час, затем улетел, не делая никакой попытки атаковать. Солнце как раз начинало садиться, и вновь задул легкий бриз, снова с севера, когда появился другой самолет с запада и начал кружить прямо над ними на высоте девятисот метров. Это был истребитель «зеро», и он не собирался тратить время понапрасну на предварительные облеты. Меньше чем за милю от них он ринулся вниз, заработали две пушки. Красные огненные кинжалы огня полетели им навстречу в сгущающуюся темноту. Снаряды образовали две параллельные линии всплесков и брызг на гладкой поверхности моря, пройдя по обе стороны от беспомощно ожидавшей своей участи шлюпки. Впрочем, не такой уж и беспомощной, пока бригадный генерал держал в руках автоматический карабин: «зеро» резко развернулся и полетел на запад, в сторону Суматры, а на его фюзеляже показалась вытекающая струйка масла. Меньше чем в двух милях он встретился с возвращающимся самолетом-амфибией, и они оба исчезли в бледно-розовой дымке заката. Лодку пробило в двух местах, а осколок снаряда ранил в бедро ван Оффена.
Не прошло и часа после нападения, как снова задул ветер, достигнув силы в шесть-семь баллов. Тропический шторм обрушился на них внезапно, еще до того, как они успели осознать происходящее. Он продолжался десять часов, десять часов темноты, ветра и холодного дождя. Десять бесконечных часов их болтало и носило по морю, а измученные люди всю ночь боролись за свою жизнь, потому что волны захлестывали шлюпку. До шторма Николсон вел шлюпку на юг под парусами, но паруса пришлось опустить, и осталось только рулевое управление. Каждая миля к югу приближала их к Зондскому проливу, но Николсон мог только отдаться на волю волн: корма шлюпки черпала воду, носовой якорь тянул вниз, а без кормового якоря невозможно было двигаться вперед. Если они наберут хорошую скорость, любой сбой в рулевом управлении мог развернуть лодку, и от резкого поворота обремененная парусами мачта могла сломаться или шлюпка просто перевернулась бы. Но совсем без управления неповоротливая, протекающая шлюпка была обречена и стала бы легкой добычей волн. Долгие ночные страдания оборвались так же резко, как и начались. И вот тогда наступили настоящие мучения.
