Я проводил Баркова до трапа, по пути заказав два пива, для себя и Пентелина. А он в нетерпении ходил по каюте, ударяясь о все возможные углы - стола, лавок и даже высоких, над головой, полок с постелями.
- В чем дело? - сурово спросил я Пентелина.
Он жадно выпил свою кружку пива, я подвинул к нему вторую, Пентелин выпил и ее, так же, стоя, все порываясь куда-то идти и что-то сделать. Пришлось встать и усадить его на лавку.
- «Жучков» нет? - первым делом спросил Пентелин.
Я покачал головой и подумал - а черт его знает, но делиться своими сомнениями с Пентелиным не стал, пусть расскажет, в чем дело, а обстоятельно поговорить можно и на набережной.
- Мне сегодня утром Инцест Павлович позвонил, - начал было Пентелин, но я его сразу прервал.
- Кто позвонил?
- Инцест Павлович, вы ж его знаете, дочка у него - Маша, вчера мы у А. А. вместе были…
- Так его Инцест зовут! - удивился я. - Странное имя!
- У него родители странные были, вот и имя такое дали странное. Я уж ему сколько говорил - поменяй, говорю, Инцест, ты свое имя. А он - ни в какую, есть, говорит, вещи, которые раз и навсегда даются - имя, фамилия, день рождения. Я, говорит, документ могу исправить, а имя, оно при мне до смерти останется… Да его все по отчеству, Палычем, зовут, так что оно, имя-то, вроде и не мешает.
- Позвонил Инцест Павлович, и дальше?
- Он рано позвонил, очень рано, в шесть часов, в это время он спит еще, а тут позвонил. Уже необычно, правда?
Я кивнул, а позже заметил, что и кивать необязательно - привычка такая у Пентелина - спрашивать подтверждения своих слов.
- Вот он еще что про имя сказал: говорит, у моряков примета есть такая, если корабль переименуют, то его судьба плохо складывается. Моряки, они же суеверные, а Палыч на море маленько повернутый, книжки читает, собирает всякое, что с морем связано…
- Рано утром позвонил Палыч, - напомнил я Пентелину.
- Позвонил рано, и тревожный такой, я знаю, он бывает тревожный, когда с похмелья, у них в партии принято водку пить, обычай такой, но тут, чувствую, не с похмелья он, что-то другое… А пива еще можно, Алексей Михайлович?
- Можно, только когда история с Палычем закончится.
- Так она ж только начинается! - горестно воскликнул Пентелин.
Я пожал плечами - судьба!
- Всю ночь Тимофей в штаб-квартире его продержал, на Фонтанке, вы там были. И продержал не просто так, а давал важное, государственного ранга, задание. Утром только и отпустил, ну, Палыч едва вырвался, сразу мне и позвонил. Задание такое - на квартире у Палыча сколько-то времени будет жить человек, тоже «путеец», но человек таинственный, Палыч его видел, у него все лицо бинтами перевязано, но крови на тех бинтах нет! Я так думаю, что это сделано, чтобы лицо скрыть!
«Кажется, двойничок наш нарисовался, - подумал я, - и удачно так нарисовался, у лучшего моего друга Инцеста Палыча жить будет!»
- Но это еще не все! Тимофей сказал, что этого человека никто не должен видеть, даже знать о нем никому нельзя. Поэтому Машеньку, дочку Палыча, нужно из квартиры временно выселить, но чтобы Палыч этим делом не занимался, Тимофей сам все организует. Я так понимаю, что ее как заложницу берут, для гарантии, я прав?
Я снова кивнул. Прав был Пентелин, еще как прав, и почерк знакомый, господина Романова почерк, его, ети его мать, стиль!
- Машеньку он на пару дней к родным отправил, а вот что с этим таинственным человеком делать, я не знаю. Поэтому я сразу к вам, доложить, посоветоваться.
Я посмотрел на часы, приближался полдень, скоро пушка ударит. Почти шесть часов добирался до меня Пентелин.
- А вы где живете, Пентелин?
- Да так, - он махнул рукой, - то здесь, то там, а позвонил он мне на «трубку», так что не беспокойтесь, все это правда.
- Меня не это беспокоит, а то, что вы долго до меня добирались! Информация важнейшая, а я ее получаю с опозданием!
- Мне «хвост» за собой почудился, пришлось петлять. Крюк большой сделал, а с Петроградской вообще пешком шел, там, знаете, проходные дворы, очень удобно от «хвоста» отрываться. Опыт, слава богу, есть!
- Хорошо, вы все сделали правильно. Я рад, что мне посчастливилось работать с такими людьми, как вы, Пентелин!
Пентелин приосанился.
- Будьте здесь, сейчас вам принесут пива, а я должен подумать.
Я вышел из каюты и не спеша пошел наверх, на палубу. Сейчас главное - найти свободный столик, сесть и спокойно все обдумать…
Глава пятнадцатая
Кокаин и динамит
Евгений Павлович Черных лежал в шезлонге, поставленном так, чтобы он мог видеть часовню. Рядом, на жестком неудобном стуле с высокой спинкой, сидел, да не сидел, а мучился, постоянно ерзая, двигаясь то вперед, то назад, Петр Васильевич Чистяков.
За сутки, прошедшие с памятного разговора, Черных сильно изменился. Горящие глаза, ввалившиеся щеки с клочковатой светлой щетиной, дрожащие руки - все говорило о сильном нездоровье наследника престола.
Чистяков позвонил будущей государыне - Жанне, та веселилась где-то за рубежами Германии - то ли на карнавале в Венеции, то ли на фестивале в Каннах, и государыне Жанне было не до своего невенчанного супруга. Она выслушала короткий рассказ Чистякова, бросила коротко: «Сам виноват!» - и отключила связь, а может быть, просто выкинула трубку в воды Средиземного моря, это вполне в ее стиле.
Тогда Петр Васильевич набрал номер швейцарского санатория. Вдовствующая докторесса Сара Раушенбах была на месте, с трудом, но поняла немецкую речь Чистякова и пообещала приехать сегодня же вечером или, в крайнем, ну самом крайнем случае, - завтра утром.
Докторша Сара занималась болезнями спинного мозга, а не наркоманией, но Чистяков помнил, каким счастливым был в ее обществе Черных, счастливым и здоровым, и теперь хотел, чтобы это состояние вернулось к Черных хотя бы на несколько дней.
Два-три дня, думал Чистяков, больше и не надо. Узнать все детали плана, главное - замена Президента двойником, и все, Женя, больше ты мне не нужен…
Черных открыл глаза, посмотрел в распахнутое чистое небо, с трудом перевел взгляд ниже, на часовню, облизнул губы и начал что-то неслышно говорить. Чистяков подвинулся ближе, нагнулся к губам, прислушался - молится - и снова сел прямо.
Так и прошли эти сутки: Черных то проваливался куда-то и мог часами неподвижно лежать с закрытыми глазами, тогда Чистякова подменял Вашингтон и Петька уходил в часовню вздремнуть, то, открыв глаза, Женька начинал что-то лихорадочно шептать, или молился, или просил о дозе. Тогда Вашингтон, если пробуждение приходилось на его смену, будил Чистякова и деликатно отходил в сторону.
Он понимал, что вот-вот произойдет «дворцовый переворот», смена власти и у руля встанет Чистяков. Мешать переменам он не хотел, просто ждал в стороне, готовый прийти на помощь победителю, а кто выиграет в схватке за деньги и власть, питерского негра Жору Вашингтона не очень-то интересовало.
Лучше, конечно, если во главе предприятия встанет Чистяков. Свой парень, слесарь, без этой зауми, которая раздражала в Черных. Петька уж точно не будет искать царственных предков и претендовать на российский престол. Скорей всего, приберет к рукам все денежки Черных и откроет какое-нибудь не пыльное, но прибыльное дело. Тогда Жора Вашингтон окажется полезен и новому боссу - улаживать мелкие конфликты нетрадиционными способами нужно всегда.
Есть и второй вариант, не такой радужный и перспективный, когда к власти приходит Жанна. Как она это может сделать, Вашингтон не представлял, но от этой стервы можно ожидать всего, и он не удивился бы, если бы оказалось, что на руках у Жанны уже давно находится завещание Черных, может быть, даже и подлинное, по которому все переходит в ее хищные руки.
И была еще одна вещь, о которой Джордж Вашингтон предпочитал не вспоминать вовсе - контракт с таинственной организацией «Ворон», который он заключил перед поездкой в Америку. Пожадничал тогда Жора, пожадничал, и теперь предстояла расплата за свою жадность. Хорошо, если представитель «Ворона» по имени Бруно Вальтер просто потребует вернуть аванс, но дело-то этим, наверняка, не ограничится, аванс придется отрабатывать, и какого рода работу предложит ему герр Вальтер, догадаться было нетрудно.
Вашингтон посмотрел на заботливую сиделку-Чистякова Тот склонился над лежащим в шезлонге Черных, поправляя тому плед или давая новую дозу кокаина. Жора сплюнул, тонко, сквозь зубы, как делают опытные, оттянувшие не один срок урки, посмотрел, куда лег плевок, и пошел за часовню, туда, где стояла врытая в землю лавка.
Уркой он, конечно, не был и ни одного срока на зоне не провел, но его голодное босоногое детство прошло среди питерской шпаны самого интересного в этом плане района - Лиговки. Плод счастливой любви камерунского студента по прозвищу Акуна Матата и питерской девчонки Сони из самой обычной рабочей семьи, он с самых ранних лет был предоставлен самому себе, как и его младший брат, наделенный остроумными родителями именем Бенджамин Франклин.
